Наемница онемела, как молнией пораженная, хотя ладони Дэрея Сола были теплыми, а мимолетное прикосновение – едва ощутимым.
– Джиа, – повторил Его Святейшество. – Я знаю, кто ты…
Слова заставили девушку вздрогнуть. Она пришла в себя, резко отпрянув. Джиа вспомнила первое и единственное сражение с мстителями. Наемница сделала шаг назад и вся напружинилась, словно кошка, в любой миг готовая бежать.
– Ты не должна меня бояться, Джиа, – вкрадчиво проговорил Верховный жрец. – Я знаю твое отношение к жрецам; ты столкнулась с худшими из нас. – Его голос окутывал, успокаивал. – Но я другой. Разве ты не чувствуешь?
Дэрей Сол вновь опасно приблизился. Джиа услышала легкий привкус амбры и апельсина, исходивший от его волос.
Она тихо фыркнула. А он, то ли прочитав ее мысли, то ли уловив причину волнения, вдруг тоже отступил и, казалось, даже смутился.
– Прости, – прошептал он, отводя глаза. – Я не желал напугать тебя…
– Откуда ты меня знаешь? – холодно спросила девушка.
– Так-то лучше, – кивнул Верховный. – Я разговаривал с девушкой, которая была вместе с тобой в лесу. Орфа – она рассказала мне о тебе.
Издав вздох облегчения, Джиа спрятала лицо в ладонях и рассмеялась. Вот, значит, кто она для него – девушка, ставшая жертвой жреца. Только и всего! Она не наемница, не убийца, не серая тень, которой он разрешил беспрепятственно бродить по верхним ярусам. Она – «мастер меча». И она – невинная жертва, подвергшаяся нападению одного из его подчиненных.
– Я понимаю, это тяжелые воспоминания, – осторожно продолжил Верховный. – Орфа была без сознания, но ты видела все. Джиа… – он заглянул в ее глаза, – прошу тебя, расскажи, что случилось. Мне никто никогда не говорит всей правды! Дорогая Джиа, ты – моя последняя надежда узнать правду.
Наемница смотрела в его бледно-голубые глаза и не могла оторвать взгляда. Теперь, когда она точно знала, что находилась в безопасности и Верховный жрец не может увидеть ее сути и не сумел почуять в ней сумеречную лисицу, Джиа немного расслабилась.
Рассказать ему всю правду о жрецах – это то, чего она жаждала сейчас больше всего на свете! Однако долг сумеречной лисицы требовал от нее иного, а потому Джиа смогла рассказать жрецу лишь то немногое, что позволяло сохранить нетронутой ее собственную тайну.
Она говорила, с трудом подбирая слова и в то же время не желая останавливаться. Ей хотелось находиться вот так же близко рядом с ним. Словно они были братом и сестрой – они были семьей. Ей хотелось снова и снова ощущать его тепло, его силу и… неведомое ей до этого момента неясное чувство единения.
Настали двадцать восьмые лунные сутки. Едва различимый на небе лунный серп растаял в утреннем тумане, чтобы снова проявиться лишь через три ночи. На улице было тихо, город еще не проснулся. Из открытого окна веял прохладный ветерок.
Сквозь сон девушка услышала, как он осторожно проник в ее комнату, но глаза не открыла. Она знала, зачем он пришел, и она тоже хотела этого. Это было не вовремя, непозволительно, страшно – и все же она не могла не думать об этом. Желание не отпускало, делая ее рассеянной, мешая концентрации.
А он бесшумно снял одежду, приблизился и припал к ее губам. Она улыбнулась. Он был горячий. Пах мылом и зубным порошком. Мужчина быстро и нежно осыпал поцелуями ее шею и плечи. Его щетина щекотала, но уже не колола кожу.
Девушка ощутила прикосновение чужого обнаженного тела к своему – непривычное, резкое и тяжелое, но очень приятное прикосновение. Она обняла его, скользнула ладонями вдоль тела, изучая плечи, спину и бедра – его грубую кожу, тугие борозды старых шрамов, крохотные проколы от укусов и уплотнения от свежих гематом.
– Ты обещал уйти, – вздохнула она.
– Я уйду, Джи… – прошептал он в ответ. – Только поцелую тебя и уйду…
Летодор откинул тонкую простыню, прикрывавшую девушку, – Джиа спала нагой. Он жадно прильнул к ее груди. Сонное тело девушки было восхитительно мягким, горячим. И послушным.
