– Я не подлец, я безумен…
– Вы… сумасшедший?!
– Ну да… помешанный. Вы это отлично видите. Из тех, кого сажают в сумасшедший дом, где надевают смирительные рубашки… обливают холодным душем… Понятно вам… У меня поврежден рассудок… Вот почему я вас больше не люблю как возлюбленную… Если бы так не было!.. Если бы… Потому что я совсем недавно перестал вас любить как возлюбленную… то произошло… произошло… Я не помню когда произошло… Честное слово, я ничего не помню… Вот так же у меня с Бобино… Я его еле терплю… Но я с ним остаюсь приветлив…
Жермена чувствовала себя убитой и тихо плакала.
Не в силах остановить почти бессвязного потока слов, Мишель продолжал скороговоркой:
– Я вам сообщу большой секрет, но вы его никому… Я должен покончить с собой… очень скоро, через восемь… через пятнадцать дней. Точно не могу сказать. В общем, скоро.
Жермена, обезумев от ужаса, бросилась к нему, умоляя:
– Не покушайтесь на себя!.. Это безумие!
– Я же сказал, что потерял разум… Я уничтожу себя, чтобы всем доказать это. Раз так надо… Повторяю: когда я умру, вы останетесь без опоры в жизни… Мондье вас обожает… выходите замуж…
При этом имени Жермену снова охватили возмущение и ужас. Будто не понимая ее состояния, князь продолжал повторять как заученный урок:
– Я знаю, Мондье виноват перед вами… Очень виноват. Он поступил как не смеет… порядочный человек… Он намерен загладить вину… Достойным образом… Всякий одобрит его теперешний поступок.
Жермена сидела с расширенными глазами, не зная, что сказать и что думать. Она смутно чувствовала, что Мишель говорит не по своей воле, и в отчаянии спрашивала себя, почему так происходит. Никогда прежде он не упоминал о произошедшем с ней несчастье, не произносил имени ее оскорбителя. Отчего такая перемена? Кто совершил насилие над его рассудком, до тех пор совершенно здравым?
Мишель, бледный, с лицом залитым потом, руками и ногами, сведенными судорогой, совершенно измученный Душевной борьбой, все-таки продолжал говорить, совершенно не замечая, какие страдания заставляет терпеть Жермену. Речь убыстрилась, сделалась ровней.
– Да, Мондье именно тот человек, что вам нужен, вы не можете рассчитывать ни на кого другого. После того, что произошло между вами, никто, кроме него, не захочет на вас жениться, бедная моя Жермена… Когда такое случается с девушкой… всякий думает, что она отдалась по своей воле… Вам будет трудно оправдаться.
Оба чувствовали себя совершенно уничтоженными после этой сцены и не могли остановиться, прервать себя и другого.
У Жермены уже не осталось сил для возмущения, просьб, жалоб. Она твердила почти столь же бессвязно, как Мишель:
– О князь!.. Князь Березов… Это плохо… Очень нехорошо!.. Вы обо мне не судили так прежде… когда вы меня…
Она чуть не сказала: когда вы меня любили, но удержалась. Ей уже хотелось забыть об этой любви, которую она начинала проклинать.
– Что я вам сделала? Почему вы так себя ведете со мной? Лучше расстаться тогда навеки… Предоставьте меня и сестер нашей судьбе…
Наконец Бобино и сестры услышали рыдания. Они вбежали, не постучавшись, забыв от испуга о приличиях. Не успели ничего спросить, как Жермена, стараясь говорить твердым голосом, сказала:
– Нам следует возвращаться во Францию… Скорее уехать из этой проклятой страны… Не нужно было сюда приезжать. Мы отправляемся сегодня же, сейчас же… Слышишь, Жан?.. И ты, Берта, и ты, Мария, вы слышите?
– Да, Жермена, мы едем, – отвечали трое, даже не спросив, отчего такая спешка. Они подумали: произошло что-то ужасное. Друзья привыкли повиноваться Мишелю – он ведь был тут и не возразил, значит, Жермена приняла решение с его согласия.
Но старшая сестра говорила нечто странное:
– Мы вернемся к нашей трудовой жизни. Мы не боимся работы… Мы сумеем обеспечить себя собственным трудом… Нельзя дальше существовать на средства князя… Наше достоинство не позволяет!..
Тут с Мишелем сделался нервический припадок, при этом луч ясного сознания блеснул в глазах.
Он бросился на колени перед Жерменой и, задыхаясь, выговорил:
– Прости!.. Прости меня, Жермена… Пожалей несчастного… Это не по моей вине… Если бы вы знали…
Я вас… Я себе не принадлежу… Проклятье!.. Я умираю!.. Тем лучше!
Раньше чем Бобино успел подскочить, чтобы поддержать князя, тот замертво упал ничком и остался недвижим.
Бобино положил его на диван, а Жермена и сестры стали звать на помощь. Прибежали люди, и слуга, прикрепленный в пансионате к их номерам, отправился за врачом.
А пока что Бобино растирал Мишеля, Жермена подносила нюхательные соли[76] и, плача, быстро говорила другу:
– Что сделали с ним? Почему, всегда добрый, преданный, он столь переменился?
Бобино, тоже недоумевая, отчего упал в обморок сильный молодой мужчина, отвечал:
– С ним происходит что-то ненормальное, подозреваю, его там чем-то опоили, чтобы одурманить. Он стал неузнаваем после своего таинственного исчезновения. Жермена, моя добрая Жермена, мы ему должны все простить! Что с ним будет без нас, с бедным нашим Мишелем? О каком нашем отъезде может идти речь?
Врач, не зная причины внезапного недуга, прописал обычные в похожих случаях лекарства. Они обычно не вредили и не помогали, лекари полагались на волю Божию. Получив положенный гонорар, доктор приличия ради выждал определенное время, чтобы тем самым подтвердить свой успех в лечении.
Может, и лекарство подействовало или молодой организм взял свое, но Мишель открыл глаза, несколько раз глубоко вздохнул, посмотрел вокруг и узнал всех собравшихся. Взгляд его оставался мрачным и рассеянным.
Успокоенный и выполнивший долг, врач отправился восвояси.
Мишель почти ничего не помнил о том, что произошло, он молчал, боясь снова обидеть каким-нибудь словом Жермену, смотрел с грустной и немного горькой улыбкой, казалось, говоря ей: прощай! Потому что в глубине его души, под воздействием гипноза Мондье, вызревала мысль о самоубийстве.
Он обдумывал, каким способом покончить с собой, чтобы не испытывать страданий и не дать окружающим повода догадаться, что он сам себя убил.
ГЛАВА 9
На другой день начальник неаполитанской полиции прислал за князем Березовым, чтобы выслушать показания по известному делу.
Мишель не отверг приглашения, написанного в самой учтивой форме. Согласно правилам, иностранец должен являться в полицию вместе с консулом своего государства.
Но французский дипломат пребывал неведомо где, его не могли разыскать. Пришлось обратиться к русскому коллеге.
Бобино – конечно, и он сопровождал Мишеля, – ворчал и злился, пока экипаж с российским флажком вихрем нес их в полицию.
