Был ли это язычник или иная, еще незнакомая тварь, никто не собирался выяснять.
Теперь первую связку возглавлял Валентин — так распорядился Юст. Эрвина он поставил вторым, за ним Кристи. Сам встал во второй связке между Лейлой и Джобом, которому выпало послужить буксиром для Обермайера — тот плелся последним, сильно припадая на больную ногу.
Кристи заметила, что Эрвин держит голову несколько набок.
— Как твоя шея, болит? — не выдержала она.
Эрвин с усилием повернул голову. Кристи показалось, что, не будь его лицо скрыто под коркой грязи, оно все равно оказалось бы черным.
— Кусаная рана. Я бы предпочел резаную. Наверно, в слюне той твари была какая-то гадость…
— Я могу взять твой рюкзачок.
— Не нужно. Ты и без того тянешь ящик.
Чем яснее вырисовывалась темная полоса на горизонте, тем легче становилось идти. Никто больше не проваливался, хотя жижа по-прежнему охотно выдавливалась из-под мокроступов. Ленточных водорослей стало меньше, появился мох. Кое-где укоренились чахлые корявые кусты. Болото словно вывернулось наизнанку, явив иную свою сторону — надежную и по сравнению с оставшимися, за спиной хлябями почти приветливую.
Солнце еще висело высоко, когда полоса на горизонте расширилась и придвинулась. Отсюда уже можно было разглядеть сплошные заросли кустов, обрамляющих Гнилую мель, а может быть, и покрывающих ее целиком. Здесь и остановились, чтобы дождаться темноты. Юст проткнул шестом пружинящий субстрат под ногами и, вогнав в него шест едва ли не на всю длину, нащупал дно. Пожалуй, нападения язычника здесь можно было не опасаться.
Люди не показывались.
— За нами наблюдают, да? — шепнула Кристи Эрвину, улучив момент.
Тот кивнул:
— Наверняка. Ты устала?
— Немного. Больше есть хочется. Язычника бы съела, двустворчатый он там или нет. Вместе со створками.
— На, держи.
Эрвин разжал грязный кулак — на ладони оказались три некрупных головастика, неподвижных и помятых. Два черных, глянцевых, и один пятнистый. Когда Эрвин успел их поймать, как сумел припрятать и чего ему стоило отказаться от них самому, осталось неизвестным.
Кристи непроизвольно сглотнула.
— Это… для меня? — Ее голос дрогнул.
Эрвин кивнул. На добытую пищу он старался не смотреть.
Не в силах отвести взгляд от ладони Эрвина, Кристи замотала головой.
— Я не могу их взять…
— Мне силой тебя кормить? — В голосе Эрвина прозвучала злость.
— Ешь быстрее, пока никто не видит.
Этот последний толчок разрушил хлипкую запруду гордости. В одну секунду от трех пропахших мужским потом жалких созданий не осталось и следа.
— Спасибо…
— После будешь благодарить, на Счастливых островах, — проворчал Эрвин. — А пока считай, что я это сделал из эгоизма. Сегодня ночью… придется поработать. Всем, даже Юсту. И тебе тоже. Так что шататься от голода погоди пока.
— А потом? — спросила Кристи.
— Что потом?
— Ты пресмыкался перед Юстом только для того, чтобы вместе перейти Гнилую мель? Потом мы уйдем от него, да?
Эрвин пожал плечами.
— Там посмотрим.
* * *
Треск ломаемых кустов — и луч фонарика выхватил из темноты коренастую человеческую фигуру. Над кустами возникли головы и плечи еще нескольких.
Даже многих.
В единый миг надежда обмануть карауливших рассыпалась в труху. Напрасно сделали обманный зигзаг, до захода последней из лун двигаясь к Гнилой мели наискось на север и уже при свете одних только звезд резко повернув к югу.
Начинался прилив. Зыбун медленно поднимался вместе с кустами. Влажный мох под ногами превращался в зыбучее месиво.
Веревка ослабла — Валентин подался назад. Юст выругался и сплюнул.
Выступивший вперед человек был одет в лохмотья, но все-таки не гол, чего нельзя было сказать о его спутниках. Но спутанные бороды у всех одинаково спускались на грудь, и корка засохшей грязи одинаково покрывала лица.
— Меня зовут Крюк. Просто Крюк, понятно? Я тут главный.
— Рад познакомиться, — оскалился Юст. — Ты там главный, а я тут.
— За право ступить на мою землю вы отдадите мне одну женщину, пять крепких ножей и всю веревку, — продолжал Крюк, не обращая внимания. — Ваше право жить среди нас обойдется вам еще в два ножа, два топора, семь шестов и этот ящик. Наконец, за то, что вы пытались обмануть нас и увильнуть от пошлины, вы заплатите штраф: отдадите обеих женщин, все оружие, всю одежду и все ваши вещи, кроме мисок. Миски оставьте себе.
— Ха! — бешено крикнул Юст.
— Мы не собираемся у вас оставаться, — высоким и как бы жалующимся голосом встрял Джоб. — Сами живите на Гнилой мели! Мы пойдем к Счастливым островам.
Крюк засмеялся. Загоготали, заухали, заперхали его подручные.
— Туда многие уходили, а вернулись только те, кто видел, как подыхали их дружки, — объяснил он, отсмеявшись. — Кто хочет жить, живет здесь. Мы никого не гоним и никого не держим, кроме баб. Надоело жить — иди хоть на материк, хоть к Счастливым островам.
— Это без снаряжения-то? — крикнула Лейла.
Вопрос позабавил аборигенов — в кустах снова заухали. Кто-то залился было радостным смехом с привизгом, но сейчас же подавился хриплым кашлем.
— Конечно без, — снисходительно усмехнулся Крюк под одобрительное хрюканье подпевал. — Зачем добру пропадать вместе с вами? К тебе, девка, это, кстати, не относится.
— Бери баб и дай пройти нам, — угрюмо высказался Юст.
— Нет! — Кристи дернулась и натянула веревку. Лейла зашипела на вдохе.
И снова — хрюканье в кустах.
— Не торгуйся, малыш. — Крюк картинно погрозил пальцем. — Ты знаешь цену.
Не прячься Юст в кромешной темноте — и тогда было бы ясно: он колеблется.
— Нам надо посовещаться и решить.
— Здесь решаешь не ты.
По знаку главаря вновь затрещали кусты — выломившись из зарослей, аборигены Гнилой мели споро и привычно брали новоприбывших в кольцо. Их было десятка полтора. Только один из них приволок с собой самодельную пику из шеста и ножа — прочие поигрывали бичами.
— Режь веревки! — неожиданно и дико закричал Эрвин. — Ничего не бросать! Сдвинься теснее!
Валентин едва устоял на ногах, а фонарик из его руки был выхвачен. Эрвин коротко хакнул. Крюк заморгал, ослепленный конусом света, попытался заслонить глаза рукой, отшатнулся назад и с хрипом схватился за шест, ударивший его в грудь и почему-то не отскочивший. По мере того как шест опускался под собственной тяжестью, а Крюк медленно заваливался навзничь, пятнадцать сантиметров стали, вошедшие ему в подреберье, описывали дугу, расширяя и без того смертельную рану.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
