– Напишите, что не любите Жермену… Напишите завещание на мое имя… Застрелитесь… Клянитесь расположить ко мне Жермену. Запомните: ваш друг Бобино – дрянь, он обворовывает вас и смеется над вами, его надо прогнать… Наконец вы совершите бессмысленные поступки и будете считать себя сумасшедшим… Потому что вы и есть умалишенный, дорогой князь, да, умалишенный, и в припадке безумия вы застрёлитесь, когда я вам прикажу. Если кто-либо усыпит вас, я приказываю не говорить в беспамятстве того, что вы знаете обо мне… Вы никогда не сболтнете о том, какие приказания я вам давал… Вы об этом ничего не будете знать!.. Я так хочу!.. Так надо! Вы поняли, князь?.. Вы ничего не будете знать! Клянитесь!
Березов, совершенно подчинившийся гипнотическому воздействию, покорно повторил:
– Да, я убью себя, когда вы прикажете… Зачем мне жить?.. Я убью себя… убью!
Чтобы окончательно закрепить в сознании Мишеля действие гипноза, Мондье повторял сеансы по нескольку раз в день. На четвертые сутки князь начал ощущать действие воли Мондье на расстоянии.
Шестым утром, уезжая по делам, Мондье сказал Бамбошу, что усыпит Березова, находясь сам в городе и, к великому удивлению графского любимчика, князь лег и закрыл глаза в назначенный час.
Во время каждого сеанса граф настойчиво повторял:
– Вы не скажете, что это именно я вам внушил… Находясь под гипнозом другого лица, вы ничего не сообщите обо мне ни в состоянии сна, ни после пробуждения. Не реже двух раз в неделю будете извещать меня, где находитесь, что делаете, и явитесь ко мне по первому приказанию. Вы клянетесь в этом?
– Клянусь! – поспешно отвечал Березов.
– Вы всегда будете моим другом, не так ли?
– Да, я ваш друг и всегда буду им.
– Очень хорошо, дорогой князь! Завтра вы встретитесь с Жерменой и с ее сестрами. Для них и для Бобино вы будете лишенным рассудка.
– Да.
– А теперь проснитесь.
Князь Березов тут же встрепенулся, дружески пожал руки обоим бандитам и заговорил самым сердечным тоном с людьми, подчинившими себе его волю, превратившими красивого, мужественного и умного человека в род машины, не способной мыслить, чувствовать, совершать осознанные поступки!
На другой день, когда стемнело, Мондье распорядился, чтобы князя отвезли к первым домам Неаполя. Предварительно граф внушил: идти оттуда прямо в свой отель.
ГЛАВА 7
Экспедиция русского консула, с которой ездил Бобино, как уже известно, не дала никаких результатов, но консул сказал, что назавтра встретится с начальником неаполитанской полиции и заставит его мобилизовать на это дело своих карабинеров[72].
Верный данному слову, в особенности если оно касалось соотечественника, консул с Бобино в качестве основного свидетеля были у главного городского полицейского чуть не спозаранок.
Пока он говорил, а затем Бобино рассказывал, как исчезли князь Березов, месье де Шамбое и его слуги, полицейский не к месту улыбался. Походило на то, будто страж порядка испытывал некую странную гордость, точно и сам разбой, и ловкость бандитов составляли частицу славы его страны.
А выслушав, он сказал, что не может поверить в похищение ландо злоумышленниками.
– Разбойниками? А вы точно уверены, что это были разбойники? – вопрошал он. – У нас много толкуют о такого рода преступниках, но говорят больше всего об этом иностранцы. Лично мне бандиты встречались очень редко… Иногда бывает, что группы нищих зарабатывают на пропитание, запугивая прохожих. А некоторые называют это грабежом.
Удивленный таким объяснением, консул возразил довольно резко:
– Мне кажется, что те, кто останавливает экипажи, стреляет в путешественников, захватывает их, чтобы потребовать кошелька или жизни, это и есть настоящие разбойники, но отнюдь не безобидные попрошайки.
– Согласен с вами, – ответил начальник полиции. – Но я располагаю статистическими данными о происшествиях, подобных тому, о каком вы рассказываете, и доложу вам, что они случаются не чаще, нежели крушения на железной дороге или встречи с бешеной собакой.
– Будь по-вашему. Однако я веду речь не о положении с разбоем вообще, а о конкретном случае: четыре человека, в числе которых один русский подданный, были захвачены настоящими бандитами, и я требую, чтобы вы немедленно организовали розыск пропавших и поимку преступников.
– Вы позволите дать вам хороший совет? – посмеиваясь спросил начальник полиции.
– Что ж, пожалуйста, – ответил представитель русского государства.
– Не беспокойтесь об исчезнувших господах… Они скоро вернутся сами целыми и невредимыми… А разбойники… вернее те, кого вы зовете разбойниками… люди не злые… я в этом уверен… они лишь стребуют маленький выкуп… несколько серебряных лир[73]… сущие пустяки… и пленники вернутся здоровыми и веселыми, довольные тем, что смогут без конца рассказывать о своем приключении в опереточном стиле.
– Похоже, он получает свою долю от преступников и смеется над нами, – шепнул Бобино консулу.
– Нет, я этого так не оставлю, – твердо сказал представитель России. – Я требую немедленных мер, иначе мне придется доложить правительству его императорского величества.
Начальник полиции нахмурился и завилял. Он сказал:
– Не стоит, господин консул, разжигать из рядового дела дипломатический конфликт. Я сейчас же займусь этим и сделаю все от меня зависящее.
И попросил Бобино снова изложить показания и собственноручно их записал, благодарил, давал заверения и обещания.
В результате карабинеры обыскали неаполитанские леса километров на сорок в округе, но, разумеется, никого не поймали и не нашли. Что было, впрочем, в порядке вещей.
Тем временем три сестры с ума сходили от беспокойства.
Особенно, конечно, пребывала в смертельном страхе за судьбу князя и несказанно страдала Жермена. Она целыми днями плакала, а по ночам не могла спать.
Зато Бобино все-таки надеялся, что разбойники, вопреки тому, что говорил этот пройдоха начальник полиции, возьмут с князя большой выкуп и – тут уже подтверждал и полицейский – отпустят его, как только получат деньги.
Утром, на восьмой день после исчезновения Мишеля, в коридоре отеля раздался шум и громкие голоса. Кто-то произнес имя князя Березова, потом в их прихожей затрещал звонок, и Жермена в радости закричала:
– Это он!.. Это он!.. Это Мишель!
Она сама побежала открывать и упала в его объятия. Он говорил, обнимая ее:
– Да, это я… Это я, Жермена! Друзья! Не беспокойтесь обо мне больше! Я вернулся живым и здоровым!
Жермена, плача от радости, допытывалась, как он себя чувствует, не ранен ли. Она смотрела страстным взглядом, засыпая вопросами:
