- Это темница всего лишь комната с крепкой дверью. И то он чуть ее не высадил. А помои – еда с моего стола. Он сожрал ее столько, сколько съедает рота за неделю! И вина выпил бочку – самого лучшего, замечу!
- Твари! – продолжал ругаться Жересар, ощупывая спину Неда – предатель! Друга – в темницу!
- Да я собирался тебя выпустить, как все закончится! Ты бы мне все испортил, придурок! А насчет кто на кого напал – это еще посмотреть надо! Он тут полроты перемолол, пока его свалили! Его на строй копейщиков надо напускать, как дикого зверя, а не лекарем держать! Тьфу!
- Неважно, что ты собирался или не собирался, главное – это то, что сделал. Потерпи... оп! – Жересар одним движением могучей руки вытянул из Неда стрелу. Из ранки фонтанчиком плеснулась кровь, но дырка тут же закрылась и кровотечение исчезло. С минуту Жересар широко раскрыв глаза наблюдал, как рана на спине Неда зарастает, превращаясь в едва заметный шрам. Потом вздохнул, и обратил взгляд на генерала, страдальчески налюдающего, как выносят его верных слуг, превратившихся в мешки с костями.
- Ты их покрошил, Нед? Молодец! Так их! А его побил? Этого негодяя? Нет? А надо было. Ну и что теперь будешь делать с ситуацией? Я выступлю в суде, если понадобится, свидетелем. Скажу – что Санда твоя жена. Можешь на меня рассчитывать.
- Он знает, не трать свое красноречие, защитник правды – сказал Хеверад, устало садясь к столу – Санду украли...
- Как украли? – недоуменно поднял брови лекарь.
- Как-как! – взорвался генерал – положили в карман! Унесли! Сожрали! На крыльях вынесли! Чего глупости говоришь?! Похитили ее. Вот – Нед будет искать. Найдет, вернет ее мне.
- Тебе? Это как? – неприятно удивился лекарь – почему – тебе? - Жена она моя потому что. И потому, что так надо – парировал генерал – потом все объясню. Ты свободен, или куда хочешь. Хочешь – на службу. Хочешь – куда хочешь. Доверять теперь ты мне не будешь, так что не рассчитываю, что ты останешься со мной.
- Не останусь – мотнул головой Жересар – после того, что было – не останусь. Вернусь домой, открою свою практику, буду жить, как хочу. Хватит мне мотаться по полям боя, хватит чинить порубленных, порезанных, проколотых. Буду лечить насморки, грыжу и запор.
- И слава богам – кивнул Хеверад – рад за тебя, дружище. И вправду – хватит. Я выдам тебе выходные деньги – получишь в канцелярии Корпуса. Хватит на обустройство лекарской. И... прости. Прости за все. Так получилось.
- Все так говорят – туманно бросил Жересар, и предложил – ну что, Нед, пошли? Там и расскажешь, что и как... на что ты променял свою жену, как этот торгаш в форме сумел тебя сломать.
- Эх, Коста, Коста – ты неисправим – грустно усмехнулся генерал – Нед, деньги на расходы в мешках на седле, мне доложили. Посчитаешь – если недосчитаешься хоть одного медяка – я с них шкуру спущу. Давай, сынок, найди ее! От этого зависит очень многое, очень... жизни людей. Шагай отсюда. Мне отдохнуть надо. На сегодня хватит волнений. Эй, Ситрог, приготовь мне ванну и массажисток – надо заняться здоровьем. И много питья – во рту пересохло. Вина не надо! Хватит, отпился...
* * *
Последнее, что она запомнила – запах чего-то приторно сладкого, противного, тошнотворного, одуряющего. Сделав вдох, Санда потеряла сознание.
Очнулась от головной боли – дикой, раскалывающей, невероятной, раздирающей голову, будто огромными щипцами. Санда застонала, схватилась за виски, и попыталась сесть на лежанке. Именно на лежанке, потому что не было роскошной кровати под шелковым покрывалом, не было натертых до блеска паркетных полов, застеленных дорогими меховыми коврами. Голые каменные стены, грубый холщовый матрас на деревянном топчане. Рядом с кроватью медный горшок с крышкой, не оставляющий сомнения в его назначении. На стуле рядом – небольшой кувшин, кусок холодного волокнистого мяса, половинка лепешки. Все. Ничего лишнего.
Санда оглянулась по сторонам – комната десять на десять шагов, дверь, обитая сталью. Темница? Она в темнице?
Глаза Санды упали на ногу, туда, где ей что-то мешало – браслет. От него тянется тонкая стальная цепь к крюку, вделанному в стену. Она на цепи! Как зверь! Как собака, охраняющее жилище. И еще – она голая! Совсем! Ни ночной рубашки, в которую Санда была одета, ни платья - ничего нет.
Справедливости ради надо сказать, что в комнате было не холодно. Прохладно, но не холодно. Однако - прикрыться нечем. Ни простыни, ни одеяла. Голая, на цепи в темнице. Хорошая карьера королевской бастардки!
Спустила ноги с лежанки, попыталась подойти к дверям – нет, не дотягивается. Села на край топчана, взяла в руки подозрительный кусок мяса, заветренный и темный. Подумала, понюхала – пахло нормально, мясом, как и полагается нормальному мясу.
Рот наполнился слюнями, а в животе заурчало – когда ела последний раз даже и не вспомнить. И вообще – голова была тяжелой-тяжелой, туго соображающей, какие там воспоминания?
Все-таки оторвала кусочек, положила на кусок лепешки, сунула в рот и стала жевать. Волокна вязли в зубах, но солоноватое мясо пришлось по душе пустому желудку – когда прожеванные кусочки в него упали, желудок отозвался приятной тяжестью, а рот снова наполнился слюной.
Съела все без остатка, запила водой – та была теплой, слегка затхлой, но выбирать не приходилось. Хорошо, хоть это есть. Тут же захотелось на горшок, и минут пять мучительно раздумывала – стоит ли? Вдруг, как только она усядется, кто-то войдет и застанет ее за этим делом? Ужас! Потом горько рассмеялась – то, что она сидит с голым задом на топчане – это вроде как ничего. А если кто-то увидит, как она писает – трагедия! Не наплевать ли? За то время, что она вертелась в жерновах интриг, пора было бы отучиться от стыдливости, избавиться от иллюзий и привыкнуть к тому, что ее передают, продают, меняют как вещь, как куклу, как... Уселась на горшок и постаралась сделать свое дело как можно быстрее. Затем накрыла крышкой и задвинула сосуд под топчан. Быстро юркнула на лежанку – показалось, что за дверями кто-то шагает. Нет, пусто. Видимо мозг, тоскующий по ощущениям, звукам, человеческой речи выкидывает свои коленца, вытаскивая из воспоминаний различные иллюзии. Ведь в комнате было абсолютно тихо, если не считать потрескивания масляного фонаря, горящего на полочке противоположной стены. Струйка копоти уносилась вверх – видимо какая-то вентиляция тут была, иначе Санда бы почувствовала запах сгоревшего масла. Углы комнаты терялись в темноте, и тусклое пламя фонаря с трудом пробивало мглу.
Легла на бок, отвернувшись к стене и съежившись, как ребенок, прячущийся под одеялом от жестокого мира. Ведь известно – нет прочнее преграды перед кошмарами, перед таящимися в темноте монстрами, чем доброе старое одеяло. Его не может пробить никакое колдовство, а уж если позвать на помощь маму, которую боятся все страхи, то...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
