Эртала уже успокоилась после несостоявшейся драки с Бариллой и теперь держалась великолепно. Утешила Милесту и поправила ей прическу. Про раздавленный головной убор сказала, что «предводитель мятежников» заслуживает награды за то, что уничтожил этот кошмар. А на полные яда поздравления «королевских прислужниц» отвечала с показным благодушием: «Спасибо, и вам того же… Как я уговорила Раушарни взять меня на роль?.. Ах, что вы, что вы, при чем тут постель? Это он меня уговаривал. Дескать, полон театр баб, а играть некому… нет-нет, я уверена, это он не про вас…»
Но именно Эртала, такая собранная и спокойная, едва не погубила премьеру.
* * *
Королева вышла на сцену в сопровождении двух прислужниц (Бариллы среди них не было, чтобы зрители глядели на дебютантку, а не на свою давнюю любимицу) и двух придворных (одним из которых был Мирвик). Зал взорвался приветственными криками и аплодисментами. Эртала, безусловно, была хороша: в пышном черном парике, с глазами, которые увеличивал умело наложенный грим, в темном, расшитом золотой нитью платье и в стеклянных украшениях, которые издали казались великолепными драгоценностями.
Королева прошла на авансцену. Устремила проникновенный взор в зал, выжидая, когда умолкнут крики.
За кулисами утихла труппа, ожидая, что вот-вот прозвучат первые строки монолога:
Ах, сердце жжет мучительная дума:Я государыня или рабыня?Король-супруг пренебрегает мной,Пленившись беззастенчивой улыбкойРазвратницы коварной и бесстыдной!
И тут произошло ужасное. Эртала, такая смелая, такая уверенная в себе, впервые в жизни взглянула в жадные, ожидающие, бесчисленные глаза зрительного зала — и забыла слова!
Нет, девушка не стояла столбом, тупо глядя перед собой. Эртала играла. Она хмурилась, раздраженно открывая и закрывая веер. Она прошлась по авансцене, как тигрица по клетке.
Эртала держала паузу. Но она не могла держать ее бесконечно.
Зрители этого еще не поняли. Зато поняли актеры.
Беззвучное отчаяние. Побелевшее лицо Милесты, побагровевшее — Раушарни. Гневный шепот Бариллы: «Пустите меня! Пустите, пока не поздно!..» Яростно вскинутые кулаки Афтана. Шевелящиеся в молитве губы Уршиты. Скорбно закушенная губа комика. Злорадно светящиеся глаза «мелких актрисулек»: любая из них лучше сыграла бы королеву, вот!..
А на авансцене девушка, сердце которой сковал ужас, молила богов о спасении.
И спасение пришло, откуда не ждали.
Мирвик вдруг отделился от оставленной в глубине сцены свиты, приблизился к Эртале, упал перед нею на колено, заговорил сочувственно, с плохо скрытой страстью:
О королева, отчего твой ликЗатмился пеленою огорченья?И почему не замечаешь тыСвоей благоговейно ждущей свиты,Готовой хоть на гибель за тебя?Иль сердце жжет мучительная дума?
Эртала мгновенно поймала подсказку и поддержала игру. Гневным движением веера отослала прочь забывшегося придворного. И когда тот, поднявшись на ноги, с поклоном отступил в глубь сцены, королева бросила в зал страстные слова:
Я государыня или рабыня?Король-супруг пренебрегает мной…
Не сбилась ни разу. Не дрогнула. Не снизила гневный накал речи.
За кулисами Раушарни, набрасывая на плечи королевскую мантию, сказал:
— Выкрутились. Молокосос быстро соображает. Следующий раз можно будет так и начать, недурно получилось… Эй, где моя свита? Я пошел!
И шагнул из-за кулис на сцену.
Зал взревел, приветствуя театрального повелителя.
* * *
Лодка ткнулась носом в доски старого причала. Бранби подхватил брошенный с лодки конец, закрепил за кнехт и помог отцу подняться на причал. Вопросительно глянул на незнакомца, выбравшегося из лодки следом за отцом.
— Шумный выдался денек, — устало сказал Лабран сыну. — Со мной парень с «Вредины». Капитан его сюда по делу прислал.
Бранби глянул в лицо контрабандисту, запоминая — так, на всякий случай. Спросил небрежно:
— А этот шумный денек вам устроил Аштвер со своими «крабами»?
— Откуда знаешь? — удивился отец.
Бранби, ухмыльнувшись, рассказал о своей удачной встрече с хозяином «Двух яблонь».
— Я, как положено усердному служаке, побежал к своему командиру. Только сказал не про Змеиное ущелье, а про Змеиную балку.
— Это же в другую сторону от города! — восхитился Лабран смекалкой сына.
— Угу. И пусть теперь соображают, кто второпях не то брякнул — я, кабатчик или Аштвер.
— На кабатчика подумают, — кивнул Лабран, — а с него какой спрос?
— Вот-вот. Так что мне скажите спасибо, что береговая охрана не заявилась потрошить «Вредину»… А ты, добрый человек, — обернулся Бранби к контрабандисту, — у нас заночуешь?
— Рад бы, да некогда, — отозвался тот. — Отосплюсь в другом рождении, у мамки в люльке. Этой ночью мне много чего сделать надо. А завтра тоже будет горячий денек — и для меня, и для десятника Аштвера.
* * *
Когда злодейка-прислужница Уршита понесла королеве колдовское зелье, у выхода из-за кулис ее перехватила чуть ли не вся труппа. Раушарни лично снял крышку с глиняного кувшинчика и кивнул взволнованным актерам: все в порядке, там не чернила…
И даже Эртала, ведя сцену с Уршитой, не удержалась, заглянула в кувшинчик: чем она плеснет в лицо Милесте?
Но спектакль катился, как по гладкой дорожке. Зрители сочувственно вздыхали, ахали, замирали после особо выразительных фраз.
Как играла труппа! Боги, как она играла! Словно спектакль был не сметан на живую нитку, а продуман годами, выношен в душах, отработан до мелочей.
Раушарни превратился в величественного, властного короля, замкнувшегося в броню гордыни и не видящего пламени страстей, полыхавших вокруг него.
Эртала — королева и женщина, преступница и страдалица — привела зал в восторг и заставила Бариллу кусать губы от зависти.
Уршита предстала пред публикой вовсе не черной злодейкой. Не коварство играла она, а преданность: бывшая кормилица и нянька королевы готова была на все ради своей воспитанницы.
А Милеста… ах, Милеста! На репетициях она была очаровательной, не более того. Но сейчас в ее игре зазвучали новые нотки. Вроде и мила, и скромна, и учтива с королевой… но вдруг — взгляд, жест, интонация, полные злорадства. Зал ахал, как человек, увидевший среди цветов змею.
И только Ульфанш, сидящий в своей ложе, почти не замечал тонкой игры актрисы — так пленили его восхитительная фигурка и пышное облако светлых волос. Взгляд его сладко тяжелел, становился томным. Наконец он обернулся к стоящему за плечом секретарю и негромко бросил:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
