Я улыбнулся:
– Вы уже подполковник, а я только начинаю.
– Вот этому и завидую! Мое дело к закату. Мы свое сделали, у вашего поколения работа будет на более высоком уровне. Наука сложная, интересная - настоящая наука формирования нового советского воина пришла в армию. Вы, Агеев, даже не представляете, как много вам предстоит познать интересного… И вообще очень приятно быть молодым, дорогой коллега!
Я часто думал о своей будущей работе, о том, с какими людьми мне предстоит встретиться. А где я буду служить? После училища могут направить в любой город страны или даже за границу.
Обо всем этом я говорил с Кузнецовым и Соболевским. Но есть у меня еще и такие мысли, которыми я ни с кем не делился. Неудобно. Стыдно даже признаться, что я думаю об этом часто. Стыдно потому, что сделал такой решительный шаг - выбрал на всю жизнь политработу и вдруг совсем мальчишеские мечты. Они вот о чем. Я представляю себя в форме офицера - то в строгой, повседневной, то в яркой, с золотыми погонами, - парадной. Начищенный и сверкающий, я иду под руку с Олей, и все смотрят на нас. Бываю я в этих радужных картинах и лейтенантом, и полковником, и даже генералом! Вот ведь куда заносят мечты!
Подполковник Прохоренко не только коллегой меня называет, он постоянно шефствует надо мной.
В полку созданы вечерние группы подготовки в институты. Очень это по-хозяйски, я бы даже сказал - по-государственному придумано. Прослужил солдат полтора года, овладел военной специальностью, продолжает ее совершенствовать, но командование помнит и заботится о его послеармейской жизни. И вот создаются курсы для подготовки в институт - бесплатно для солдат и сержантов. Но педагоги денежки получают, и платит им государство. Занятия идут вечерами, не в ущерб службе. Не каждый получает право посещать эти занятия: только тот, кто показал свои способности, прилежность и дисциплинированность в службе.
Вот на эти курсы меня и определил Прохоренко. Вызвал в штаб и сказал:
– Никаких неожиданностей и осечек у вас, Агеев, в училище быть не должно. Разрешаю вам посещать занятия по подготовке в высшие учебные заведения. Экзамены в училище по тем же дисциплинам. Характеристику мы вам подготовим отличную. Но учтите: другие кандидаты съедутся не слабее вас и характеристики у них будут не хуже. Поэтому готовьтесь самым серьезным образом.
И вот я через день, три раза в неделю, превращаюсь в ученика: русский язык, литература, алгебра, физика… Знакомые учебники. Далекие школьные дни. Какие мы были наивные и хрупкие мальчики! Как это было давно!
* * *
Первый раз повздорил с замполитом Шешеней. «Повздорил», пожалуй, громко сказано. Я не имею права с ним пререкаться. Он офицер, я рядовой. Просто поговорили и разошлись во мнениях.
Произошел этот спор по поводу моего намерения написать небольшую повесть, в которой я хотел использовать конфликт Юры Веточкина и Дыхнилкина. Мне показалась интересной психологическая борьба двух очень разных людей. Я решил посоветоваться с замполитом, рассказал ему подробно содержание будущей повести.
– Надо подумать, - сказал Женьшень. - Сразу не могу дать ответ.
Сначала я обрадовался - пусть подумает: хорошие советы даст. Ждал день, второй, Шешеня проходил мимо меня не останавливаясь, и я решил, что он просто забыл о нашем разговоре. Даже обидно стало - я к нему с первой в моей жизни повестью, а он забыл.
Однако дать совет в творческом деле лучше Шешени никто не мог. Я пошел на хитрость - старался почаще попадать ему на глаза. Может, вспомнит мою просьбу. Он меня видел, даже говорил о других делах, а о повести ни слова.
Но вот однажды дневальный крикнул:
– Рядовой Агеев, к замполиту!
Шешеня ждал меня в канцелярии роты, он был усталый, невеселый.
– Пойдем на воздух, духота здесь невыносимая.
Во дворе тоже не было прохлады, теплый воздух просто прилипал к телу. Мы сели на скамейку возле строевого плаца.
– Должен тебя огорчить, Виктор, не понравился мне твой замысел. - Меня обожгли его слова. Я предвидел: что-то неладно, и все же не ожидал такого полного отрицания. А Шешеня продолжал: - Даже больше скажу: будет твоя повесть неправдивая, потому что в основу ее ты хочешь положить нетипичный факт.
– Из чего это видно? - стараясь быть спокойным, спросил я.
