На это дон Хуан отвечал, что такие речи, как всякая застольная беседа, имеют целью всего лишь приятное времяпрепровождение, но что он глубоко обрадован благоразумием и душевным благородством сестры, а равно намерением беспрекословно повиноваться праведной воле батюшки. На прощанье сказал дон Хуан сестре, нимало не веря собственным речам, что уповает на грядущее, в котором осуществилась бы малая толика ее чаяний. В то время как донья Исабель сгорала от желания повидать превознесенного до небес кабальеро, дон Хуан направился к дону Дьего и в мельчайших подробностях пересказал ему беседу, не преминув расписать красоту сестры, ее скромность и рассудительность. Польщенный благосклонностью, дон Дьего ответствовал как мог любезнее, и приятели остались предовольны друг другом.
Воображению дона Дьего рисовалась красота доньи Исабели, заманчивые возможности, выпавшие на его долю благодаря Фортуне, а вовсе не в награду за усердие, и еще подумалось дону Дьего, что раз в обществе они ровня, то, стало быть, притязания его, случись такое, не должны встретить отпора. Решив собственными глазами удостовериться в правоте молвы, он из приличия поговорил с приятелем еще кое о чем, после чего распрощался с ним, и тот без промедления отправился докладывать сестре про то, о чем у них с доном Дьего было говорено, подливая масла в огонь, и без того раздутый неумеренными речами.
Что же касается доньи Исабели, то ее думы отныне сводились к тому, как бы, не уронив достоинства, хоть одним глазком взглянуть на дона Дьего. И само это желание, казавшееся ей несбыточным, было сущей пыткой: кому же не ведомо, что женщины легко воспламеняются и любовью, и ненавистью, в мгновение ока становясь добычей своих страстей.
Меж тем дон Дьего ломал голову, размышляя, какой ему в сем деле путь избрать, и пришло ему на ум то, что в наши грешные времена в такого рода делах обычно на ум приходит, а именно, что неплохо бы поглядеть на нее в церкви, — а когда дурные помыслы исполнить удается, куда ж хуже? Ну да если речь идет о такой незапятнанной репутации, как у этой благородной девушки, у которой в голове только вещи возвышенные да праведные, то, хоть это и возбраняется, но можно порой и помягче быть. Да только нынче иные чересчур вольготно себя держат — когда у себя дома, это еще полбеды, а вот в храмах развязное и непочтительное поведение юнцов — просто стыд. И куда только смотрят судьи да святые отцы!
Ну, а дон Дьего упорно дожидался какого-нибудь праздника. И когда праздник наступил, он послал к дону Хуану лазутчиков вызнать, когда тот уйдет из дома, а потом пошел как бы к нему, а на деле кое о чем у слуг справиться. И тут Фортуна явила ему милость. Спросил он у слуги про дона Хуана и, получив ответ, что того нет дома, осведомился, где его найти и не пошел ли он, часом, в церковь с доньей Исабелью. На это слуга отвечал, что госпожа под охраной отца в ближнем монастыре на богослужении и что поднялись они, как в таких случаях водится, ранехонько на заре, и вот отчего домой запаздывают, того он не ведает.
Сведения, полученные от слуги, счел дон Дьего еще одним добрым знаком Фортуны. И чтобы не пробуждать расспросами подозрений, он попрощался, присовокупив напоследок, что ему во что бы то ни стало надобно повидать дона Хуана, на поиски которого он тотчас же отправляется. В ответ слуга сказал, что передаст дону Хуану наказ разыскать дона Дьего, как повелевает безупречному кабальеро его долг, и что сам он неукоснительно выполняет хозяйские поручения, особенно ежели таковые хозяину, и вообще господам, почему-либо неприятны, а еще прибавил, что добиться от слуг любезности можно, только если сам подаешь им пример обходительности.
После того дон Дьего, напустив на себя озабоченность, вошел в церковь и притворился, будто ничего не замечает, погрузившись в молитву, а на самом деле, пораженный чудесной красотой доньи Исабели, принялся — благо, выпал ему такой счастливый случай — рассматривать ее. Меж тем отец и дочь, узрев дона Дьего, прямо-таки глаз с него не спускали, удостоверяясь на радость себе в отменном выборе дона Хуана и верности своего предвидения.
