Но у воеводы Гагарина остался китайский друг – сяогунь Тулишэнь, который провожал Идеса до Нерчинска. И все годы, прошедшие с тех пор, Матвей Петрович поддерживал отношения с Тулишэнем: отправлял ему с караванами свои товары и получал такую плату, что дружба не остывала.
И вот – посольство! Никогда ещё китайские богдыханы не отправляли в Россию послов, а Сюань-Е взял да отправил, да ещё и с Тулишэнем. Удача сама шла в руки Матвею Петровичу. Одно дело – захудалый нерчинский воевода и мелкий китайский дьяк, другое – сибирский губернатор, даотай и дзянгун по-китайски, и заргучей из могущественного Лифаньюаня. Матвей Петрович готовился к встрече. По его указу в Селенгинске китайский караван приняла под защиту команда поручика Якова Бейтона и сопроводила до Иркутска, а там передала тобольскому полуполковнику Прокофию Ступину. Ступин и охранял купцов и послов до самого до Тобольска.
Когда на ледяной дороге Иртыша появился караван, идущий мимо Сузгуна, с Троицкого мыса ударили орудия. Посольский обоз катил впереди, чтобы купцы и грузы не мешали государственным людям. Послы ехали в длинных расписных санях; слуга сидел за ямщиком и держал знамя заргучея с витыми зубцами, а заргучей лежал в кузове в огромной шубе, сшитой из каких-то пушистых хвостов на китайский лад – так, что напоминала меховую шишку. Шквадрон из служилых полковника Чередова встретил китайский обоз с хоругвями и поскакал впереди по два всадника в ряд. Ещё триста служилых выстроились вдоль взвоза и улиц и стреляли в небо из мушкетов.
Послов поместили на Посольском дворе. Вечером Матвей Петрович пригласил важных гостей в свой дом на почётную трапезу. Для такого дела даже подпилили ножки у больших столов, чтобы получилось не так высоко, как у русских, но и не так низко, как у китайцев. Матвей Петрович позвал на застолье Бибикова, Чередова, обер-комиссара Капустина, полуполковника Ступина, Гусятникова, а ещё для представительности – купцов, попов и фон Вреха. Дитмер стоял за спиной губернатора. Тоболяки получили от Матвея Петровича суровое предупреждение не пялиться на чужеземцев, раззявя рот.
Китайцы явились в удивительных одеждах: цветные халаты с хитрыми узорами были запахнуты наискось внахлёст, а на плечах лежали парчовые воротники с вышивкой. По рисункам на квадратных нагрудниках – буфанах – Матвей Петрович определил, что послы по чину где-то посерёдке лесенки китайской чести, и перья на гунмао – круглых бархатных шапочках – тоже были недорогие, фазаньи. Узкоглазый толмач встал рядом с Дитмером за спиной князя и переводил чистой русской речью. Китайцы сначала часто кланялись, а потом подпили медовухи, успокоились и навалились на ужин, ловко хватая длинными тонкими палочками пельмени и солёные рыжики. Матвей Петрович украдкой присматривался к Тулишэню. Он изменился – потолстел, стал важным и медлительным. Что ж, никто не молодеет.
Старший посол Агадай рассказал даотаю Гагарину, для чего снаряжено его посольство. Двоюродный племянник калмыцкого Аюки-хана тайчжи Арабджур поехал с Волги в Лхасу и Пекин и застрял при дворе богдыхана на пятнадцать лет. За это время император Канси поссорился с джунгарами, по землям которых следовало возвращаться Арабджуру. В заботе о сохранности Арабджура император повелел договориться о проезде племянника через русские крепости в Сибири. Посольство спешило сообщить об этом Аюке.
«Врёшь ты всё, косоглазый, – думал Гагарин, сочувственно поддакивая послу. – Плевал ваш богдыхан на какого-то там калмыцкого племянника. Не для него тебя послали в такую даль, куда никто не ездил. И главный – не ты».
