Саша представил себе, как гусиный вожак там, на кормежке, оглядел свою стаю, увидел, что все захотели пить, перестали собирать просыпавшееся с осени зерно и оставшиеся колоски, и крикнул вот этим двум: а ну, мол, слетайте, проверьте, что там и как, да сейчас же обратно, не вздумайте в воде хлюпаться, купаться вместе будем.
Поднялись двое, все осмотрели, не заметили его, Сашу, и сейчас докладывают: тихо, мол, кругом, летим поплаваем, поплескаемся, напьемся и обратно пшеничку собирать. До Севера далеко, надо здесь жирком запастись. Раздумывая над повадками этой умной и древней птицы, Саша услышал недалекий гусиный гогот, и вдруг со стороны почти опустившегося солнца из-за увала на бреющем полете свалилась на Сашу вся стая. Саша и в этот раз переборол себя, вжался в землю и без движения пролежал несколько мгновений, пока над ним пронеслась стая. Пропустив последних, оглянулся, увидел, как гуси, распластав крылья, спланировали на болото и, едва опустившись, сразу начали пить. Набрав в клюв воды, высоко поднимали головы, вытягивали шеи, чтобы водица свободно скатывалась, и пили снова. Вторая стая, не выше, чем первая, прошла молча. Гуси летели настолько низко, что отчетливо видны были их лапы, вытянутые вдоль туловища, и черные глаза, словно переспевшие ягоды черемухи. Только по третьему табуну Саша выстрелил дважды. Сначала он хотел стрелять по первому гусю, но пожалел вожака. Отыскал стволами в середине стаи темно-серого гусака, остановил мушку на шее, повел ружьем, словно провожая птицу, и ударил из правого ствола. Шея гусака переломилась, согнулась, и птица, сложив крылья, упала в нескольких шагах. Второго ударил из левого ствола «под перо» вдогон. Тот тоже упал и не шевельнулся. Саша поднялся, принес свои трофеи и больше уже не ложился, а просто сидел на соломенной подстилке. На желто-серой стерне он был хорошо заметен, и следующие табуны стали облетать его стороной. Очень удивило Сашу то, что гуси на воде никак не отреагировали на его стрельбу. Их «разговор» стал более шумным, но с болота они так и не поднялись.
Довольный охотой, он уложил ружье в чехол, связал птиц и потихоньку пошел по следу ходка. Сидоркин с Прокофием Алексеевичем тоже больше не стреляли. Еще засветло они выехали из-за бугра.
— Ну как, охотничек, сколько добыл-то? — подъезжая, весело спросил Прокофий. — Увидев ружье в чехле, удивился: — Ты что же, оружью свою в кожу упрятал прямо на охоте! А как налетят на штык? Достать не успеешь.
Укладывая гусей в передок ходка, Саша пожал плечами:
— Там их набить много можно, а зачем? Пару взял, и хватит.
— Ты, часом, не наш ли, забайкальский? — спросил охотник.
— Нет, он иркутянин, — объяснил Леонтий Павлович. — Но, видать, охотник, раз птицу бережет.
ЮШКА СЛЕПНЕВ
Начальник милиции не стал возражать, когда Дорохов на следующий день собрался с участковым Хлыновым верхами на заимку. До заимки было далеко, верст двадцать, и они ехали не торопясь. Пересекли поле, поднялись по крутому распадку. Высокие сопки расступились, и между ними протянулась елань.
— Летом травы тут по грудь, — рассказывал Хлынов. — С одной елани с этой, почитай, всему скоту на зиму кормов хватает. Только возить далековато приходится. А летом коровушкам да телятам чистый санаторий. Там, в вершине, — участковый плеткой указал на синеющую вдали сопку, — у нас летняя ферма. Здесь ведь чем хорошо, даже в самую жару? Мухи мало. Не мучает она скот, потому что постоянно ветерок продувает, а муха ветра не любит. С утра снизу воздух тянет, а с обеда от вершин вниз холодком несет. Снега на тех сопках все лето держатся.
Саша спросил, откуда здесь браконьер взялся.
— Сам он, Юшка-то, местный. С детства с ружьем по сопкам лазил, отца его в мировую на германском фронте сгубили. Сестры люди как люди, а этот пакостником был. Все замки в селе пересчитал. Подрос — на Север, на прииски, подался. Вернулся с золотишком, да не в коня корм — все спустил. Приняли в колхоз, а какой он работник? Лишь бы лето прокоптить, а как осень, так в тайгу. То орехи бьет, то охотничает. На охоте волк чистый. Один сезон его Прокофий в своей бригаде терпел, а потом заявил председателю: «Не возьму Юшку, видеть этого варнака не хочу». Сколотил Юшка себе свою бригаду. Позарились два наших мужика на его добычливость, но на другой год с ним больше не пошли.
— Чем же досаждал им этот Слепнев?
— Зверюга он. Если выводок нашел, первым делом матку бьет, а потом остальных подчистую. Ему говорят: «Дичь переведешь», а Юшка им: мол, на мой век хватит. Шишковать идет — после него в кедраче голое место. Наши мужики еще многие по старинке табак не смолят, а он нарочно все зимовье продымит. Чашку там, ложку каждый свою бережет, только отвернутся, а Юшка уже из чужой посуды хлебает. Приедем, а он наверняка гурана уже завалил. А ведь сейчас козла от козы не отличишь. Козел-то старые рога сбросил, а новые еще не выросли.
— А почему Слепнева Юшкой зовут?
— Ефимий его полное имя. Но все Юшка да Юшка. За что же его полностью да по батюшке величать?
Спускаясь с сопки, пробираясь сквозь заросли ельника, они выехали на чистое место, в низинке заметили трех коз. Видно, спугнули их раньше, и козы, проскакав метров триста, остановились, с любопытством разглядывая верховых. В чаще взлетели несколько тетеревов, белые хвосты петухов хорошо были видны сквозь ольховник.
— Косачей да и другой дичины у нас тут навалом, — похвастал Тимофей Спиридонович. — Вон туда пониже да полевее ток есть. В прошлом году видел петухов там побольше сотни. Драку подняли, как на базаре. Недалеко от заимки знаю глухариный ток. Если есть охота, утром сбегаем. Там глухаря — как ворон. Ягодники здесь богатые, а в луговинах тоже корма хватает. А бить их — кто тут бьет? Юшка? Дак он вместо глухаря лучше козлуху или гурана завалит. Ближе ходить и мяса больше.
На берегу речки, на небольшой, в полтора-два гектара, ровной площадке расположилась летняя ферма с просторным скотным двором, телятником и двумя жилыми бараками. Еще издали Дорохов и Хлынов заметили колхозников, поправлявших крышу и менявших столбы в изгороди.
— Здесь работают шесть человек, — объяснил Хлынов. — Пять мужиков да Степанида, Юшкина жена, за повариху. Едва на заимке заметили верховых, как один из колхозников бросил работу и направился в барак.
— Вон тот, что ушел, и есть Юшка.
Подъехав к людям, Хлынов чинно, не торопясь, слез с лошади, с каждым поздоровался за руку. Саша тоже поздоровался и вместе с Хлыновым направился в барак. Сразу с крыльца оба оказались в кухне. За длинным столом возле большого закопченного чайника сидели Слепневы, попивали из эмалированных кружек чаи и мирно разговаривали о чем-то своем. Юшка, невысокий, чернявый, юркий мужичонка с гладко бритым нагловатым лицом, сразу же заговорил, ухмыляясь, поглядывая на жену:
