– В Иране, – сказал Мознаим. – Там воровства нет, это точно. Где шариатские законы действуют – воровать не принято.
– Вот так!
– Могу сказать, почему в Узбекистане машины не воруют.
– Неужели руки рубят?
– Нет. Президент Акаев ввел закон: любой угон машины – двадцать лет. И все – стоят открытые, никому неохота за тачку двадцать лет хватать.
– Молодец Акаев!
– Товарищ лейтенант! А как, собственно, принимается закон? Кто это вообще решает, как за что наказывать?
Беспятых в затруднении пожевал губами.
– Законодательная власть решает. У нас, скажем, народ избирает Думу, соответствующий комитет разрабатывает закон, и его в обеих палатах ставят на голосование.
Это откровение вызвало разочарованный стон.
– Ага! Неизвестно за кого голосуешь, а потом он двигает тот закон, за который богатые больше ему заплатили. На хрен такая демократия?!
– Лучшей не придумали.
– Тут нечего и придумывать! Важные законы надо ставить на всеобщее голосование, и дело с концом! Если народ избирает власть – почему власть устанавливает не те законы, которые хочет народ? Не-ет, пора такой власти вставить оглоблю.
– Дорогой Шура, – вздохнул Беспятых, – за какую бы власть ты ни голосовал, все равно к ней приходят те, кто ловчее вешают тебе лапшу на уши.
– Так поставим нужную власть силой!
– А какая тебе разница, будут тебя принуждать действовать в ее интересах силой или ложью?
– Э, нет, – зашумело собрание, – поставим нашу власть!
Хазанов вылез по пояс в раздачу, дотянулся до сигарет на столе и в такой позе поделился своим проектом:
– Проведем плебисцит насчет смертной казни. И каждому в личном деле, или там в паспорте, сделаем отметку: за он или против. И тогда, если убили того, кто против – убийцу не казнить, раз он был против казни. Это логично. А если убили того, кто был за казнь – тогда казнить. А то ишь – легко миловать, если не у тебя жизнь отняли. Ты за свою отвечай. А за своих детей решают родители, естественно. Вот тогда я посмотрю, как он будет голосовать за то, чтоб за убийство его именно детей не казнили. А то всегда на суде получается, что жертва-то права голоса и не имеет. Вот ей заранее это право голоса и надо дать. Кому же решать, что делать с убийцей, если не убитому?
– Макс, ты гений, – сказал Шурка. – Эй – пива ученому коку!
– Вряд ли будет хорошо, если в первую очередь вырежут всех гуманистов, – усомнился Беспятых.
– Будет чудно! А-а, не нравится? А во вторую вырежут убийц!
– И будет революционный порядок! – поднял палец Груня; он сам не заметил, как сменилась его точка зрения.
23.
– Вот проходят они мимо города, или поселка, – останавливаются, десант в шлюпки – и на берег: пятьсот человек. Это ж крейсер, махина. А ты представляешь, что такое пятьсот вооруженных матросов? С маузерами, с гранатами…
– А почему с маузерами?
– А со складов потому что. Личное оружие. Матросам же автоматы не положены, так не с макаровыми же высаживаться. Пулемет на каждую шлюпку. Бандитов расстреливают по ходу, прямо кто попадется. А сами берут все управления и банки. Владельцев – к ногтю, деньги все раздают вкладчикам и всем, кому зарплату задолжали.
– А милиция что?
– А что милиция, что они – сумасшедшие жизнями жертвовать, чтобы банкиров защищать. Не те силы. Это уже не уровень милиции, ее дело – сторона. Милиция потом составляет акты, что ничего не могла поделать.
– А власти что?
– А что власти. Когда тебе маузер покажут – он и власть: сразу сделаешь что надо.
– А армия?
– А что армия – гражданскую войну устраивать будет? Армия подчиняется президенту. Армии самой жрать нечего, она на самом деле им сочувствует.
– А президент что?
– А что президент. Президент болеет. Ему не до того. Подпишет указ, а как там его – выполняют, не выполняют, – кто это проверять будет. Президент свою власть удерживает, там у семьи свое добро, своих заморочек хватает, ему не до этого всего.
– Так им что – никто и не сопротивляется?
– А кто им будет сопротивляться?! Если они делают то, чего все сами хотят? Ну кому на хрен надо свой лоб подставлять под пулю, если они ему же зарплату принесли? Вот они идут – нефтепровод. Давай откачивай топливо город освещать и обогревать! Охрана видит – расклад не тот: ну чего, молча отходит в сторону. А на электростанции топливо идет. Перебьются владельцы компаний, и так наворовались. А охрана, она тоже не столько получает, чтобы подвиги совершать, они такие же, как все, им тоже всё по фигу.
– Хм… Интересно получается: это они идут через всю страну и делают что хотят, а им – никто ничего?
