Так рассуждал я. Они рассудили по-иному.
Во вторник Паница сообщил мне по трансатлантическому кабелю (а может, по спутниковой связи — слышимость была прекрасная), что вылет в Америку намечен на 20 апреля. В среду я провел новую самостийную экспедицию: вокзал Черинг Кросс — Кентербери. И вел себя так же, как в Портсмуте. А в четверг меня удостоил звонком не кто-нибудь, а полковник Хартленд. Звонком, а затем посещением и уведомлением, что, учитывая пробудившуюся во мне страсть к путешествиям, меня решено облагодетельствовать самодвижущейся коляской марки «тойота-терсел».
Благотворительность? Ни малейшей, хоть разобраться в этом удалось тоже не сразу. Машина давала возможность перевести «коробочку», так сказать, на полуавтоматический режим. Даже марку подобрали целенаправленно: поди заметь под капотом, где полно электроники и все перевито разноцветными проводами, лишнюю «блошку»! Не заметишь, сколько ни пялься. Слежка стала дистанционной. Если бы мне вздумалось двинуться по «опасному», с точки зрения надзирателей, маршруту, тогда можно в мгновение ока принять «ответные меры». А если я брожу себе по холмам и долам какого-нибудь отдаленного графства, то и волноваться не о чем, достаточно включать локатор для контрольного успокоения два-три раза в сутки. В том, что мои самовольные «контакты» с уличными лотошниками не стоят никакого внимания, «опекуны», если не полные шизофреники, убедились быстро.
Выходит, я опять проиграл? А вот и нет. «Тойота» в дальнейшем очень мне помогла, в расчеты спецслужб и здесь вкралась серьезная опечатка. Какая? Расскажу позже, когда замечу ее, оприходую и приму к сведению.
Но, если честно, мною все чаще завладевает тревога, что читатель уже утомлен не на шутку, что следить за извивами и перипетиями «кинофестиваля» уже не хватает ни внимания, ни терпения. Как было бы славно, если бы я писал не документальное повествование, а киносценарий или роман! Можно было бы выпрямить интригу, свести ее к поворотам, обдуманным заранее, ограничить число персонажей Уэстоллом, Хартлендом и двумя-тремя «боссами из ЦРУ». И каждый бы появлялся на сцене и исчезал по удобному для меня расписанию, раскрывался бы и делал ошибки в плановом порядке, когда и как пожелает автор.
А только интригу-то планировал и строил не я. Уэстолла, неразлучного надзирателя-компаньона с полугодовым стажем, я больше просто не видел. Был — и сгинул без предупреждения, не оставив даже трубки на подоконнике. И Харт-Дэвис сгинул, и «мрачный Питер». Порою кажется, что, если бы они напоминали о себе время от времени, было бы легче. Они, по крайней мере, давние знакомцы, я знал бы, чего от них ожидать.
Вокруг темно, как в трюме, и даже еще темнее оттого, что на дворе весна. Где капеллан, которому можно довериться, у которого можно попросить забвения и утешения? Нет его. Из тьмы по чьей-то указке выныривают все новые морды, то хищно оскаленные, то улыбчивые умильно и неискренно, и каждая норовит загасить или заслонить свечу. Свеча теплится, я берегу ее из последних сил, но как нужен, как необходим хоть изредка ответный сигнал! А его тоже нет, писем снова нет, опять не доходят…
И все-таки в интересах читателя я пару-тройку недель пропущу. Нудным выдался для меня лондонский месяц апрель. Машину мне преподнесли, а ключей от нее не отдавали. Паница застрял за океаном — вроде бы в Плезантвилле, в главной редакции, а может, и в Лэнгли, кто его разберет, — периодически позванивал, переносил сроки. Позванивал и Хартленд, словно просто так. Уилмонт вежливо забывал зонтики…
Вся эта тягомотина была как-то переплетена, но в узелок ее вязали где-то за горизонтом. Наконец, в Лондон пожаловал еще один персонаж, и его я пропустить уже никак не смогу: в апреле — мае — июне он вился подле меня неотступно, как Уэстолл осенью и зимой. Но была и разница, и довольно существенная: Уэстолл мало кому известен, а этот знаменит в своем роде не меньше, чем «прыткий Фредди». О связях этого человека с ЦРУ ходят легенды. Его перу принадлежат, как минимум, три антисоветских бестселлера, но ни один справочник — ни «Кто есть кто», ни «Биографии года» — сведений о нем не дает.
