Конечно, мама сразу простила все мои грехи. И не только потому, что я разревелся.
А разревелся я дважды. Сперва как только увидел маму. Облапил её, ну и… в общем, не выдержал. А второй раз, когда узнал, что отец не приехал и приедет ещё не скоро.
— Ну, почему?! Он же обещал!
— Сейчас ему не до отпуска, Гелик. Там на скважине странные дела. Совсем не те результаты, которых ждали.
Мне было наплевать, какие там результаты, но всё же я сердито спросил:
— Какие?
— Скважина выходит совершенно не туда… Об этом даже не говорят пока. Ох, Гелька, я не разбираюсь в этих делах. Там что-то связано с теорией параллельных пространств. Всех посторонних просили уехать на месяц. Никто не знает, какой там может возникнуть эффект…
«Уже возник, — подумал я. — Папа не приехал, вот какой».
Но мама всё-таки приехала! И теперь всё будет по-другому.
— Ты меня завтра отпустишь к ребятам?
— Ладно уж, бродяга, — улыбнулась мама. — Мы попросим тётю Вику больше не сердиться.
— Меня совершенно незачем просить, — отозвалась тётушка (она всё ещё торчала рядом). — Теперь воспитываете вы. А я… даже не знаю, кто я теперь…
И утром я помчался в вагон.
Мы начали колдовать.
Янка принёс из дома пробирку от детского набора «Чудса химии». Юрка — несколько иголок. Они неприятно блестели. Глеб достал флакон с одеколоном, обмакнул в него иглу и решительно ткнул себе в палец. Чертыхнулся.
Ерёма сердито проскрежетал:
— Не могу я на это смотреть. — И ушёл в свой угол. Мне захотелось туда же.
Глеб спустил с пальца в пробирку алую тяжёлую каплю. Сказал Ерёме:
— Терпи, старина. Мы будем с твоим Васькой кровными братьями.
Юрка, равнодушно посвистывая, взял другую иглу и сделал всё, как Глеб. Янка весело попросил :
— Ну-ка, проколи мне, я не умею…
— Давай… не бойся, — сказал Юрка.
— Я ничего… пожалуйста…
Я и не заметил, как остался последний в очереди.
Я тоже обмакнул иглу в одеколон, чтобы сдохли микробы. Наставил её на мизинец левой руки. Ткнул. Тихонько ткнул, а больно так, чёрт возьми!.. А если сильнее?.. Никогда не думал, что на пальце такая бегемотова кожа… Ой… Никакого толку.
— Дай кольну, — предложил Юрка.
Ну уж, дудки, это ещё страшнее. Я опять ковырнул иглой мизинец.
— Да не надо, хватит ведь и трёх капель, — вдруг сказал Глеб.
— Да? Шиш вам!.. Ой-я… — С испугу и со злости я всадил иглу так, что сразу закапало.
Мы всыпали в пробирку металлические опилки. Смесь тут же стала тёмно-бурой, неприятной на вид, и Юрка недоверчиво проговорил:
— Ерундой занимаемся. Вот увидите.
Мне тоже так показалось. Но назло Юрко я ответил:
— Чего раньше времени каркать? Высохнет — поглядим.
Пробирку вынесли из вагона и оставили у нагретого колеса — на самом солнцепёке.
Я забрался на штабель гнилых шпал. Пососал проколотый палец и окликнул Глеба. Глеб сел рядом.
— Слушай… посвисти ту песенку, «Вечернюю», — попросил я. — Про которую ты писал…
Глеб не стал спорить. Улыбнулся и просвистел целый куплет. Спросил:
— Значит, прочитал мою писанину?
— Да. Только не до конца ещё… Глеб, а слова помнишь?
— Не все… Начинается она так…
— Подожди. «Когда уснут дома и корабли, и птицы все…»
— «И звери все, и травы…»
— Точно! Глеб, я её слышал.
— Где?!
— У себя на крыше. Давно…
И я рассказал Глебу про шёпот звёзд, про приёмник и зонт.
— Только никому не говори, ладно? А то дразниться будут — звёздная антенна из дырявого зонтика.
— Не скажу, — пообещал Глеб. — Хотя что тут смешного?.. А за песенку спасибо, Гелька. Это же для меня… ну, как весточка. Значит, всё же есть на свете земля, где я жил…
— Есть, конечно, — сказал я.
Глеб снова тихонько засвистел «Вечернюю песенку». Я стал ему подсвистывать, забыв, что слух у меня «как у больной курицы». И Глеб не остановил меня, а придвинул к себе и обнял за плечо.
— Глеб, а Янке ты её не напевал?
— Нет.
— Он вчера играл похоже…
Янка будто услыхал нас. Подбежал.
— Смотрите!
Он разжал кулак и показал пробирку. За тонким стеклом блестел серебристый порошок.
Мы смазали клеем стерженёк бенгальского огня, только головку оставили для запала. Обсыпали клей порошком. Клей быстро закостенел, порошок присох, палочка бенгальского огня сделалась такая же, как раньше. Только чуточку посветлее.
— Зажигаем? — спросил Янка.
