— Во имя трахнутой бабушки Сатаны! — вырвалось у Барбароссы, — Не врешь?
Кузина легко подула в свисток. И в самом деле не серебро, подумала Барбаросса, в противном случае ее губы прикипели бы к этой херне, пузырясь от страшного жара. Наверняка, агентинум или нейзильбер или обычное олово. Никто лучше «бартианок» не умеет прятать одни вещи под видом другим, маскируя слова и смыслы сотнями слоев изысканной паутины.
Свисток не был вместилищем демона. Посреди переулка не отворились двери в Ад. Вместо этого раздался негромкий свист, весьма чистый, хоть и не мелодичный. Барбаросса на всякий случай даже покосилась вверх. Когда имеешь дело с «бартианкой», лучше обезопасить себя со всех сторон, эти суки мастерицы внезапных атак. Пожалуй, она не удивилась бы стае дрессированных гарпий со стальными когтями или…
Фаэтон, показавшийся между домами, не походил на те изящные экипажи, в которых обыкновенно передвигались по городу ведьмы из «Ордена Анжель де ля Барт». Темный, с занавешенными бархатными шторками окнами, запряженный всего двумя лошадьми, он не нес не боках ни золоченых вензелей, ни гербов ковена, ни адских глифов. Скорее всего, эта колымага предназначалась не для официальных визитов, догадалась Барбаросса, а для тех случаев, когда «бартианки» желали перемещаться инкогнито.
Лошади тоже выглядели невзрачно, совсем не призовые рысаки из числа тех, что можно увидеть в Эйзенкрейсе, но, присмотревшись к ним внимательнее, Барбаросса хмыкнула себе под нос. Лошадки у Кузины были совсем не так просты, как могло показаться. Та, что была запряжена левой, имела во рту бронзовые зубы и раздвоенный змеиный язык. Та, что справа выглядела вполне заурядной, если бы не прозрачная жидкость, сочащаяся у нее из ноздрей, жидкость, едва слышно шипящая при соприкосновении с брусчаткой.
Лошадки с секретом. Может, они и покрыты вполне лошадиной шкурой, по-лошадиному переставляют ноги и прядут ушами, но кто-то изрядно постарался, внедрив в их плоть семена демонической природы. Барбароссе приходилось видеть таких лошадок. Опасные бестии, к которым лучше не приближаться, если не имеешь набитых охранными амулетами карманов.
Кучер, державший вожжи, даже не слез со своего места. Грузный, сонный, он пялился перед собой пустыми оловянными глазами и выглядел подобием водруженного на кукурузном поле чучела. Барбаросса ничуть не удивилась, разглядев бегающих по его шее муравьев.
— Одну минутку, милая. Обожди здесь. На твое счастье все необходимое у меня с собой.
Не ожидая помощи от кучера, Кузина сама отворила дверь фаэтона и скрылась внутри, ловко подобрав юбки.
Только тогда Барбаросса позволила себе скрипнуть зубами.
Превосходно, Барби. Просто превосходно. Кажется, ты не уймешься, пока все-таки не отведаешь плетей сегодня. Если Вера Вариола узнает, что одна из ее сестер ведет за ее спиной какие-то торговые сношения с другим старшим ковеном, мало того, с «Орденом Анжель де ля Барт», она может разъяриться как демон, проглотивший серебряную пуговицу. Охерительно разъяриться.
Сделка — это не просто формальность. Сделка — не пустяковый обмен. Сделка — чертовски серьезная штука. В свое время адские владыки вбили это в головы своих новых подданых при помощи рек из кипящей серы и легионов демонов, выстилающих себе путь чужими потрохами и лоскутами кожи.
Сделка — форма священного ритуала, на котором испокон веков строились основы мироздания, даже в предшествующие Оффентурену древнейшие времена, когда адские двери оставались закрыты, а его энергии проникали в мир не полноводными реками, а жалкими ручейками — пучками вторичного излучения.