Персонаж американский, зовут его Джон Баррон. Пропустить я его не смогу, да и не надо, однако подробное с ним знакомство опять-таки чуть-чуть отложу. На родной своей американской почве он, думаю, будет выглядеть натуральнее, чем в лондонском отеле «Клэридж», где я встретился с ним впервые. «Клэридж» старомодно аристократичен, сплошь манеры и этикет, так и хочется надеть на здание серый цилиндр, вставить в окно бельэтажа монокль и присвоить отелю герцогский титул. Баррон же, хоть и занял один из лучших номеров, был подчеркнуто простоват, одет небрежно, нагло и дурашливо развязен. Но — ухо востро: не маска ли это? Глазки-то у него пристальные…
На следующий день после «Клэриджа» я предпринял еще одну самостийную поездку. Не отдаете ключей — пусть вам же будет хуже. Вокзал Кингз Кросс, славный древний город Йорк. На самом скоростном экспрессе — два часа, столько же обратно. И в Йорке часа четыре, если не пять. Не затем даже, чтобы вновь пошевелить «коробочку», а чтобы успокоиться и подумать. Не наломал ли я дров, не натворил ли ошибок с Барроном?
По-видимому, не наломал и не натворил. Через две недели после поездки в Йорк я сошел с самолета в ощеренные бетоном ущелья его младшего тезки — Нью-Йорка. С вызовом из редакции «Ридерс дайджест», американской визой и, как я и надеялся, с новым паспортом в кармане.
НЬЮ-ЙОРК. ВИД НА СТАТУЮ СВОБОДЫ СО 107-го ЭТАЖА
«Судьба процесса решается здесь»Едва Баррон вывел машину на автостраду, он спросил со смешком:
— Ну как по-вашему, похоже, что эта страна развалится с минуты на минуту?
— Помилуйте, Джон, разве я когда-нибудь утверждал что-либо подобное?
— Ну не вы лично, так ваши коллеги по советской прессе утверждали и утверждают.
— У серьезных журналистов я таких примитивных суждений не встречал.
Смешок погас, он стал впадать в раздражение.
— Да оглянитесь вокруг! Вы же наконец в Америке! Что вы чувствуете? Нравится вам здесь?
— Я же только что с самолета, ничего еще не видел…
— Как ничего? А это?..
Он даже руки от руля оторвал, чтобы взмахнуть пошире.
А вокруг не было ровным счетом ничего особенного. Поля и перелески, редкие коттеджи среди листвы да рекламные щиты. Автострада, правда, была хороша, и то ничем не лучше новых английских. И казалось, мы не едем — ползем, потому что лимит скорости в Америке много ниже английского: 55 миль, 88 километров в час, а для мощнейшей машины с мотором сил на двести — разве это скорость?
— Просторно у вас, — сказал я, слегка задержав ответ. Несложная ситуация, вроде бы ничем непосредственно не угрожающая, но уж больно неожиданная и, возможно, с подвохом. — Дышится иначе, чем в Европе. Только очень уж жарко.
— Это не проблема, сейчас включу кондиционер.
Оконные стекла полезли вверх, заурчало, стало прохладнее. Хотя настоящей жары и на улице не было: что такое американские «сто плюс сто» — сто градусов по Фаренгейту плюс сто процентов влажности, — мне еще предстояло узнать. Как предстояло еще понять, насколько же типичным для Америки был этот вроде бы незначительный дорожный разговор. Типичным и в ожидании похвал с порога, авансом, и в убеждении, что любую проблему, от крохотной до гигантской, можно, были бы деньги, решить простым нажатием кнопки.
Где-то раньше я сравнил первых явившихся мне без грима американских персонажей с карточными фигурами. Джон Дими Паница, помнится, показался мне королем пик, если не тузом. Только где ему! На поверку, в американской колоде, вышло — валетишка, что же до Баррона, то карта действительно козырная, но не старше десятки. Знатоки поправят: изобретены, мол, и такие карточные игры, где десятки могут бить королей, все зависит от правил. Но перед тузами, подлинными, десятки пасуют даже в игре без правил. А ей, этой десятке, было уже ведомо, что пойдут не мелочась — с туза.
Впрочем, вначале мне предъявили еще одного валета по имени Джерри.
Те, кому доводилось бывать в Нью-Йорке, уже заметили, что в моем описании что-то не так: дорожный пейзаж «не соответствует». Верно. Межконтинентальный «боинг» сел не в Нью-Йорке, а в вашингтонском аэропорту Даллес. Зачем понадобилось лететь в Нью-Йорк с пересадкой, понятия не имею. То ли планы поменяли, когда я уже находился в воздухе, то ли тузу втемяшилось напустить на меня предварительно еще одного валета. Может, он доверял только этому валету и никому другому.
Из аэропорта, минуя столицу, Баррон повез меня к себе домой, в пригородный поселок Фолсчерч. И, как острили за кулисами провинциальных театров, «в кустах случайно отыскался рояль» — в гости к Баррону «случайно» пожаловал Джерри. Усатый и нагловатый, как истый карточный валет, но притом привычный прятать наглость за словесной уклончивостью: такая привычка, по-моему, доказывала почти бесспорно, что сей валет — из чиновной масти. Какое ведомство представлял Джерри? ЦРУ? Госдепартамент? Или, что наиболее вероятно, какой-нибудь «мозговой трест» типа «Херитидж фаундейшн»? Прежде чем я покинул Америку, Баррон разболтал, что в финансировании моей поездки означенный Фонд принимал прямое участие…
