– О чем вы?
– О первых трех-четырех днях на борту, – отозвался бородач. – Пока желудок привыкает к качке. У меня есть на этот случай дегтярные пилюли, но они никогда не помогают. Хотя тебя это вроде не касается?
– Не очень, – согласился Ота, по обыкновению улыбаясь.
– Везет! Меня зовут Орай Ваухетер, – назвался незнакомец. – Посыльный Дома Сиянти, в настоящий момент направлен из Чабури-Тана в Мати. Поездочка та еще, дольше некуда. А после – представь – меня еще хотят приткнуть в караван на север, чтобы успеть до первых снегов. А ты? По-моему, мы раньше не встречались. А я думал, всех знаю…
– Итани Нойгу, – представился Ота, по привычке солгав. – Еду в Ялакет повидать сестру.
– А сам из Сарайкета?
Ота ответил позой подтверждения.
– Слышал, нелегкие времена у вас настают. Может, самое время убраться.
– Да нет, я еще вернусь. Просто на малыша посмотрю, и назад – отрабатывать кабалу.
– А как же девчонка?
– Какая девчонка?
– Та, о которой ты думал, пока я не подошел.
Ота засмеялся и принял вопросительную позу.
– А как вы узнали, что я о ней думал?
Орай перегнулся через перила и посмотрел вниз. Несмотря на улыбчивый вид, цвет лица у него отдавал зеленью.
– Когда человек впервые выбирает дорогу вместо девушки, в нем поселяется особая грусть. Время лечит ее, но не до конца.
– Очень поэтично, – проговорил Ота и сменил тему. – Значит, едете в Мати?
– Да. В зимние города. Даже смешно. Сейчас жду-не дождусь, когда попаду туда: сплошная твердь, тебя не болтает, как пробку в корыте. А когда буду там, пожалею, что сошел с корабля. Там хоть моча не замерзает на лету! Ты бывал на севере?
– Нет, – ответил Ота. – Я почти всю жизнь прожил в Сарайкете. А каково там?
– Холодно, – произнес новый знакомый. – Адски. Хотя красиво по-своему – на суровый лад. Шахты – вот чем они живут. Рудники да кузницы. А еще каменоломни, благодаря которым строятся их города. Боги, города, подобного Мати, во всем свете не сыщешь. Одни башни… о них-то ты слышал?
– Как-то мельком, – отозвался Ота.
– Я раз бывал на самом верху. Той, что покрупнее. Она была как гора. Глядишь с нее – и на сотни миль вокруг все как на ладони. Посмотришь вниз… Честное слово, туда птицы не долетают. Кажется, еще кирпич-другой – и можно облака потрогать.
За бортом плескалась вода, над головами кричали чайки, но Ота их не слышал. На миг он перенесся на вершину башни. Слева разгорался рассвет, розовый, золотой и бледно-лазоревый, как яйцо малиновки. Справа все по-прежнему покрывала мгла. А перед ним высились заснеженные горы – обнаженные кости земли среди темного камня. Что-то витало в воздухе – аромат мускуса, что-то женское. Трудно было сказать, что это – сон наяву, воспоминание о детстве или то и другое, – но Оту долго не отпускала какая-то щемящая грусть.
– Наверное, это очень красиво, – сказал он.
– А я вот бросился вниз со всех ног! – Рассказчик поежился, несмотря на жару. – На такой высоте даже камни качаются.
– Хорошо бы там когда-нибудь побывать.
– Тебе понравится. Ты похож на северянина.
– Мне говорили, – сказал Ота и улыбнулся, несмотря на печаль. – Не знаю, понравится ли. Я немало лет провел на юге. Наверное, уже прижился.
– Да, нелегко это, – произнес его попутчик, принимая позу согласия. – Видно, поэтому я без конца путешествую, хотя и не приспособлен для этого. Когда я в одном краю, непременно вспоминаю другой. Попадаю в Удун – начинаю думать о похлебке из черного краба, что подают в Чабури-Тане. В Сарайкете на ум приходят утанийские дожди. Взять бы все это разом – лучшее, что есть в каждом городе – и поместить в одно место, вот был бы рай! Но нельзя, и потому мое дело пропащее. Когда-нибудь я стану слишком стар для таких поездок, и придется осесть где-нибудь. И тогда, боюсь, мысль о том, что я больше не увижу других городов, меня доконает.
На мгновение оба замолкли. Потом задумчивость посыльного куда-то исчезла, и он пристально посмотрел на Оту.
– Занятный ты малый, Итани Нойгу. Я думал, развеюсь, поговорю с молодым человеком о первом путешествии, а закончил своим последним. Ты всегда так действуешь на людей?
Ота улыбнулся и принял легкомысленную позу извинения, но, заметив серьезный взгляд собеседника, перестал улыбаться и уронил руки. Тем временем захлопали паруса, и человек на корме низкого, как баржа, судна что-то прокричал.
– Да, – ответил Ота, сам себе удивляясь. – Только мало кто замечает.
– Стало быть, островитянка ушла, – сказала Амат. – Ну и пусть. Ты ведь все равно собирался ее отсылать.
Марчат Вилсин поерзал; мелкие волны отразились от мозаики бассейна. Амат смаковала чай с мнимым безразличием.
– Мы собирались отправить ее домой. Обо всем условились. Зачем она ушла? – спросил он больше у воды или самого себя, нежели у распорядительницы. Амат поставила чашку на плавающий поднос и сделала вопросительный жест, который, учитывая прежде сказанное, выглядел саркастически.
– Дай-ка подумать, Вилсин-тя. Молодую девушку обманули, использовали, унизили. Девушку, которая по наивности поверила в сказки о красивой любви и могущественном любимом, отвели на бойню, заставили пожертвовать самым дорогим. И с чего бы ей расхотелось возвращаться к своему народу? Там ее, конечно, не будут считать наивной дурочкой. Равно как при дворе или среди утхайемцев. О ней, знаешь ли, уже анекдоты ходят. На набережной. Грузчики и прислуга в чайных сочиняют на потеху друг другу. Хочешь послушать?
– Нет! – выпалил Марчат и хлопнул по воде. – Не хочу. С самого начала не хотел, чтобы так вышло, но раз началось, избавь меня от подробностей.
– Ей стыдно, Марчат. Она ушла от стыда.
– Не вижу причины стыдиться, – оправдываясь, отозвался Марчат. Защищая себя и, как ни печально, Мадж. – Она не сделала ничего плохого.
Амат оставила позу и опустила руки под воду. Вилсин что-то беззвучно лопотал, не решаясь начать разговор. Амат выжидала.
Прошлой ночью она вывела Мадж из города и поселила в одной рыбацкой деревушке на западе. «Тихий домик за городом, – думала Амат, – вполне сгодится, пока я не подготовлю другое пристанище. Надеюсь, больше недели для этого не потребуется». В последние дни ее планы разнились с планами Дома Вилсинов. Еще немного, и их с Марчатом пути разойдутся. И, что самое неприятное, он ни о чем не догадывался. Дом Вилсина избавил ее от жизни на грани, а он – Марчат, ее работодатель и старый друг, выделил из простых писцов и чиновников, продвигал по службе… Вот и сейчас они сидели, как встарь, в привычном месте, но каждый миг приближал их к расставанию.
Амат неожиданно для себя наклонилась и положила руку ему на плечо. Вилсин поднял голову и вяло улыбнулся.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
