Но страшнее жары была ужасающая сухость воздуха. Уже высадка с корабля стала кошмаром. Мой костюм промок от пота, а язык присох к гортани, прежде чем я поднял свои чемоданы, чтобы ступить на твердую землю. В нос ударило чудовищное зловоние — узкий проход заполняла толпа немытых нищих и носильщиков, просящих милостыню или работу. Торговцы водой требовали за грязную бутылку, наполовину наполненную жидкостью, цену, за которую в самой дорогой лондонской пивной можно было приобрести две пинты эля. Но меня терзала такая сильная жажда, что я стал пересчитывать в уме наличествующую у меня мелочь, проверяя, располагаю ли я необходимой суммой.
Прежде чем я успел приобрести воду, мои чемоданы выхватил у меня из рук смуглокожий, жилистый молодой человек.
— Мои вещи! — воскликнул я, но он не остановился, пока не дошел до улицы. Впрочем, это название едва ли подходило к не вымощенной даже толком дороге.
Носильщик поставил мой багаж в утрамбованную грязь и стал с криками махать руками каждому проезжающему экипажу. Наконец ему удалось остановить маленькую повозку.
— Вам нужно в Эр-Рияд, сэр? — спросил он, передавая мои чемоданы вознице. — Это мой кузен Садах — он отвезет вас туда. Всего два фунта — это очень дешево.
— Нет, сэр, это очень дорого, — ответил я по-арабски. — Я не заплачу более полутора.
Носильщик широко ухмыльнулся, сверкнув белыми зубами. Потом он коснулся пальцами правой руки груди, губ и лба и протянул ее мне ладонью вверх.
— Почему вы не сказали, что вы правоверный, сэр? — спросил он не без раздражения на родном языке. — Я бы не стал назначать цену, как для неверного. Салах доставит вас за полцены, если вы не отправляетесь в район паломничества. Тогда он отвезет вас бесплатно — для нас честь приветствовать вас в святых местах.
Было ясно, каким образом сэру Ричарду Бертону удалось попасть в город, закрытый для всех, кроме мусульман. Ведь он знал больше об исламских обычаях и религии, чем любой человек в Британии, еще до того, как совершил паломничество. Все оказывалось еще менее интересным, чем я ожидал.
— Благодарю вас, но сначала я собираюсь в Эр-Рияд, — ответил я. — Поэтому согласен на вашу цену. Всего хорошего. — Я дал ему два пенса и забрался в повозку, пахнущую верблюжьим молоком и свалявшейся шерстью.
Я был готов к долгому путешествию, но мы прибыли в столицу на закате, когда муэдзины призывали на молитву со всех городских минаретов. При виде ослепительно белых башен на фоне темнеющего неба и слыша повторяющиеся гортанные крики, я по-настоящему ощутил, что нахожусь в далекой, чужой стране. Зрелище окруженных яркими звездами минаретов было поразительным, но я предпочел бы оказаться в комфортабельной гостиной в удобном кресле.
В воздухе быстро холодало, но вечер не избавлял от сухости. В горле у меня скребло так сильно, что я бы с радостью заплатил любую цену за глоток воды. Салах остановил повозку, расстелил коврик и начал молиться. При этом он смотрел на меня так, словно приглашал присоединиться к нему, но я отошел подальше, чтобы не мешать исполнению долга правоверного.
Темнота наступала быстро. Долгие мягкие сумерки розово-янтарного оттенка незнакомы этим местам резких контрастов, бескрайних пустынь и исступленной веры. Когда Салах закончил молитву, мы снова сели в повозку и проехали последние две мили до города гораздо быстрее, чем я ожидал. Прохлада, пришедшая с темнотой, казалось, вдохнула жизнь в чалую лошадь, которая навострила уши и стала двигаться куда бойчее. Солнце перестало припекать, и бедное животное радостно предвкушало возвращение домой.
— Уже слишком поздно, — объяснил Салах, когда мы обнаружили городские ворота запертыми на ночь. Эр-Рияд — средоточие одного из самых строгих направлений ислама, и его ворота закрываются после вечерней молитвы. — Нам придется найти лагерь, где живет мой шурин. Он находится где-то близко — я часто бываю там. Мы ведь не изнеженные горожане — мы гордимся нашей бедуинской семьей. Сейчас в лагере два моих племянника — они учатся жить в пустыне и не вырастут испорченными, ленивыми и неверующими городскими парнями. Когда моим сыновьям исполнится тринадцать, я пошлю их в пустыню к дяде.
Так как выбора у меня не было, я позволил Салаху отвезти меня к палаткам у скалистого гребня. Я заметил их смутные очертания, но не сразу понял, что это бедуинский лагерь. Костры были спрятаны в глубоких ямах в песке, вокруг которых сидели на превосходных коврах мужчины, покуривая трубки.
Салах подошел к старшему из них, чья кожа была смуглой и морщинистой, как пустой мех для воды, лежащий под сиденьем возницы. Волосы под его куфьей были, несомненно, такими же белыми, как длинный халат жителя пустыни, а нос, похожий скорее на птичий клюв, впечатлял размерами и остротой.
Старик поднялся с изяществом, удивительным в столь преклонном возрасте, и приветствовал наше появление в бедуинском племени мурра.
— Мы рады исполнить закон гостеприимства, обязательный в пустыне и для всех правоверных. Ибо разве не говорил Пророк, что устранение препятствия на пути истинной веры есть форма милосердия? Улыбаться и радоваться гостю — уже милосердие. Мы рады приветствовать вас у нашего костра.
Салах поклонился и представил меня.
— Этот господин — путешественник из Европы. Его зовут Шерлок Холмс и он служит своей повелительнице, королеве Англии.
Старик одобрительно кивнул и ткнул носом в освобожденное место на соседнем ковре.
— Я Бадер ибн Абдулла из бедуинов мурра. Мы ждем прибытия молодого человека из Эр-Рияда, который хочет, чтобы мы проводили его через пустыню Руб-аль-Хали.
Я сразу же встрепенулся:
— Вы пересекаете Руб-аль-Хали? Я слышал, что даже бедуины предпочитают обходить стороной это место.
«Ибо оно самое пустынное место в мире, — добавил я про себя, кроме, возможно, Южного полюса. Там нет питьевой воды, на движущихся дюнах ничего не растет, и путника подстерегают зыбучие пески, где вода отравлена токсичными веществами, выделяемыми из песка».
Ибн Абдулла улыбнулся, словно обрадованный моими словами.
— Это так, мистер Шерлок. Из всех бедуинов только мурра неоднократно пересекали пустыню. Мы знаем нужные пути и можем провести по ним любого за хорошую плату.
Молодой человек, подававший Салаху кофе, скорчил гримасу. Затем он подал мне украшенный золотом стаканчик размером с наперсток на узорчатом медном подносе. Я понюхал его содержимое. От напитка исходил запас кардамона, но судя по лицам окружающих, от меня ожидали, что я его выпью. Отказаться означало оскорбить хозяев. Я осушил стакан одним глотком, и хотя кофе имел весьма странный привкус, он оказался довольно вкусным и освежающим.
— Великолепно, — искренне сказал я старику и улыбнулся молодому человеку. Он то же улыбнулся в ответ и налил мне вторую порцию, которую я медленно смаковал.
— Когда вы собираетесь отправиться через пустыню? — спросил Салах.
Ибн Абдулла пожал плечами.
— Через день и ночь, если будет на то воля Аллаха. Возможно, через две ночи. Долго ждать мы не можем. Через две недели будет поздно — песчаные бури станут слишком опасными. Тогда нам придется дожидаться конца сезона бурь, а это не понравится молодому человеку из Эр-Рияда. — Старик улыбнулся. — По пути можно хорошо поохотиться с соколами, но я уверен, что этот толстый, воспитанный по-западному Рашид не увлекается охотой. Не думаю, что он умеет обращаться с соколами.
Сидящие рядом засмеялись. Я испытывал любопытство и надеялся, что услышу продолжение. Конечно, я знал, что прежде царствовавшее семейство было изгнано из Эр-Рияда, а Рашидов местные жители считали выскочками и узурпаторами. Но оба семейства враждовали уже очень давно, так что кто бы из них не одержал верх, это вряд ли имело бы для них большое значение.
— Значит, вас нанял в проводники кто-то из новой королевской семьи? — спросил я. — Неужели у него нет более важных дел?
Ибн Абдулла снова улыбнулся — на сей раз его лицо приобрело хитрое выражение.
— У остальных членов семьи, возможно, и есть, — ответил он. — Но юный Махмуд только что вернулся после учебы в Оксфорде и Швейцарии, поэтому ставит себя выше всех остальных. Скажите, сэр, вы когда-нибудь были в Швейцарии? Почему, побывав там, Махмуд должен отказываться от своего народа и от долга перед Богом? Те, кто едут на Запад, набираются там безбожных мыслей и считают, что образ жизни мурра для них недостаточно хорош. «Сейчас новый век, — говорят они. — Нам нужны дома и автомобили». Скажите, сэр, что вы думаете об автомобилях?
— Что в пустыне они бы выглядели нелепо, — откровенно ответил я. — Они годятся только для мостовых. А здесь песок забьется в мотор, и машина выйдет из строя.
Старик хлопнул ладонью по колену.
— Вот именно! А когда автомобиль сломается, вы не можете есть, пить или согреваться с его помощью. От него здесь нет никакой пользы — он не может учуять воду под землей, определить, в каком колодце вода чистая, а в каком зараженная. Нет, я не согласен, что верблюд принадлежит прошлому, а автомобиль поможет нам покорить пустыню. Хотя я вовсе не отрицаю все, приходящее с Запада, — поспешно добавил он, очевидно, боясь меня обидеть. — Смотрите! — Закатав рукав, старик продемонстрировал самые красивые швейцарские часы, какие только мне доводилось видеть на руке джентльмена, о чем я тут же сказал ему.
