сектор. Составили проект характеристики. Дело пошло как будто неплохо: не только профсоюзная организация, но и заместитель секретаря партийной организации подписал характеристику. Не хватало лишь третьей подписи — директора Института всеобщей истории академика Е. М. Жукова. Когда перед ним положили характеристику, то он пришел в необычайный гнев и заявил, что это чрезвычайное происшествие (ЧП) и что он моей характеристики ни в коем случае не подпишет.
Тогда я отправился на Центральный телеграф, что на улице Горького, и отправил телеграмму в Будапешт, в которой сообщал, что не могу выехать из-за отказа Института выдать мне характеристику.
Это был открытый вызов всем неписанным на сей счет законам. Ведь обычно полагается самому найти приличный предлог для отказа от приглашения. Такими предлогами бывают: болезнь, занятость, семейные обстоятельства, но ни в коем случае нельзя называть истинную причину — отказ в характеристике.
Этот эпизод заставил меня еще раз серьезно подумать о положении, в котором я нахожусь. Я думаю, что те, кто не разрешил мне поездку в Венгрию, на такую мою реакцию и рассчитывали. Но думали-то они, что мои размышления приведут меня к капитуляции. В этом я убедился три года спустя.
Примитивность психологии этих людей меня всегда ошарашивала. Позднее я пришел к заключению, что это одна из особенных черт «хомо совьетикус», находящегося у власти: уверенность, что осознание безнадежности сопротивления рано или поздно заставит человека капитулировать. И все же мне это казалось слишком примитивным, чтобы я до конца мог в это поверить. Но на самом деле так оно и есть.
Я не случайно упомянул в начале этой главы об интригах, связанных с поездками за рубеж. В моем Институте дело доходило до ссор между претендентами на одну и ту же заграничную командировку. Да что там ссоры — до прямых доносов в Иностранный отдел Президиума Академии наук, в ЦК КПСС и, должно быть, также и в КГБ. Компрометация конкурента, сведение личных счетов на почве борьбы за поездку за границу стали обыденным явлением.
Заграничная командировка — это и приманка, и дубинка одновременно: будешь вести себя хорошо, слушаться начальства, выполнять любые его задания, наградой тебе будет поездка за границу, не будешь слушаться — не поедешь за границу. И народ тянется, прилагает всяческие усилия, интригует, лишь бы получить командировку или даже туристическую путевку, чтобы хотя бы две недели провести... в капиталистическом аду!
Последнее время появились случаи и похуже.
Один из них произошел в городе Харькове, крупном индустриальном и культурном центре Украины. В одной из квартир многоэтажного дома, расположенного на Красношкольной набережной, жили две семьи инженеров Белинского и Муратова, оба — члены коммунистической партии. 36-летний Белинский, кандидат технических наук, исполнял обязанности директора Всесоюзного научного института ВНИИЧЕРМЕТ. До выдвижения на эту должность он был начальником отдела и секретарем партийной организации своего института. В том же институте в должности заведующего лабораторией работал 47-летний Муратов. И Белинский, и Муратов были людьми семейными, обладавшими по всем статьям безукоризненной репутацией.
Оба научных работника должны были ехать на международную выставку в Соединенные Штаты для демонстрации сконструированного институтом прибора для очистки окружающей среды. Но, как это часто бывает в советской практике, перед самым отъездом выяснилось, что поедет кто-то из них один, а на место другого будет послан представитель министерства. Муратов, узнав об этом и желая устранить конкурента на поездку в Америку, подал заявление на Белинского, обвиняя его в том, что он скрывает свое еврейское происхождение. В условиях государственного антисемитизма, процветающего в Советском Союзе, а на Украине в особенности, это обвинение было серьезным.
Белинский, возмущенный не столько предательством Муратова, сколько его утверждением, будто отец Белинского был евреем, в то время как он был русским, решил посчитаться с соперником. Бывшие друзья встретились для выяснения отношений на квартире Белинского. В возникшей между ними драке более молодой и сильный и к тому же вооруженный ножом Белинский убил Муратова, ликвидировав таким образом не только соперника на поездку в США, но и отомстив «за поруганную честь русского человека». Затем Белинский расчленил в ванне труп Муратова, но так как один справиться не мог, то вызвал срочной телеграммой жену из Киева. Вдвоем они и завершили эту «работу». Части тела Муратова они вывезли и закопали в разных местах в городе. Затем Белинский отправился в институт, который он возглавлял, чтобы провести очередное совещание с сотрудниками. Подчиненные были несколько удивлены явными следами драки на лице и шее шефа. Кроме того, Белинский в спешке не успел уничтожить все следы убийства... Он был арестован и приговорен к расстрелу.
Дело Белинского является, по-видимому, новым качественным скачком в истории международных научных связей...
Глава 7. «1941, 22 июня»
Что-то вылепится
Из глины.
Что-то вытешется
Из камня,
Что-то выпишется
Из сердца.
Будь как будет!
Не торопись!..
Давид Самойлов
Рукопись о начале войны. — Свидетельство маршала Ф. И. Голикова. — Возражения КГБ. — Загадка «Красной Капеллы». — «1941, 22 июня» выходит в свет. — Реакция общественного мнения. — Дискуссия в Институте марксизма-ленинизма. — Возможно ли улучшить марксизм? — Дело Олега Пузырева. — В партийном комитете Института истории
В конце войны, еще находясь в действующей армии, я часто мечтал о том, как вернусь в Москву и возобновлю занятия историей.
Война оставила на мне, как и на всех тех, кто был вольным или невольным участником ее, неизгладимый отпечаток. Многие годы должны были пройти, чтобы телесные и душевные раны, нанесенные войной, были залечены. Когда же эти годы проходили, то бывшие юноши к своему изумлению оказывались уже зрелыми людьми, а то и стариками. Все можно было попытаться изменить, переделать, лишь со временем ничего нельзя было поделать.
Во время войны мне пришлось многое увидеть и еще больше понять. Я надеюсь когда-нибудь написать о войне отдельную книгу. Скажу здесь поэтому только одно: книга о начале войны в июне 1941 г. была мною задумана в те дни, когда я в теплушке возвращался из Восточной Пруссии в
Москву. Но осуществить свое намерение мне удалось лишь значительно позже. Должно было пройти почти двадцать лет занятий историей, чтобы я созрел для такой книги. После 1956 года я исподволь начал собирать материалы для будущей книги. У меня было много других планов и замыслов, и очередь для «1941...» подошла не скоро. Сбор материалов был закончен в 1963 году, а
