Вот какая несуразица! Пока сидели в обороне, пока штурмовали доты и дзоты — ныли, жаловались на дивизионное и армейское командование. Зазря, мол, губят наши лыжные таланты. Наконец дождались настоящей лыжной «экзотики», идем в тыл противника. Чего же еще надо?! Оказывается, рейд за линию фронта — тоже не халва. Тут своего рода трудности и опасности, свои особые страхи. А ведь, по сути дела, еще ничего не случилось. Главные сюрпризы впереди, вон в той угрожающе-загадочной темной полосе.
Политрук Гилев уловил душевное состояние отряда. Вот он переходит от одной группы лыжников к другой и хриплым полушепотом подбадривает ребят:
— Ну чего, орлы, приуныли? Почему носы повесили? Начало рейда прошло наилучшим образом. В самое опасное дневное время вражеская авиация отряд не обнаружила; нас ни разу не обстреляли, ни разу не наткнулись на немецкую лыжню. А теперь, с наступлением темноты, нас и подавно трудно обнаружить.
— Мы понимаем, товарищ лейтенант, — рассудительно отвечает Авенир. — Проклятый филин печали нагнал! В народе говорят, будто злой вещун обязательно беду накличет. Конечно, это бабушкины сказки, а все-таки на душе погано стало. Очень уж это пучеглазое чудище замогильно выводит! Я согласен лучше вой большой волчьей стаи слушать, чем «страданья» одного филина.
— Мы все тут собрались здравомыслящие мужики, — успокаивает Гилев. — И прекрасно понимаем: филин к нашим делам, к нашей солдатской судьбе никакого отношения не имеет. У него свои птичьи заботы, свои хлопоты. Может, он отпугивает соперника. Или, наоборот, распевает своей глазастой красотке серенады. А она млеет от восторга: надо же, как мой милый задушевно поет!
— Однако я слыхал про филина и такое, — добавляет Философ. — Если этот вещун прилетит из лесу к деревне и ночью загугукает, так это хороший знак: значит, какой-то бабе пришла пора рожать. Но я не замечал, чтоб который из нас был на сносях.
Догадка политрука, будто улюлюканье филина может показаться его подружке мелодичным пением, у многих из нас вызвала улыбку. А дополнительная реплика Философа даже развеселила всех. И с мистическим воздействием филина на наше душевное состояние сразу же было покончено.
Окурки приказано не разбрасывать где попало, а в одном месте — у сухостоины-ольшины — глубоко втоптать в снег. Если немцы наткнутся на нашу лыжню — пусть для них остается поменьше вещественных примет, по которым можно было бы определить, сколько примерно лыжников здесь прошло.
Привал окончен. Круто — более чем на сто градусов — меняем направление движения. Идем точно на запад, к той темной полосе, что уже неразличима на горизонте.
Поначалу нам кажется, будто слишком уж шумно, предательски громко лыжи и волокуши шоркают по плотному насту. Но скоро опять свыкаемся с этими звуками и не обращаем на них внимания.
Засада
В дивизионной, армейской и фронтовой газетах пишут, будто немцы называют наших лыжников «белыми призраками». Что же, очень лестное для нас наименование! Значит, лыжбатовцы, прибывшие на Волховский фронт до нас, успели нагнать на фашистов страху. Сейчас мы действительно напоминаем привидения. Только настоящие привидения вряд ли одновременно появляются в таком количестве и, скорее всего, не приучены ходить строем на лыжах.
Хотя ночь темная, видим мы неплохо. Очень важно, что не вышли к ночи из землянок, а встретили наступающую темноту под открытым небом. Глаза постепенно освоились, адаптировались.
Судя по изменившейся растительности, выбрались из Гажьих Сопок. Начались заросли ольшаника и невысокого ельника. Нет больше кочек.
Добрались до соснового леса, который видели издали в виде темной полосы. Подлеска мало. Это очень хорошо — намного легче идти на лыжах. Не то что во время перехода Мясной Бор — Ольховка. Возможно, проводники не случайно ведут нас именно здесь.
Опасный момент: надо перебраться через реку Кересть. Зимой на лыжах это пара пустяков, но может заметить противник. Проводники выбирают самое безопасное место — изгиб реки с суженным ложем.
Берега Керести здесь довольно крутые. По приречному кустарнику выбираемся на обширную, свободную от зарослей равнину. Возможно, это и есть те самые луга, которые дали название Сенной Керести? В отдалении как будто высятся стога сена.
Прижимаясь к окаймляющему снежное поле ольшанику, опять втягиваемся в лес. Но он скоро обрывается: мы добрались до цели нашего рейда, вышли к дороге Сенная Кересть — Чудово. Правда, между лесом и дорогой тянется полоса шириной в шестьдесят — семьдесят метров, тщательно очищенная немцами от кустов и деревьев.
Науменко и Гилев совещаются с проводниками. Как быть дальше? Возможно, придорожная полоса заминирована? Снег нетронутый, глубокий, обычные противопехотные мины не сработают. Однако могут быть и натяжного действия, как их называют наши саперы, «лягушки» или «шпрингены».
С проверкой, есть ли мины, не торопимся. Оставленные на полосе следы могут привлечь внимание немецких патрулей, которые, скорее всего, контролируют дорогу. Они тут каждый метр изучили.
Половина четвертого. Слишком быстро управились — в этом лесу придется «продавать дрожжи» более трех часов. Но беда не столь уж велика. Куда хуже было бы опоздать.
Рассредоточиваемся параллельно дороге. Сняв лыжи, протаптываем от правого фланга к левому тропки. Эта работа очень кстати: заодно согреваемся. Правда, у каждого во фляге есть и более действенное средство — по Тройной порции спирта.
Меня одолевают незнакомые доселе чувства. Кажется невероятным, противоестественным, что этот типично русский бор, эти сосны и ели, кусты бузины и можжевельника, эти приречные луга, которые мы только что прошли, этот нашенский русский снег, — что все это «под немцем». Пока что не видно ни единой приметы, ни единого знака, которые указывали бы на близость чужеземных захватчиков. Но я всеми фибрами души ощущаю: враг повсюду, враг где-то рядом. Будто особо мощное «поле» — наподобие магнитного, — «поле» иноземного гнета пронизывает и землю и воздух. Будто каждая пядь земли, каждое дерево и каждая веточка на дереве тяготятся неволей…
Видимо, все мы сейчас ощущаем воздействие этого «поля». Владимир Фунин шепотом делится со мной своими мыслями:
— Вот куда нас занесло! С трудом верится, что к югу — занятые немцами Сенная Кересть и половина Ольховских Хуторов. И только затем наши — никитский полк, дивизия, лыжбат…
— Экий неприветливый лес! — утрамбовывая валенками снег, рассуждает Философ. — Ни разу в таком не бывал. Вроде все деревья подпилены лешаками — и они норовят придавить тебя.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