– Уходи, – тихо простонала она, но вопреки словам обвивала руками его голову, зарывшись пальцами в волосах. – Прошу… Ты обещал…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Я уйду… – повторил он. – Только поцелую тебя.
Он покрыл поцелуями ее грудь и живот, опускаясь все ниже. Она охнула и попыталась отстраниться, но ведьмак оказался сильнее. Он целовал ее жарко и искусно. А она просила пощады, задыхаясь от наслаждения. Он целовал ее долго и терпеливо. До тех пор, пока девушка не вскрикнула.
Сила ее блаженства опьянила и пробежала мурашками по спине. Не позволяя волне наслаждения покинуть девушку, Летодор ослабил хватку. Но только лишь для того, чтобы в следующий миг полнее овладеть ее телом.
Мужчина крепче обнял Джиа, пресекая любые попытки к отступлению. Затем проник в нее. Девушка болезненно охнула, но уже через мгновение попривыкла и расслабилась.
Как много раз до того, но уже наяву, Летодор ощутил жар внутри ее лона. Мужчина замер, позволяя им обоим привыкнуть к новому ощущению. А затем начал осторожное движение.
С каждым ударом сердца жар любовницы заполнял и его самого, заставляя двигаться все быстрее. Вот Летодор уже забыл о поцелуях, лишь шумно дыша и отдаваясь страсти. Джиа стонала, запрокинув голову и сжав пальцами ткань простыней.
В утреннем свете ее длинные волосы, разбросанные по подушке, переливались, словно драгоценный металл, а кожа сияла подобно жемчугу. Сейчас девушка принадлежала ему. Она была его драгоценностью, его таинственной русалкой и одновременно дикой лисицей, которую он наконец приручил.
Ведьмак вдруг ощутил пьянящее чувство власти над девушкой и невиданную силу. Чувство было непередаваемое: отныне Джиа принадлежала лишь ему одному. Он стал ее первым мужчиной и никому больше ее не отдаст.
Отныне Джиа была целиком и полностью его и только в его власти. Он полноправно владел ее телом и чувствами, ее лоном и наслаждением. А она стала послушной и беззащитной.
Время замерло. Казалось, что прошла целая вечность, прежде чем огонь, терзавший их обоих, излился. Джиа вскрикнула и прижалась к мужчине с такой страстью, что ее ногти оставили на его спине новые рисунки. Ведьмак зарычал, словно оборотень. Он отыскал ее губы и замкнул огненный круг упоительным поцелуем.
Обессиленные, но не насытившиеся, они еще долго и чутко ласкали друг друга, пока наконец их не объял сон.
Джиа снился солнечный день и густой лес. Исполинские дубы, казалось, подпирали своими кронами само небо. Под их корнями расцветали дикие фиалки, орхидеи и незабудки, алели ягоды земляники.
Она ступала по шелковистым травам. Ласковый ветер играл в волосах – среди золотистых прядей сверкнуло серебро. Или ей показалось?
Ей снилась поляна, поросшая синими васильками и красными маками, а посреди поляны – большой бревенчатый дом. Ни забора, ни какой-либо другой изгороди не окружало его. Бревна, из которых был сложен этот невиданный дом, на солнце отливали золотом. Двускатная крыша поросла травой и цветами. Из трубы вился дым. Двери и окна были распахнуты настежь. Развевались белые занавески.
На высокой лестнице у резных перил сидел мальчик лет восьми. Увидев ее, он широко улыбнулся и сбежал по ступеням вниз. У мальчика были темные волосы, густые ресницы и большие серо-зеленые глаза. При виде этих глаз ее сердце тревожно забилось.
– Ну где же ты ходила так долго? – воскликнул мальчуган. – Скорее! Тесто поднялось. Василиса лепит пироги, но она же не умеет, как ты! – Он потянул ее за подол платья, что-то деловито бурча себе под нос. – Батя совсем скоро вернется, а пироги не готовы…
– Батя? – произнесла она незнакомое слово; потом, сообразив, добавила: – Василиса?
– Батя! – радостно повторил мальчик, обернувшись назад. – Мамка, батя вернулся!
Он отпустил ее платье и помахал рукой. Она оглянулась – с противоположной стороны поляны из леса вышел высокий мужчина, неся на плечах тушу убитой косули. Мужчина был темноволос и бородат.