Сейчас-то все знают, что любовная страсть — это луч, свет которого, попадая в глаза и оставляя их невредимыми, пленяет и разбивает сердца, а иные вдобавок утверждают, что любовь чаще всего поражает ровню возрастом и положением в обществе. Жизнь ныне такова, что почти все только о любви и помышляют, причем мужчины, которых сама природа наделила большими правами в делах любовных, пленяются ею куда как быстро, меж тем как женщины, уздой которым служит природная стыдливость, не так скоро попадаются в сети. Но зато в страстях они глубже и решительнее, упорство их беспредельно, и способны они преодолеть величайшие, а то и вовсе неодолимые трудности. Происходит же это потому, что не дано им выбирать или искушать судьбу дважды; хрупкость женщин пребывает под надежной охраной презрения, обрушивающегося на них, когда не блюдут они должным образом чести, и нет любви, способной снести такое презрение, как нет обязательств, которые бы не выветрились из памяти перед лицом позора.
В один и тот же миг сраженные ядовитой стрелой Амура, разглядывали украдкой друг друга донья Исабель и дон Дьего, пока старик отец не нарушил безмолвной беседы влюбленных, подозвав дона Дьего и вопросив о причинах, что побудили его почтить пребыванием сии пределы. В ответ дон Дьего после приличествующих святому месту поклонов предложил себя в слуги той, чьей душой уже безраздельно владел.
Донья Исабель, то и дело заливаясь румянцем, несколькими исполненными почтительности словами поблагодарила дона Дьего. И тут дон Дьего сказал:
— Господин мой, ваши редчайшие добродетели — отрадная причина моего появления в пределах сих; я счастлив быть другом дона Хуана и ради удовольствия повидаться с ним готов не то что эти жалкие несколько шагов пройти, но и отправиться за тридевять земель, переплыть моря и океаны, и никакие препятствия не в силах лишить меня радости быть рядом с сыном вашим. Сегодня поутру, сгорая желанием повстречаться, я отправился на поиски, и минуты, проведенные без дона Хуана, показались мне вечностью. Я просто в отчаянии от скудости языка, не способного передать испытываемые мною дружеские чувства, и едва ли не ревную его к делам, что сегодня нас разъединили. Поистине, не ведать мне покоя, пока не окажусь я, как уже говорил вам, рядом с ним, но именно ваши достоинства, господин мой, явились причиной того, что отвлекся я от своей цели, ибо, войдя в церковь, увидал здесь вас. Пред доньей Исабелью, госпожой моей, не отважился бы я целовать ваши руки, если бы не укрепляло во мне дух знание вашего ко мне благоволения. Я даже осмелел настолько, что решился в поисках дона Хуана направить свои стопы к вам в дом, и пребывание в нем придало мне храбрости, ибо знаю я о вашей благосклонности к тем, кто вам искренний друг, и все же причина тому, что не хочется мне злоупотреблять расположением друзей, — робость моя, к которой молю вас быть снисходительными.
Галантное рассуждение привело даму в состояние совершенного замешательства, окончательно лишив способности ко всякому сопротивлению, меж тем как воображение уже рисовало ей встречи с доном Дьего с глазу на глаз. Все вместе они покинули церковь, и почтенный старец, пребывавший в отличном расположении духа, ибо ему понравился благоразумный молодой идальго, да и вкусу сына он тоже радовался, сказал:
— Велика благодарность моя сыну и за его послушание, ведь слова поперек никогда он мне не молвил, и за то, что не огорчал он меня, за верность его безмерную сестре и за то, что рыцарем он себя перед ней выказывает, за то, что все, что он делает, мне по нраву, и более всего за это знакомство, которым он доставил мне такое удовольствие. И когда я размышляю о том, насколько же велика моя благодарность, думается мне, что расхожее людское мнение часто погрешает против истины, ведь это я должен быть ему благодарен за то, что он проявил столько ума и рассудительности, избрав вас в друзья, и более того, я даже немного ему завидую. Ибо если красоту можно почесть за рекомендательное послание телесной оболочки, то умные речи — хвала душе того, кто их произносит, я так восхищен вашим благоразумием, что отныне вы найдете во мне любовь не менее сильную, нежели та, которую я питаю к дону Хуану, и я уверен, что в искренности сказанного мною вам придется неоднократно убеждаться. А грубое вторжение в мой дом, за которое вы просите прощения, я почитаю сущим пустяком, ибо полагаю, что, напротив, вы оказали нам честь и что впредь будете ее нам оказывать не только потому, что вы друг моего сына, но еще и потому, что я вас искренне и глубоко уважаю.
И тогда заговорила донья Исабель и сказал:
— И я вас прошу о том же, о чем просит господин мой дон Алонсо, к которому я питаю почтение, каковое надлежит питать дочери к отцу.