– Главный просчет в выборе героя. Кто он? Хулиган, человек отрицательный, фигура совершенно не характерная для Советской Армии. Это не типично. Сколько у нас в полку хулиганов и разгильдяев? Дыхнилкин, ну еще один-два. А ты хочешь вывести его на первый план, да еще беспомощного сержанта Показать. Случилось такое совпадение в вашем отделении, так это раз в десять лет бывает. Сержанты у нас отличные. И сам Веточкин уже не тот - он окреп, приобрел опыт, уверенность. Его отделение в числе хороших.
– Почему нужно обязательно делать обобщение? Можно описать какой-то частный случай! - пытался я защищаться.
– Обобщение делаю не я, а ты. Хочешь написать об этом, значит, выбрал из окружающей жизни именно эту проблему, считая ее наиболее характерной. Ты же не для развлечения будешь писать, а решать какой-то важный вопрос. А выбор сделал неудачный. Кто типичен для нашей армии? Грамотный, волевой, требовательный сержант. Вспомни Волынца или любого сержанта из вашего взвода.
Растерянность, которая охватила меня в начале разговора, прошла. Я успокоился и готов был постоять за свой замысел. Вспоминая долгие размышления, видел: все же я прав. Слушая замполита, я подбирал веские аргументы, чтобы возразить ему. Даже решил про себя: «Ты меня ошарашил, и я тебе сейчас преподнесу сюрприз». Когда Шешеня умолк, я ему заявил:
– Абсолютно с вами не согласен, товарищ старший лейтенант!
Брови у Женьшеня подскочили на середину лба.
– Что? Как же ты можешь не согласиться, когда я прав?
– Это вам кажется. Вы смотрели на мой замысел с одной стороны. И забыли, что сами когда-то учили меня рассматривать явление с разных точек зрения. Если позволите, я выскажу вам свои доказательства.
– Давай, - сказал нетерпеливо замполит. Он не ожидал такого поворота.
– Я хочу показать в повести именно типичное для нашей армии явление: силу нашего воспитания. Оно способно преобразить даже Дыхнилкина! И, чтобы подчеркнуть это, я выбрал самый трудный случай!
– Но почему нужно брать именно плохого человека? Разве нельзя показать эту же воспитательную работу иначе?
– Если я не завяжу узел вначале, мне нечего будет развязывать. Не на чем показать действие армейского воспитания. Это в плохих газетных очерках так показывают: нарушил солдат дисциплину, его вызвал командир, побеседовал, солдат стукнул каблуками, сказал: «Есть!» - и перековался! Вы же знаете, в жизни все гораздо сложнее. Вот я и хотел показать, как трудно вам, командирам, работать с людьми.
– Ну, ты меду не подпускай, я все равно остаюсь пока при своем мнении.
– Хорошо, если мои слова не убедительны, давайте вспомним, что говорят об этом большие писатели. Вот недавно мы фильм смотрели - «Оптимистическая трагедия». Кого взял Вишневский в главные герои? Женщину. Самую нехарактерную фигуру для морского флота. Женщинам на боевой корабль не разрешалось даже заходить. Говорили, это приносит несчастье. А Вишневский послал женщину комиссаром в анархически настроенную команду матросов! Разве он не мог выбрать мужчину, опытного большевика-подпольщика? Мог. Но он послал женщину. Создал самые трудные условия, чтобы показать силу большевистских идей.
Я победно глядел на Шешеню.
Он задумался.
Потом сказал немного смущенно:
– Ну в отношении Вишневского, может быть, и правильно. Тогда была революция, не хватало кадров. А сейчас полно замечательных командиров и политработников, и надо написать о них… - Шешеня помолчал и вдруг сказал прямо: - Знаешь, Агеев, наверное, я плохой советчик в таком специальном деле. Вроде и я прав, и ты прав.
Я ликовал в душе. Вот как - замполита одолел в споре! Но Шешеня, как всегда, вдруг повернул дело так, что мое торжество сразу померкло. Женьшень хитро глядел на меня, дал мне возможность всего лишь минуту насладиться победой, а потом заявил:
– Но учти: мне вовсе не стыдно признаться в том, что не могу дать тебе дельный совет, потому что растил тебя до такого уровня мышления… я. Не один, конечно. Вернее сказать - мы. Но все же и моя лепта вложена. Так что твоя победа - это и моя победа!
Ну и Женьшень, ну и корень жизни! Я был обезоружен, а он сказал примирительно:
– Отложи-ка ты свою повесть. Поучишься в политическом училище, поймешь все тонкости и возьмешься за работу.
Да, теперь я с нетерпением подумываю об училище: надо, очень надо мне там поучиться, а то чувствую, уперся макушкой в какой-то потолок, не пробить мне его самому, надо, чтобы помогли разобраться в этих психологических и воспитательных тонкостях. Как бы мне хотелось посоветоваться с Виталием Егоровичем Пепеловым - уж он бы все разложил по полочкам.
