Мы сидели на палубе, делая долгие паузы в нашем разговоре. Снеедорф молча курил свою короткую датскую трубку. Далеко на востоке виднелась береговая полоса, за которой был вечный лед. Подолгу мы смотрели в том направлении, и я думаю, что то было неясное предчувствие будущего, которое наполняло нас каким-то мрачным беспокойством.
Через три дня по отъезде из Годгааба миновали мы поселение Эгедесмунде. Льды стали чаще. Мы должны были усиленно бороться за каждую четверть мили и поэтому намного задержались. Наконец, мы бросили якорь в превосходно защищенной гавани Годгавена.
Годгавен — главный поселок северного инспектората, поселок того же рода, как и Годгааб. Находится он на острове Диско, знаменитом своими базальтовыми скалами. Гренландское Общество приготовило здесь с прошлого года заказанные запасы угля для шхуны.
Пока судно запасалось провизией, я воспользовался остановкой для поиска окаменелостей и возвратился с богатой добычей и в превосходнейшем настроении.
Нет сомнений, что давным-давно буйные тропические леса покрывали эти берега. Какая перемена!
На другой день «Звезда Севера» оставила гавань и направилась к последней станции побережья, прямо на север.
Все мы, понятно, а особенно Снеедорф и Фелисьен стали наводить справки об иностранцах в Упернавике, едва только выскочили из лодки на берег Годгавена. И, к удивлению, вся та история, которую мы были готовы считать чистейшей нелепицей, начала приобретать неясные очертания.
Прошлый год, говорили нам, в конце лета сошли в Упернавике два путешественника с американского рыболовного судна. Эскимосы, посещавшие Упернавик, рассказывали, что это был старик в сопровождении молодой девушки. Старик проводил целые дни в большом деревянном сарае, который он велел себе построить по приезде, и в котором он занимался каким-то тайным чародейством.
Наше любопытство было возбуждено этими сведениями еще в большей степени. Мы очень хорошо знали вошедшую в поговорку суеверность гренландских эскимосов, однако, и сам директор Годгавена подтвердил их сообщение. Больших подробностей, впрочем, кроме того, что оба они — русские, как он узнал от туземцев, он нам сообщить не мог.
Слава богу, нам осталось уже всего три дня пути. Подул попутный ветер, и «Звезда Севера» могла воспользоваться всеми парусами. Постоянно меняющаяся погода служила признаком, что мы уже далеко на севере. Частые вьюги внезапно закрывали горизонт, а изморозь была страшно неприятна.
Очень успешно мы стреляли тюленей и морских птиц, но это не удовлетворяло нашего честолюбия, и мы порешили, с общего согласия, что нам основательно не везет.
Все это время Снеедорф сохранял большую сдержанность, когда у нас заходила речь о путешествии на материковые льды. Между тем, наша общая дружба крепла час от часу, и наши откровенные разговоры с хозяином судна продолжались.
На другой день после того, как мы оставили Годгавен, мы сидели вчетвером в уютно освещенном салоне.
В первый раз после нашего знакомства Снеедорф разговорился о программе своей экспедиции. Он тщательно выбил пепел из выкуренной трубки, а Сив поторопился набить новую трубку хорошим крепким табаком.
— Главная роль в успехе экспедиции, — сказал Снеедорф, — будет принадлежать Гальбергу.
Петер Гальберг смущенно улыбнулся. Это был действительно скромный молодой человек, и такая похвала привела его в замешательство.
На столе лежала карта Гренландии. Линии, проведенные на ней разными красками, означали маршруты прежних экспедиций. Первоначально экспедиции на материковый лед все время начинались с западного берега. Таков был путь обеих экспедиций Норденшельда, а так же и путь Пири.
Эта мысль казалась здравой, раз цель этих экспедиций была в том, чтобы пересечь Гренландию с запада на восток, так как ее восточный берег со стороны моря, благодаря непрерывному прибою ледяного «сала», неприступен и совершенно пустынен. Но при этом экспедиция должна была бы возвращаться той же дорогой по ледникам, что было сопряжено с большими трудностями.
Поэтому Нансен в 1888 году, задумав пройти поперек Гренландии, направился в воды восточного берега; здесь он оставил судно, пробился на лодке через пояс «сала» и вместе со спутниками пересек ледяную страну. После ряда нечеловеческих страданий путешественники вышли, наконец, к Годгаабу. Там, в поселке, они нашли цивилизацию и убежище. Только таким путем Нансену первому удалось выполнить поставленную задачу.