– А кто им что сделает? Можно подумать, сейчас у кого сила, не делают чего хотят. Тут сотня бандитов весь город в страхе держит, творит что хочет, и им ничего, – а тут семьсот матросов на крейсере: разница есть? Тем более они не грабят, а наоборот делают то, чего все и хотят. И вот еще что все понимают…
– Что?
– А то, что сами по себе крейсера по рекам не ходят, тем более «Аврора». Это пьяному ежу понятно. На ней знаешь кто командир? Контр-адмирал Иванов, он еще в войну крейсером «Громобой» командовал. Такого просто так не поставят. Значит, кто-то дал на это приказ. А раз наверху молчат – значит, на самом верху этот приказ и дали.
– А им-то на хрена?
– А потому что иначе уже ничего сделать невозможно, везде сидят воры, повязанные бандитами, хрен сдвинешь. Чуть дернешься, хоть ты на самом верху, – еще одно заказное убийство депутата или замминистра, и гуляй Вася. А тут семь сотен морской пехоты на крейсере, орудия и пулеметы, замучишься подбираться. Вот в Калязине дали залп из шестидюймовок по мэрии – разнесли в пыль, понял! И за час навели порядок в городе. Мафию перестреляли, богатеньких потрясли. У тебя вообще телик есть? Ты газеты хоть читаешь?
– Да там только политика и скандалы, и все вранье… А что, писали?
– Или! На первой странице фотография была! А в Угличе у одного из команды невеста была, так они причалили и устроили свадьбу, вообще был праздник братания с населением, полгорода гуляло. А в деревнях землю и всю технику народу раздают, поровну и без всяких выкупов.
– И еще коттеджи новых русских вообще жгут!
– Вот тут, кстати, они неправы. Это тоже народу раздавать надо. Мебель, аппаратуру, драгоценности, – всё, а сами коттеджи – особо нуждающимся в жилье. Многосемейным и под детские сады.
– А правда, у нас говорили, что они в Череповце директора завода повесили?
– Прямо на кране! Он завод приватизировал, а работяги без гроша сидят, а у самого вилла на Кипре и два джипа. Заставили его подписать передачу акционерки трудовому коллективу – а самого вздернули.
– А народ что?
– А народ что. Народ сказал: «Вот так-то, суки!»
24.
Воздушную тревогу сыграли а) спозаранок; б) сдуру; в) на всякий случай. Выразилось это в том, что все вскочили и разбежались по заведованиям. В любом случае для атаки с воздуха крейсер был беззащитен, как черепаха. Но прочно приспособленный к «собачьей вахте» Беспятых счел за благо соблюсти дух Устава и инструкции: к рассвету недоспавший человек бывает особенно мнителен.
Зашедший с востока на небольшой высоте бомбардировщик казался неправдоподобно огромным. Странно тонкий и длинный в пропорциях стреловидный силуэт, черный на фоне розовеющего неба, был красив и жутковат. Он плыл в тающей полумгле, распростертый над землей и водой, раскатисто и низко грохоча четырьмя турбинами, скошенными по две к фюзеляжу. Картина попахивала атомным апокалипсисом, до поры оформленным с каким-то любовным инфернальным изяществом.
– Градусов под тридцать на пересечку курса идет, – проговорил Ольховский, задрав голову. – Самый тот угол для бомбометания.
– М-3, – сказал Колчак. – У-бомбер, стратегическая авиация… старье. Под водородную бомбу делался.
– Не станут же они нас на фарватере топить. Проход загородят.
– Успокойся, для нас штурмовик подняли бы… или «крокодил».
Плотная волна гула перекатилась через мостик и стала удаляться. С каплевидных обтекателей на концах крыльев срывались полупрозрачные ленты инверсии. Блеснуло остекление хвостовой кабины стрелка с двумя черточками спаренной пушки.
– Что он здесь делает? – Ольховский медлил давать отбой тревоги.
– А мы что здесь делаем?.. В Кубинку, вероятно, на посадку пошел, или еще куда рядом. Они издалека в посадочную глиссаду входят.
До подъема уже не заснули, сказалось возбуждение. Психология человека на военной службе такова, что любое непонятное явление прежде всего воспринимается как возможность угрозы, нападения, войны: к чему должен быть готов, того постоянно и опасаешься… А за этим следует отходняк: оживление и смешливость.
И когда во время завтрака тревога взревела снова, отреагировали с веселым раздражением:
– Ну что там, опять бомбят?
– Да пускай из маузера собьет!
Вертолет – блестящее яйцо со стрекозиным хвостиком, явно вырванная каким-то ушлым милицейским чином гуманитарная помощь нью-йоркской полиции, – заложил круг над крейсером и завис рядом с мостиком, опустив нос. Из правого окна торчал объектив телекамеры.
