один раз проходил все инстанции, включая высшую — выездную комиссию ЦК КПСС, и ничем себя в дальнейшем не скомпрометировал, мог рассчитывать на повторение поездки. Оказаться же неугодным было очень легко — не с тем поговорил, не так поговорил, зашел в ресторан, вызвал подозрение, что ухаживаешь за женщинами, просто повздорил с кем-нибудь из начальства и т. д. и т. п. И все же, если проанализировать состав сотрудников, которые ездили за рубеж, можно заметить некую закономерность в том, кто и через какие промежутки ездит, и тогда станет ясным, что ездят в научные командировки и на длительные сроки вовсе не самые лучшие, не наиболее способные историки, но либо согласно занимаемому служебному положению, либо связанные с учреждениями, которые к исторической науке, да и к науке вообще имеют очень отдаленное отношение.
Я проработал в Институте истории и в Институте всеобщей истории свыше 30 лет и за это время ни разу не был послан в научную командировку за рубеж. Трижды я выезжал за границу, дважды как турист — в Англию и в Финляндию — и один раз по частному приглашению — в Польшу. И только в последний раз, в Польше, мне удалось поработать немного с архивными материалами по своей теме. Я также ни разу не участвовал в международных конференциях, даже если они происходили в Москве. До 1965 года это происходило потому, что докладчиками на конференции посылались, как правило, лица, занимающие определенные посты, или близкие к ним люди. После 1965 года меня не посылали на конференции, так как полагали, что я пользуюсь за рубежом слишком большой известностью как опальный историк!
Трижды меня начинали оформлять для заграничной командировки: в конце 50-х годов в Румынию, в 1964 году — в Кению и в 1964-67 гг. — в Англию. Так я никуда и не поехал. Правда, я все время шел вперед. Первый раз мои документы дошли до иностранного отдела Президиума Академии наук, во второй раз я был вызван для беседы в ЦК, в третий раз иностранный отдел Президиума АН СССР послал на меня запрос для получения въездной визы в Англию (так во всяком случае мне говорили в иностранном отделе). После же моего исключения из КПСС в июне 1967 года был наложен запрет не только на мои любые выезды за рубеж, но даже на присутствие в качестве гостя на международных семинарах и конференциях, происходивших в Москве, на встречи с иностранными коллегами и т. д.
Остановлюсь немного подробнее на судьбе моей командировки в Англию. Разговоры о ней шли начиная с 1962 года. В середине 1964 года, приступая к последней по счету монографии из цикла «Внешняя политика Англии накануне и во время Второй мировой войны», я обратился с письмом к директору Института Хвостову с просьбой предоставить мне командировку. Затем, как я уже выше писал, мои отношения с Хвостовым обострились, и когда я спросил его как-то о командировке в Англию и напомнил о данном им обещании, он мне резко ответил: «Обещания, которые были даны раньше, потеряли теперь свою ценность». Тогда я шутливо заметил: «Знаете, Владимир Михайлович, Ваш ответ очень мне напоминает модную сейчас формулу: была возможность — обещал». Он усмехнулся, через некоторое время он позвонил все же в иностранный отдел, и дело как будто бы сдвинулось с мертвой точки. Я начал заполнять анкеты, беседовать с сотрудниками иностранного отдела. Спустя еще год в Институте было составлено «научное обоснование командировки», подписано и отправлено в Президиум Академии наук СССР. Была составлена и утверждена также моя программа работы в Англии. Среди пунктов этой программы, не имеющих прямого отношения к моей исследовательской работе, были такие:
«4. В случае предложений со стороны английских ученых в отношении развития более тесного сотрудничества сообщить, что эти предложения по возвращении в Москву будут переданы в дирекцию Института истории АН СССР.
5. В случае, если придется вести беседы, касающиеся общеполитических проблем, разъяснять политику советского правительства, основываясь на решениях XXIII съезда партии, пленумов ЦК КПСС и на материалах, опубликованных в советской печати.
6. Строго соблюдать правила поведения советских граждан за рубежом».
Эти три пункта постоянно фигурировали во всех без исключения программах научных зарубежных командировок. Каждый советский гражданин, выезжающий в опасный мир капитализма, обязан быть пропагандистом и проводником политики коммунистической партии и советского государства.
Итак, мое «выездное дело» перекочевывало со стола на стол, а сама командировка переносилась с квартала на квартал с 1965 года на 1966, а затем на вторую половину 1967 года. И вот, наконец, когда я уже заполнил анкеты для получения въездной английской визы, сотрудник, который готовил мое дело, соболезнующе сообщил мне, что мое выездное дело утеряно, и все надо начинать сначала! Здесь терпение мое лопнуло, и, придя домой, я немедленно написал и отправил письма протеста начальнику иностранного отдела Президиума АН СССР и моему директору В. М. Хвостову.
Письма подействовали. В иностранном отделе поняли, что они «перегнули», через три дня тот же сотрудник сообщил мне как ни в чем ни бывало, что мое дело нашлось.
Но скоро начались мои партийные неурядицы, и в начале июня 1967 года мое дело благополучно возвратилось туда, откуда оно было выслано, — в Институт истории.
Человек уж так устроен, что живет надеждами. Вероятно, если бы не было такой воображаемой возможности, то человечество давным-давно выродилось бы в племя прагматиков, и интеллектуальная, духовная жизнь стала бы невозможной. Итак, согласимся, что люди всегда на что-то надеются, мечтают, тем и живы на свете.
Несмотря на то, что мне перевалило за 50, надежды меня еще не покинули, и я никак не могу смириться с тем образом жизни, который кто-то из начальства начертал для меня. Так и случилось, что через пять лет после моего исключения из партии в 1972 году я решил немного встряхнуться, выехать на несколько недель в Венгрию, откуда мне прислали приглашение.
Мои московские друзья отговаривали меня от этой затеи, опасаясь не без основания, что мне не разрешат этой поездки, и меня постигнет лишь новое разочарование. Однако тайная надежда, что, может быть, время смягчило и изменило отношение ко мне, подталкивала меня к действиям. На худой конец, рассуждал я, буду точно знать свое реальное положение.
Как известно, для того чтобы в Советском Союзе подать бумаги на выезд, необходимо получить рекомендацию (характеристику) того учреждения, в котором работаешь. Я еще помнил блестящие характеристики, которые мне выдавал Институт до моего исключения из партии. Сначала я обратился в свой
