разворачиваюсь и иду на выход.
У двери Алена со знакомой мне курткой в руках. Вручает ее мне, когда забираю с вешалки свою и подхожу к двери.
— И тебе не хворать… — бормочет на прощание.
На улице мелкий дождь оседает на лице, пока иду к машине, которую припарковал прямо напротив.
Лекс вышагивает вдоль тачки, ероша волосы.
— Эпично, — бросает с хмурым фейсом.
— Попроси автограф, — обхожу его, дергая за ручку пассажирской двери.
— Она закрылась изнутри, — сообщает очевидное.
Я это уже и сам понял.
— Карина… — стучу в окно. — Открой…
Впервые в жизни меня бесит тонировка собственной машины.
Я не вижу того, что происходит внутри. Стучу опять.
— Карина… открой мне… — прошу очень мягко.
Минуту ничего не происходит, а потом стекло опускается на полпальца.
— Я… — слышу приправленный всхлипом голос. — Не знаю, как ее открыть…
Глубоко вдыхаю.
— Дай мне брелок, — прошу ее.
Она просовывает его в щель и поднимает стекло.
Вожусь с кнопками, запуская сигнализацию и отключая ее, пока заложенные в электронику механизмы не обнуляются от того, что машина была заблокирована изнутри.
Как только щелкают замки, я открываю дверь и вижу сжавшуюся на сиденьи фигуру. Забираю с ее колен пальто Лекса и вручаю ему, сказав “спасибо”. Он не настолько тугодум, чтобы задерживаться. Потоптавшись пару секунд, отчаливает, оставляя нас одних.
Отвернувшись, Карина прячет лицо в волосах, но она плачет и это пиздец как очевидно.
Закрываю дверь и обхожу машину, чтобы сесть на свое место.
Бросаю назад обе куртки и беру ее лицо в ладони. Коротким вдохом приветствую открывшуюся картину. Залитое слезами лицо, мокрые глазища на поллица и дрожащий в моих пальцах маленький подбородок.
У меня в груди нежность. Нежность, блять! Хочу сжать ее в руках. Чтобы приросла ко мне, как, твою мать, вторая кожа. Откуда эта потребность? Хер его знает.
— Откуда столько воды? — стираю со щек влажные дорожки.
— Она назвала меня шлюхой… — выкрикивает мой лилипут.
— Нахер ее… — толкаю хрипло.
Карина закрывает глаза и шелестит:
— Я не вписываюсь в твою компанию…
Я вписан в нее на клеточном уровне и принимаю такой, какая она есть. Со всем ее дерьмом, и да, вряд ли Карина когда-нибудь в нее впишется, потому что слишком привыкла говорить людям то, что действительно о них думает, но мне уже и на это насрать.
— Я тебя об этом и не прошу.
— Но так не выйдет! — трясет головой. — Ты потом сам пожалеешь…
— Карина, вот он я, здесь. С тобой. Иди, блин, ко мне! — тяну ее на себя, перетаскиваю через коробку.
— Ай… — всхлипывает, топая руками по моему бедру и груди.
Вот так, твою мать…
Ее попа падает на мою ширинку, голова опускается на плечо.
Сжимаю в руках теплое стройное тело, губами прижимаясь к шелковым волосам на макушке. Хочу согреть ее собой. Она дрожит, бормоча:
— Подожди…
Копошится, сбрасывая с ног ботинки и вытягивая ноги поперек сидений. Прилипает к моей груди, запрокинув голову.
Провожу пальцами по ее щеке, убирая прилипшие к ней волосы. Смотрю на нее сверху вниз, обводя большим пальцем губы.
Красивая. Какая же, твою мать, красивая, зараза.
Пробирается рукой вверх и накрывает ладонью мою щеку. Делает тоже самое. Гладит пальцем в углу моих губ.
Все, что происходит за бортом больше меня не волнует. Ничего, кроме меня и девушки в моих руках.
Склоняюсь, задевая ее нос своим. Ловлю ее губы, наслаждаясь поцелуем, который не имеет никакого отношения к сексу. Я хочу быть нежным. Не потому что так надо, а потому что так правильно.
Втягиваю в свой рот пухлую губу. Карина издает тихий вздох. Обвивает руками мою шею.
— Я эгоистка… — шепчет. — Мне совсем плевать на Нику. Я такая сука… я… я так скучала эти долбанные три дня…
— Мы расстались… — целую ее лоб. — Я тоже скучал.
— Ты иногда невыносимый…
— Взаимно.
Играю с ее волосами, пока синхронно молчим.
Откинув назад голову, бездумно наблюдаю за тем, как из кафешки высыпает народ. Марк, Лена и Влад. В отличии от меня, они в напряге. Я определенно сжег мосты, но моя жизнь из-за этого не перекосится.
Кажется, я понял, что мне пиздец, еще в тот день, когда увидел Карину Калинину на кассе гипермаркета.
Глава 42
Карина
“Денис Фролов?!”, — булькнув оповещением, на экране моего телефона всплывает сообщение. — “Серьезно?!”, — следует за ним.
Вздохнув, слышу Васькин голос за дверью нашей комнаты. Она сыпет претензиями ко всему свету, иногда мне хочется, чтобы у нее где-нибудь нашелся выключатель. Специальная кнопка, которой мою сестру можно было бы выключить на некоторое время.
— Когда этот снег растает? — возмущается она. — Уже почти апрель!
— Напиши письмо в наш гидрометцентр… — советует ей мама.
В нетерпении смотрю на часы-будильник, которые для красоты завела у себя на тумбочке. Почти двенадцать дня. Время тянется бесконечно…
“Ты что-то имеешь против него?”, — интересуюсь у Алёны, вдруг понимая, что пишу это сообщение внутренне ощетинившись.
Невообразимо, но теперь любое оскорбление в его адрес я буду воспринимать, как свое личное. Я не знаю, нормально это или, черт возьми, нет, мне все равно.
“Нет… просто… ну… он такой… “, — сыпет она многоточиями.
“Какой?”, — спрашиваю ее.
“Ну… серьезный. Я его немного боюсь…”, — сообщает подруга, добавляя кучу смеющихся смайликов. — “Не думала, что тебе может быть интересно с таким парнем.”
Внутри меня закручивается маленький тропический ураган. Мне горячо даже думать о том, насколько мне с ним “интересно”. Я влюблена. Так, что голова кружится!
“Он самый лучший”, — пишу ей. — “Если Никита решит, что мне лучше больше никогда не появляться в музкафе, я его пойму”, — меняю тему.
“Вообще-то, твой Фролов уже с ним разговаривал насчет тебя”, — сообщает она.
Что?!
“Когда?!”, — требую, вскочив с кровати.
“Сегодня”, — пишет Алена. — “Просил тебя не “увольнять”. И заплатил за разбитый стакан”
— Просто прекрасно! — топаю ногой.
Он ничего не говорил о своих планах. Ничего! Ураган у меня внутри превращается в торнадо. После вчерашнего мне было стыдно смотреть Алёне и ее парню в глаза. Только дурак возьмет на работу официантку, которая прославилась на все гребаные соцсети. Я даже
