убедить Трумэна во время встречи с ним оставить в стране больший контингент войск. Госдепартамент рекомендовал президенту незадолго до его отъезда в Потсдам «придерживаться принципиального решения, что войска союзников не будут полностью выведены из Италии до тех пор, пока итальянский народ не получит возможность… выбрать свою форму демократического правления. Рекомендуется оставить в Италии, по крайней мере, символическое количество войск США».
Одновременно британский Комитет начальников штабов хотел оставить в Италии Объединенное командование (американо-британское), по крайней мере до тех пор, пока не будет распущена союзная контрольная комиссия и пока не будут достигнуты военные цели в Джулии-Венеции и Больцано. Американский генералитет был готов ликвидировать существующий штаб межвойсковых операций, однако согласился на время отложить решение.
Трумэн раскрыл цель своих намерений на первом заседании глав правительств в Потсдаме. Он объяснил суть временного соглашения для урегулирования отношений с Италией, которое будет действовать до того момента, когда будет принят и подписан мирный договор.
Условия капитуляции должны были быть заменены добровольным соглашением с итальянским правительством. Союзники могли отказаться от контроля над Италией только при соблюдении двух условий. Первое — обеспечить бесперебойное снабжение и защиту вооруженных сил союзников, которые останутся в Италии. Второе — гарантировать справедливое и мирное завершение переговоров с Тито о контроле над Венецией-Джулией. Итальянское правительство должно было воздерживаться от каких-либо враждебных действий против любой страны-участницы ООН, и ему разрешалось иметь армию, численный состав которой определяли только союзные державы.
Черчилль с недовольством воспринял высказанные Трумэном предварительные соображения о принятии Италии в ООН. Он напомнил об итальянском «предательском ударе в спину» и предупредил о необходимости рассматривать такие важные вопросы без всякой спешки.
Сталин не сказал ничего по этому поводу. Но спустя какое-то время он заявил, что он не против предложений президента и почему бы министрам иностранных дел трех держав не рассмотреть все аспекты проблемы более внимательно. И почему бы, одновременно, ровно таким же образом не трансформировать отношения с другими странами-сателлитами — Финляндией, Венгрией, Румынией и Болгарией? Он не видел причины в том, чтобы выделять только одну Италию. Трумэн привел два объяснения: Италия капитулировала первой; условия перемирия, которые ей поставили, были более жесткими, чем для других стран-сателлитов. Однако он все же согласился, что положение этих стран также следует пересмотреть.
Обычная сговорчивость Черчилля — или страх перед коммунизмом — снова выходила на первый план. Он заявил о своем желании, чтобы Совет министров иностранных дел начал готовить мирный договор с Италией. Однако он не мог полностью согласиться с предложенным временным соглашением, так как оно не учитывало имевшиеся права союзных держав контролировать будущее итальянского флота, решить вопросы с будущим статусом итальянских колоний и репараций и другие ему подобные. Но если эти вопросы не решить, то не удастся договориться и об условиях мирных договоров. Однако Черчилль добавил, что он был более расположен заключить договор с Италией, чем с Болгарией, которая «пряталась на Балканах и раболепствовала перед Германией, получая от нее помощь. Она совершила много жестокостей в Греции и Югославии. Она помешала вступлению Турции в войну, когда ее помощь была крайне необходима».
Этот многоплановый дискурс не нравился ни Трумэну, ни Сталину. Президент вспоминал свои впечатления, когда он слушал премьер-министра. «Черчилль всегда считал необходимым в делах подобного рода, особенно когда речь заходила о Средиземноморье, выступать с длинными заявлениями, как это, а затем соглашаться с тем, что уже было сделано… Он явно готовил свои выступления, когда шла конкретная подготовка мирных договоров. Он поступал так же, когда мы говорили о Франции и Испании. В некоторых случаях, когда Черчилль долго рассуждал о чем-либо, Сталин, по обыкновению, облокачивался на локоть, разглаживал свои усы и говорил: „Почему бы вам не согласиться? Американцы согласны, и мы согласны. Вы в итоге согласитесь, почему бы вам не сделать этого прямо сейчас?“ Тогда пререкания обычно прекращались. Черчилль, в конце концов, соглашался, но прежде он произносил целую речь об этом».
Черчилль всегда помнил о британских имперских путях на Восток. Доктрины Трумэна для Греции и Турции тогда не существовало. Да и Сталин не забывал о странах, пограничных с Россией, которые попали в сферу советского контроля. Вопрос, что эти три страны делают в Потсдаме, морализировал он, не должен волновать других участников; в отношении к ним не стоит руководствоваться желанием отомстить. Эти страны не должны никогда в будущем попасть в зависимость от Германии. Итак, русские намеревались забыть обо всех несправедливостях, которые допускались по отношению к ним не только со стороны Италии, но и других стран-сателлитов. Пришло время, рассуждал Сталин, быть более снисходительным к этим странам, хотя и не в той мере, как в отношениях с Италией. Но почему бы тогда не возобновить дипломатические отношения с ними? Что же касается возражения, что у них не было свободно избранных правительств, таковых, по его мнению, не было ни в Италии, ни во Франции, ни в Бельгии, с которыми США и Великобритания поддерживали отношения. Трумэн дал неопределенный ответ, что он полагает возможным достижение соглашения не только с Италией, но и со всеми странами-сателлитами. Он желал добиться прочного мира во всех странах, и как можно быстрее.
Была достигнута договоренность, что министры иностранных дел будут обсуждать не только американское предложение касательно Италии, но и ситуацию с другими странами-сателлитами, насколько это было в их силах. Возникли трудности, когда они попытались это сделать. Причины этого прояснятся, если мы кратко расскажем о предшествующих недавних событиях в странах-сателлитах.
Нацисты отводили Венгрии особую роль в своих завоевательных планах и, в частности, в нападении на Советский Союз. Но все они уже стали достоянием истории, и американское правительство намеревалось спасти страну для Запада. Существовавшее Временное национальное правительство было коалицией различных антинацистских групп, контролируемых лидерами различных партий, самыми влиятельными среди которых были коммунисты. Наиболее умеренные элементы пребывали в постоянном страхе перед политической полицией, проводившей беспощадные репрессии. Более того, люди жили в постоянном напряжении из-за советских реквизиций для нужд Красной армии.
С этими настроениями, как считало американское правительство, невозможно было бороться, пока не будет полностью преобразована союзная контрольная комиссия в Венгрии. Для этого необходимо было выполнить два ключевых требования: ограничить прерогативы союзной комиссии, обязанностью которой было следить за выполнением условий перемирия, и оказывать содействие в выработке политической линии как американским и британским членам комиссии, так и ее советскому председателю. Гарриман, еще до Потсдама, принял решение не отказываться от проведения реформ, несмотря на холодное молчание Молотова и его намеренно безразличные ответы на приходившие