Матвей Петрович заметил, как заргучеи относятся к Тулишэню. Никто не берёт закуску с того блюда, с которого берёт Тулишэнь. Никто не жуёт, если не жуёт Тулишэнь. Прячут правду, собаки. Китайцы всегда скрытные.
– А поедет ли ваше посольство до нашего государя? – спросил Матвей Петрович. – На Москве царя сейчас нет, до Петербурга придётся гнать.
– Господин старший посол говорит, – переводил толмач, – что его посольство поедет к русскому властителю, если тот сам пригласит послов.
– Как же он пригласит, если ваш богдыхан наших послов не принимает?
С русскими послами была главная беда. Богдыхан требовал совершать перед ним «коутоу»: чтобы при подходе к его персоне посол трижды падал ниц и трижды бил лбом в пол. Это означало полную покорность. Но русское государство не изъявляло покорства китайской державе, и послы не желали делать «коутоу». Челобитью воспротивился ещё первый русский посол Фёдор Байков, который прибыл в Пекин по указу царя Алексея Михайловича почти шестьдесят лет назад. Китайцы чуть ли не год держали посольство Байкова взаперти, вынуждая показать богдыхану «коутоу», грозили казнить всех пришлецов, но Байков не согласился встать на колени. Тогда богдыхан отказал в приёме, и посланников вышвырнули из Пекина. Дружба между царём и богдыханом не сложилась. И с тех пор ни один из немногих русских послов так и не сделал позорное «коутоу». Ни один, кроме Елизария Идеса. А Елизарий не в счёт – он немецкой породы и не подданный царя.
Но что это за посольство – первое посольство из Китая в Россию! – если послы вовсе не собираются увидеть царя? Что за посольство, если оно за тысячи вёрст едет к степному Аюке-хану, будто в России и нету никого поважнее? Матвей Петрович решил завтра расспросить обо всём у Тулишэня.
Утром Тулишэнь сам прислал к Матвею Петровичу своего толмача и пригласил на встречу в Гостиный двор. Матвей Петрович собрался и пошёл.
– Откуда по-русски умеешь? – по пути спросил он у толмача.
– У меня отец русский, господин правитель.
– Сын албазинца, значит? – догадался Матвей Петрович. – Как зовут?
– Кузьма Чонг, господин правитель.
– Почему Чонг?
– Так сяогунь записал, – пожал плечами Чонг.
Гостиный двор, построенный Ремезовым, напоминал малую крепость: четвероугольник торговых рядов с четырьмя круглыми башнями. Но глухие стены Ремезов продырявил мелкими лукавыми окошками, а башни украсил ярусами стекающих арочек-машикулей и зубцами «ласточкин хвост», и всё здание сразу обрело весёлый игрушечный вид. На въезде возвышалась кубическая шатровая башенка с таможней, на выезде – такая же башенка с часовней. Вокруг Гостиного двора стояло множество заснеженных за ночь гружёных саней китайского каравана, на санях сидели и зевали сторожа. На площади гомонила толпа, словно весь Тобольск припёрся поглазеть на китайские диковины. Гагарин и Чонг протолкались к воротам.
Торговые ряды были обращены внутрь Гостиного двора двумя ярусами аркад. В нижнем ярусе помещались лавки, и все проёмы тут были завешаны пёстрыми китайскими тряпками и заставлены столами с товаром. На верхнем ярусе, свободном, жили купцы. В глубоких сводчатых подвалах находились склады. Гостиный двор был забит народом, над сутолокой кое-где торчали головы верблюдов. Работники разгружали сани: таскали тюки и короба, мешки и свёртки, сталкивались друг с другом и ругались; орали приказчики; кто-то с кем-то обнимался после разлуки; любопытные лезли во все дыры, спрашивая о чём-то невпопад; шныряли воры; стражники хватали кого-то за шиворот; подьячие пересчитывали то одно, то другое. Матвей Петрович заметил, как часто в этой суматохе мелькают полосатые халаты бухарцев. А вон и сам Ходжа Касым – командует носильщиками.