Глеб достал спички. Все замолчали. Я почувствовал внутри замирание. Получится? Бывают на свете чудеса? Янка в Капитанской церкви загадал, и вышло, что бывают. Но вот он тоже стоит, замеров. Подошел Ерёма…
Юрка держал серебристый стержень за проволочный хвостик. Глеб чиркнул, поднес огонёк… Полетели искры, затрещало, но тут же бенгальский огонь зачадил и погас. Никакой искорки не осталось.
Глеб нахмурился, зажёг вторую спичку, но бесполезно. Запал бенгальского огня сгорел, и на этом всё кончилось.
Мы стояли поникшие и уже без всякой надежды. Но Глеб зажигал спичку за спичкой и держал, пока пламя не обжигало пальцы. Тогда он ронял её и каждый раз говорил:
— Ах ты, чёрт, какая досада…
Я мельком подумал, что в конце концов мы спалим вагон. Однако тут кончился коробок.
— Д-да… — уныло сказал Глеб.
— Нелогично, — подал голос Ерёма.
— Что нелогично в твоей башке? — огрызнулся Юрка.
— Огонь — не праздничный.
— Как это не праздничный? Это фейерверк для Нового года и вообще… — возразил Глеб.
Ерёма сказал:
— Нового года сейчас нет. «Вообще» тоже нет. Никакого праздника. Огонь — не праздничный.
— А в самом деле! — обрадовался Янка. — Надо праздника дождаться! Тогда — пожалуйста!
— Нового года ждать? — с досадой спросил Юрка. — Когда ещё бывают всякие фейерверки и огни?
Я сказал:
— А летний карнавал!
Третья часть
КАРНАВАЛ
КОПЬЯ ВОЛШЕБНОЙ СТРАЖИ
Детский праздник лета в Старогорске бывает каждый год. Он открывается в начале августа и тянется целую неделю. Ребята стараются в это время не уезжать из города. А те, кто в летних лагерях и на дачах, к празднику спешат домой.
Ещё в июле на рекламных щитах, на тумбах, а то и просто на заборах появляются разноцветные плакаты:
Вот и сейчас по городу были расклеены такие объявления. С нарисованными клоунами, пёстрыми флагами, звёздами и трубачами. Некоторые плакаты были очень большие, один — даже с пятиэтажный дом. Он и висел на таком доме, на глухой узкой стене, которая выкодила в Почтовый переулок напротив нашей школы. На плакате нарисованы были мальчишки в голубой форме с аксельбантами, серебряными нашивками, с перьями и галунами на беретах. Двое мальчишек били в красные высокие барабаны со шнурами, а третий держал перед собой длинный свиток. На свитке — те же слова: «Приходите, помогайте, участвуйте…»
— Детский сад… — пробурчал Юрка.
— Никакой не «сад», — сказал я. — Там и старшеклассники участвуют. В прошлом году разве плохо было? А главное, узнаем, где какие будут иллюминации и фейерверки, чтобы зажечь искорку.
Юрка опять что-то пробурчал, но больше не спорил.
Мы пришли в длинный павильон, в котором было много ребят. Они таскали бумажные рулоны, связки флажков и фонариков. Шум стоял, где-то неумело и хрипло вякали фанфары.
Меня сразу узнала Марфа Григорьевна, боевая такая тётенька, она работает в парке много лет.
— А, Геля Травушкин! Какой ты молодец, что пришёл! Ты ведь хорошо рисуешь красками, да?
Я осторожно сказал, что не хорошо, а маленько.
— Ну как же «маленько»! Ты в прошлом году так замечательно разрисовал воздушных змеев! А сейчас надо раскрасить щиты волшебной стражи. Всякие там фигуры и гербы нарисовать… А ты, мальчик, что умеешь делать? — Это она к Янке.
Янка растерялся, пожал плечами. Я сказал:
— Он играет на скрипке. Как артист.
— Правда?! — обрадовалась Марфа Григорьевна. — Какая удача!.. Виталий Гаврилович, сюда! Для вас пополнение, скрипач нашёлся!
Подскочил круглый дядька с весёлыми глазами и с бровями, похожими на чёрные кляксы.
— Что? Скрипач? Кто? Ты? — Он уставился на меня. — А, нет, конечно… Вот ты! — Он прямо затанцевал перед Янкой. — Оч-чень замечательно! Как зовут? Янка! Преч-чудесно! Пойдём-ка, дорогой…
Он поволок оробевшего Янку к столику. Вытащил блокнот, стал что-то записывать, спрашивать. Янка отвечал шёпотом.
Марфа Григорьевна стала мне показывать картинки с рисунками рыцарских щитов и гербов. Я кивал и ничего не понимал. Потому что меня беспокоил Юрка. Он стоял неподалёку, у пластмассовой кадки с большой, но чахлой пальмой. Прищуренно поглядывал на «детсадовскую» суету и шевелил под щекой языком. Вот-вот плюнет и скажет: «Да ну вас вместе с вашими карнавалами». Но пока он молчал и только барабанил пальцами по краю кадки. Она была с землёй, но гудела, как пустая…
