12 часов, совершив 40-верстный нереальный переход по пересечённой местности, во тьме и под ливнем, русский отряд оказался в 9−00 5-го сентября у Озургети и в тылу мятежников. Лишь крайняя усталость помешала ему сразу атаковать Нагомарские завалы.
Атака и не потребовалась. Как писал классик, «бежали робкие грузины». Кто-то вернулся в родные деревни, кто-то укрылся в лесах. Еще оставались непокорные селения. Мятежники удерживали пост святого Николая. Но уже было ясно: восстанию пришел конец.
Отряд вступил в Озургети, где неделю назад бои шли на городских улицах и на базарах, победителем и спасителем. Разошелся по квартирам радостных обывателей, уже приготовившихся к грабежам и насилию. Меня вызвали в штаб. Лично полковник Аргутинский-Долгоруков.
Моисей Захарович был родом из старинной армянской княжеской семьи. Пышноусый и излишне полноватый для военного, прослужившего почти четверть века в горячей точке, он был типичным кавказцем, несмотря на то, что юность провел в Петербурге, в гвардии. Более жестокий, чем русские генералы, более хитрый, более дипломатичный. Коцебу не мог найти лучшей фигуры, чем Аргутинский, для командира отряда, выступившего против мятежа.
— Я знаю, Константин Спиридонович, кто вы и почему здесь в форме солдата. Не стану рассуждать, справедливо ли с вами поступили. Но хочу помочь как кавказец кавказцу.
Я с благодарностью склонил голову.
— Что от меня требуется, Ваша светлость?
— Мы с вами, в отличие от большинства носящих эполеты, прекрасно понимаем, с чем столкнулись. И где. Гурийцы — народ горячий и упрямый. Отличная легконогая пехота. Укроются в своих горных лесах — будем полвека их оттуда выкуривать. Конечно, я могу пройти по окрестным селам с огнем и мечом. Разрушить дома. Лишить крестьян урожая. Повесить любого, схваченного с оружием в руках. Но нам потом жить и жить с этими людьми. Сидеть за одним столом, поднимая заздравные чаши. И воевать бок о бок с теми же черкесами или мюридами. Тут нужна дипломатия, а не пушки.
— Вы хотите, чтобы я отправился к мятежным вождям и убедил их сложить оружие?
— В точку! Я понимаю весь риск подобного предприятия. Награда будет соответствующей.
— Эта миссия настолько благородна, что стоит ли думать о награде?
— Это мне грек сказал? Мне не послышалось?
— Ну…
— Значит, вы согласны? Что вам нужно для успеха?
— Одежда горца. Или грузинская чоха. Лошадь. Кавказское оружие.
Полковник хмыкнул.
— Этого добра у нас хватает.
— Куда мне лучше отправиться?
— Думаю, в форт Святого Николая. Там основное гнездо мятежа. И точка взаимодействия с Кобулети, что крайне опасно. Чума! Могут занести к нам чуму из турецких владений, не думая о последствиях.
От этого предложения у меня мурашки пробежали по спине. А у кого бы не пробежали в моем положении⁈ Не в заразе дело, а в самом месте. Как мне забыть, что там я встречу свою смерть? А вдруг она случится на 12 лет раньше⁈
— Испугались? — проницательно осведомился полковник.
— Мне не привыкать смотреть опасности в лицо, Ваша светлость. Я в подобных миссиях с 36-го года. Как мы будем действовать?
— Я с отрядом выдвинусь к селению Гурианты, как только надежно укреплю редутами Озургети и восстановлю посты кордонно-карантинной службы. Вам же следует немедля отправляться к морю и склонить колеблющихся к изъявлению покорности. Прощение заслужат, если выдадут нам самых отъявленных злодеев. Важно не допустить их побега в Турцию.
— А что потом?
— Для будущего общественного спокойствия одних повесим, других прогоним через строй, заключим в крепость или отдадим в солдаты. Селения пощадим. Подвергать крестьян уголовному и телесному наказанию считаю вредным. Ограничусь взысканием, в виде вознаграждения за убытки, скота и подвозом материалов для постройки сожженных и разоренных ими строений.
… Я попал в форт Святого Николая очень быстро. И в крайне неудачном виде. Как пленный. Не успел я отъехать от Озургети, как на первой же засеке, устроенной повстанцами, меня задержали. Разоружили, связали руки и повезли к своему вождю, Абесу Болквадзе. Он был один из главных зачинщиков мятежа. Был в первых рядах при штурме и разграблении форта Святого Николая. Месяц назад нанес поражение отряду полковника Брусилова, оборонявшего Поти и пытавшегося пробиться к форту Святого Николая. Потом участвовал в осаде Озургети, где тяжело ранил русского обер-офицера. И там, и там сам был ранен и сейчас зализывал раны в пограничном форте, прикрывшись от русских мощными завалами на побережье. Так мне рассказали мои конвоиры.
При первом взгляде на гурийского вождя я понял: с ним договориться не выйдет. Выходец из низов, прирожденный лидер, увешанный оружием. Взгляд мрачный и непримиримый. Из таких людей потом вырастут «пирали», гурийские абреки, боровшиеся с царским гнетом. Он не желал меня слушать.
— Дайте мне поговорить с князьями братьями Гуриели, — взмолился я. — Они меня знают. С ними есть связь? Они поддержали восстание?
— Александр и Димитрий с нами! — гордо бросил мне в лицо Абес. — Кто ты такой, чтобы требовать свидания с такими уважаемыми людьми?
— Я джигетский уздень первой категории, Зелим-бей!
— Черкес? — удивился Болквадзе. — Мы рады видеть в своих рядах столь отважных воинов!
Из огромной толпы, в которой смешались кобулетцы с гурийцами в обрезанных чохах и суконных башлыках, завязанных на манер чалмы, выскочил какой-то тип.
— Не верьте ему! — заорал, перекрикивая общий шум. — Знаю его. Он русский офицер!
Я тоже узнал этого мараза. Тот самый грузин, который кричал мне «Э, русский» на пирушке у князя Александра, а потом братался со мной и лез с поцелуями.
— В клетку его к остальным пленным! — тут же распорядился Абес. — Не бить. В воде и лепешке не отказывать, товарный вид не портить. Продам его, как казаков, в Кобулети.
Укрепление Святого Николая, как я помнил по прошлому посещению, являлось фортом лишь на бумаге. Ни вала, ни колючей изгороди. Лишь деревянные постройки таможни, казарма и склады. Все было разграблено и сожжено за редким исключением. На земле валялись казенные бумаги, и пачкала обувь рассыпанная мука из разбитого провиантского магазина.
— Нас было всего четырнадцать вместе с капитаном Щедриным, — рассказывал мне один из четырёх пленников, запертых в уцелевшем погребе слободского домика. — А мятежников — тысячи. Они ворвались в форт, отобрали у нас оружие, раздели до исподнего и начали грабить дома и жителей — всё, до последней нитки. Наш командир договорился, что нас отпустят. Один капитан-грек сжалился над нами и согласился отвезти на