Экспедиция Снеедорфа не задавалась целью пройти поперек Гренландии. На широте Упернавика она должна была вступить на лед, по параллели достигнуть сорокового меридиана, а потом повернуть на запад в Христианенгааб. Его гордостью было то, что эта экспедиция будет первой в своем роде, и что он сам, при помощи Петера Гальберга, произведет точные научные наблюдения.
Прежде всего речь шла о том, чтобы определить толщину льда и климатические параметры центральных областей материка, где Гренландия имеет наибольшую ширину, и наконец-то поднять датский флаг рядом со шведским, норвежским и звездным флагом Соединенных Штатов.
Нансен успешно использовал лыжи и сани, которые тащили люди, а Пири и Аструп запрягали в сани эскимосских собак. Теперь, когда качество двигателей достигло значительного совершенства, не удивительно, что Снеедорф решил использовать автомобильные сани, или, если хотите, настоящий санный автомобиль, изобретателем которого был Петер Гальберг. Таким образом время путешествия значительно сокращалось, отпадали сложные заботы о провианте, и могло быть увеличено время остановок для научных наблюдений.
Петер Гальберг сдувал пепел с сигары, и я убежден, что его мысли блуждали недалеко от Борнгольма…
У меня возникло сильное желание стать участником этой экспедиции. Путешествовать с такими людьми было бы наслаждением. Но эта мысль вскоре исчезла. В Упернавике мы разойдемся, и я вернусь к своим образцам минералов и окаменелостям.
Фелисьену будет также тяжело разлучаться с нашими друзьями. Он сказал мне, что им овладевает та же мысль сделаться участником борьбы с ледяной пустыней.
Наконец мы в Упернавике!
Маленький поселок на островке, с очень убогой гаванью. Всевозможные вихри и непогоды царствуют здесь. Дюжина по-европейски выглядящих зданий; над ними на шесте полощется датское знамя.
Кругом — дикая полярная природа. Серый горизонт и черные скалы с белой снеговой шапкой сжимают убогий маленький поселок. Идет холодный дождь. Каяки с эскимосами кружатся вокруг судна, между плавающими обломками льда.
Угощать туземцев водкой, как и продавать им ее, в Гренландии строго запрещено государством. Иное дело табак; и мы наделили эскимосов табаком, чем доставили им большое удовольствие.
Лодка была спущена без промедления, и через минуту мы плыли в сопровождении каяков к скалистому побережью, где собралась, между тем, небольшая толпа людей.
Начальник поселка приветствовал нас радостно, даже можно сказать, с пафосом. Он знал Снеедорфа как самого влиятельного члена Северной Торговой Компании.
Нильсу Киркегору было велено подготовиться к предстоящей разгрузке. Мы же отправились к начальнику поселка.
Добряк прямо-таки расплывался от желания угодить, обещая нам помогать чем только может во всех наших предприятиях. Снеедорф, не дослушав его бесконечную болтовню, обратился к начальнику поселка с неожиданным вопросом:
— А Головина? Где здесь живет Надежда Головина?
— Она вышла ровно час тому назад на прогулку в горы, — ответил он.
— В такую погоду?
— Она делает так ежедневно, за исключением сильных метелей.
— Что же, она здесь одна?
— Одна. Алексей Платонович, которого она сопровождала, исчез отсюда в конце осени. — Начальник добавил с сарказмом: — Изобретатель… авиатор… путешественник к полюсу! — Говоря эти слова, он постучал указательным пальцем по лбу и провел в воздухе запутанную кривую, значение которой было понятно, и покачал головой.
— Что же, он сломал себе шею? — нескромно полюбопытствовал Фелисьен.
— Вероятнее всего. Да, пожалуй, вне сомнения, — ответил начальник. — Можно предполагать с определенностью. Но… — тут он пожал плечами и взглянул через окно на смутное небо, — кто знает, кто это знает?..
IV
Через два часа после этого разговора я увидел в первый раз Надежду Головину. Она подходила к поселку. Белая эльзасская собака с веселым лаем сопровождала ее. Вот портрет Надежды Головиной: высокая, элегантная девушка, лет двадцати двух, с серыми глазами. Овальное, славянское лицо, нежное и серьезное, в рамке темных кудрей, лицо, которому прелестные глаза придают мечтательное или задумчивое выражение.