Уже тогда человек, подспудно понимая суть вещей, отчаянно желал заключить сделку, обеспечив себе продолжение рода. Жалкий, облаченный в звериные шкуры, ютящийся в вонючей пещере, он сознавал, насколько ничтожной букашкой является по меркам Вселенной, истово желая обрести себе покровителя. Для этого он приносил в дар все, что был способен предложить — жалкие поделки из бронзы и камня, кровь первенца, собственные отсеченные пальцы… Своими жалкими крохами мозга он не мог даже вообразить, с какими силами желает установить сношения, однако пытался заключить сделку изо всех сил.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Позже, много позже, когда по всему миру распахнулись двери Ада, возвещая Оффентурен, когда мирские владыки превратились в розовую слизь на своих тронах, а их солдаты — в костяную пыль внутрь собственных кирас, когда океаны забурлили, сварив всю рыбу, леса полыхнули тысячами пожаров, а горы стали проваливаться в Преисподнюю, уцелевшие, склонив головы перед адскими владыками, наконец поняли, что обрели не только новую жизнь, но и новую возможность — возможность предлагать и приобретать.
Адские твари могут быть жестоки, плотоядны или безумны. Они могут носить одеяния из человеческой кожи и слышать музыкальные гармоники в криках агонии. Превращать людей в омерзительных круппелей или метить, как метят любопытных зверушек, делая из них либлингов. А еще они могут одаривать золотом, наделять даром предвидения и знанием всех наук, бессмертием, иными дарами, что водятся в их адских сокровищницах. Надо лишь найти нужный ключ. Заключить нужную сделку. Найти то, что пользуется спросом — и предложить.
Тысячи демонологов сделались королями и сильными мира сего — только потому, что сумели заключить с Адом сделку. Тысячи демонологов умерли страшной смертью или обрели жизнь, которая стократ хуже смерти — потому что позволили себя обмануть. Все науки, которым обучают в броккенбургском университете, связаны именно с этим, с умением прийти к взаимовыгодному соглашению с адским владетелем, получить кроху его могущества и не расстаться с жизнью.
Если Вера Вариола узнает, что ее «батальерки» заключают сделки с другим ковеном, мало того, втайне от нее, это может вылиться в крайне, крайне скверную историю. Если только не…
— Тебе повезло, Барби, — Кузина выбралась из фаэтона легко и беззвучно, как бабочка из рассохшегося кокона, ее лицо светилось улыбкой, — Чертовски повезло, сестренка. Я не забыла его. Он здесь.
В руках у нее была большая банка из глазурованной глины, запечатанная какой-то тряпкой. Приличная, машинально прикинула Барбаросса, пять-шесть шоппенов[16].
— Это… гомункул? — на всякий случай уточнила Барбаросса.
Кузина кивнула, нежно баюкая банку на руках.
— Крошка Сури. Прелестная малышка, она тебе понравится. Сказать по чести, мне до смерти не хочется с ней расставаться. Я влюбилась в нее едва только увидела. Но… — она сокрушенно вздохнула, — Милочка Кло приглянулась мне еще больше. Гомункула я могу сделать другого, но где еще я найду другую Кло, верно? Считай, что тебе чертовски повезло, Барби. Бери, она твоя. Дозреет часов через пять или шесть, к вечеру. Да бери же!
Барбаросса приняла банку из ее рук так осторожно, будто та была набита порохом. Не очень тяжелая, куда легче, чем она ожидала. Внутри что-то перекатывалось, что-то легкое и небольшое. Дьявол. И ради этой херни они с Котейшеством носились по городу как проклятые души? Ради нее чуть не заработали седину в свои блядские волосы? Ей захотелось рассмеяться.
— Стой! — Кузина предостерегающе выставила руку, едва только Барбаросса взялась за тряпку, — Не вздумай делать этого!
— Что? Я только хотела посмотреть на маленького засранца.
— Вот этого и не делай, — сухо произнесла Кузина, — Чем ты меня слушала? Жопой? Я же сказала, гомункулу нужно время, чтобы дозреть. Пять или шесть часов. Дьявол! Я и забыла, что ты ни хера не смыслишь в науке.
— Так он не готов?
— Она. Она не готова. Не дозрела. Я лишь недавно наложила чары, им нужно время, чтобы подействовать. Если ты откроешь банку сейчас, от крошки Сури останется лишь щепотка пепла — солнечный свет сейчас для нее смертелен. Достанешь тряпку только вечером, поняла?
— Поняла, — буркнула Барбаросса, — Вечером.
— Вот и умница, — Кузина вновь улыбнулась, — Многие считают, что ты что-то вроде безмозглой страшной псины, которая таскается за Котейшеством, а мозгов у тебя не хватит даже для того, чтобы спрятаться от дождя, но знаешь, мне кажется, что ты гораздо умнее. Как знать, может из тебя даже получится ведьма. Или, по крайней мере, милый штопанный половичок перед дверью.
