И едва напомнила Матерь Божья Настусе материнский обет – рыдания сотрясли все ее тело, и она проснулась.
За окном светало.
Занимался день свадьбы.
Лучи Господни целовали переплеты окон. И где-то далеко, на улицах Стамбула, уже гремели военные оркестры, созывая полки Сулеймана на торжество.
* * *
А в сердце Настуси уже играла такая музыка, что она забыла все на свете… Забыла и мать родную в далеком краю. В ее сердце звучала вечная песнь любви – той, что сильнее смерти. О, это уже была не нежная и полудетская любовь к Степану, нет. То была любовь женщины, которая обрушивается на человека так же, как туча окутывает горный пик, озаряя его молниями и гремя громами. Любовь, любовь, любовь! Временами она вскипает в душе, как лава в недрах горы, на склонах которой еще все спокойно, и зеленеют полонины, и синеют, как очи, тихие озера…
* * *
На просторной площади ипподрома уже стояли шатры, переливаясь на солнце ослепительными красками, и величественный трон для султана. Начинались свадебные торжества.
Невиданные блеск и пышность Востока так ослепили Настусю, что первые восемь свадебных дней смешались в ее сознании в бесконечный хоровод бешеных плясок, пестрых шествий, рева толпы и оглушительной музыки. Ей казалось, что вокруг нее пляшут все покои гарема, ворота селямлыка, все конные полки султана, все шатры на площадях и даже волны Золотого Рога и Эллинского моря. Позже ей никогда не удавалось припомнить того, что она видела и слышала в течение девяти дней своей свадьбы с десятым и величайшим султаном Османов.
В султанских дворцах и на площадях столицы угощались сигильдары, сипахи, улуфеджи, хуребы, джобеджи, топджи, визири, беки и бегларбеки. А на девятый день вечером, накануне дня, когда, по обычаю, невесту передают в руки будущего мужа, вступил султан на площадь ипподрома и под веселый грохот музыки воссел на престол и принял поздравления высших чиновников и наместников. На пиру тем же вечером пил султан сладкий шербет из чаши, вырезанной из цельной бирюзы. По правую руку от него сидел старый и заслуженный муфтий Али Джемали, а по левую – Шемс-эфенди, недавно назначенный наставником принцев. На пир были приглашены профессора всех медресе и академий, и даже здесь они продолжали спорить о высоких материях. На пышно убранных столах стояли финики из Багдада, гранаты из Шербана, рис из Басры и яблоки из Ахлата, каждое весом больше ста дирхемов[113]!
На следующий день первый дружка Ахмед-паша возглавил невиданное по пышности «шествие свадебных пальм». Одна из этих пальм состояла из сорока шести тысяч мелких деталей, а другая – из шестидесяти тысяч. Под пальмами располагались чудной красоты деревья, цветы и звери.
Для простого народа были устроены различные зрелища, забавы и состязания борцов, для ученых, поэтов и писателей – турниры с диспутами. На них поэты предлагали высоким судьям для оценки сложенные ими свадебные стихи, а победители получали награды золотом.
Настуся впервые познакомилась с сестрами своего мужа: одна из них была замужем за Лютфи-пашой, другая – за Фархадом-пашой. А позже и с семерыми дядьями Сулеймана, среди которых ей пришлись по душе двое – Шахин-Шах и Абдулла-Хан, старший и младший из всех.
Все они с любопытством разглядывали ее и старались развлечь, чтобы невеста не чувствовала себя неловко среди чужих. Но ощущение одиночества ни на миг не покидало ее в этой пышной толпе османских вельмож. Насколько иной выглядела здешняя свадьба! И казалось, сколько ни проживи здесь – все равно все останется чужим. Странная тоска по чему-то, что связало бы ее с этими людьми и их племенем, овладела Настусей. И ее глаза вновь и вновь обращались к мужу.
«Какую судьбу уготовил он мне?» Об этом больше не спрашивала себя, потому что уже любила.
Склонила голову и взглянула в окно. Там, в ночи, пылали в ее честь высокие деревянные башни, возведенные вдоль берегов Золотого Рога. Золотисто-красное зарево выхватывало из тьмы парки сераля и постройки гарема. Из-за дворцовых стен доносился радостный рев толпы, заполнившей улицы и площади. Разноцветные пороховые ракеты взлетали высоко к звездному небу, словно озаряя ей путь к будущей жизни: были среди них золотистые, как волны радости, были зеленые, как весенние луга, были красные, как свежая кровь, были жемчужные, как слезы…
Смотрела на них, как зачарованная.
И тогда поднесли ей великолепный калым – свадебный дар Сулеймана, который манил взгляд, словно уголок рая на земле. Сверкали на столах в покоях Эль Хуррем золотые короны и наплечники, усеянные бриллиантами. Переливались ожерелья из жемчугов – белых, как иней на оконном стекле, и черных, редкостных и бесценных, что казались каплями наичернейшей ночи. Лучились дивным светом прекрасные диадемы из красных, как кровь, рубинов, из зеленых смарагдов, из темно-бронзовых турмалинов, приносящих счастье. А еще одна была из опалов, сардских камней недоли, обвитых колючим тернием, – так велел старый обычай царского рода Османов. И стояла она, полуприкрытая шелковым платком пепельного цвета.
Настуся дивилась на все эти чудеса красоты и таланта мастеров и думала, не снится ли ей все это. Но нет: все было наяву, и она могла коснуться любой из этих вещей. Такая прекрасная явь, что даже ее маленькая собачка поднималась на задние лапки и удивленно разглядывала сверкающий Настусин калым.
Пришел султан и радовался вместе с ней ее радостью.
А когда муж спросил, нравятся ли ей свадебные дары, ответила:
– Очень нравится мне мой свадебный калым. Поблагодари от меня тех, кто его приготовил.
– Но лучшую часть твоего калыма ты еще не видела…
Ей стало любопытно, что бы это могло быть. Попросила сказать, но султан не пожелал.
– Увидишь, – ответил, улыбаясь.
– Когда?
– В пятницу, когда будем возвращаться из мечети. Это будет твой настоящий калым, и я уже заранее знаю, что он тебе понравится.
Наступила пятница, когда султан должен был присутствовать на соборной молитве в Айя-Софии, самой большой мечети Цареграда. Эль Хуррем отправилась туда в золотой карете вместе с матерью султана. А за ними тянулся нескончаемый караван придворных карет. В них разместился дери-сеадет – большой гарем султана: стройные и хрупкие девушки из Северной Европы, похожие на нераскрывшиеся розовые бутоны, жгучие дочери Балкан, прекрасные белые женщины Кавказа с очами бездонными как пропасти, рослые и сильные женщины с Алтайских гор. А вокруг – бесчисленное количество войск и народа.
