— Мне это не нравится, Джен, — сказал Джон, когда вернулся. — И я просто голову сломал, пытаясь найти другой выход. Но, по-моему, тебе придется вернуться вечером в Корфлин Холд.
Дженни молчала, вглядываясь в огонь. Думала о Ночной Птице, которая стояла на стенах Алин Холда, вглядываясь вдаль, на север штормовыми ночами. О двух маленьких Ледяных Ведьмах, привязанных серебряными цепями в своим лошадям. О Яне, бегущем к ней по макам, которые устилали весной Мерзлый Водопад, и о лице Джона тем солнечным утром, когда он держал своего новорожденного сына.
— И что делать? — тихо спросила она.
— Посмотреть, как там дела. — Джон отложил мокрый бурдюк с водой. — И только. Посмотри, каков этот Карадок, когда он у себя, как они с Роклис ладят в эти дни. Может, деньги, которых она не заметила, это не его, случайно? Может, у нее есть сомнения, но она не хочет их замечать? Меня просто убивает, как подумаю, что Ян был в крепости, когда мы были там днем, но скорее всего он там. Посмотри, нет ли там чего о демоне, что бы нам подсказало, какие контрзаклинания использовать (я рассчитываю, что эти контрзаклинания есть). Если есть книжка, в которой говорится «О, да, эти поганые демоны заставляют своих пленников три раза пройти по кругу по часовой стрелке перед сном, и их можно изгнать соком одуванчиков», мы можем считать себя парой полных болванов, раз не сосчитали, сколько раз Карадок, Изулт и Блайед прошли по кругу и в какую сторону они поворачивали.
— Я не знаю, что ты собираешься делать, милая, — добавил он мягко. — Я бы и сам пошел — я-то Карадоку не пригожусь, если он меня-таки поймает — но он наверняка поставил вокруг этого места какую-нибудь магическую защиту, и я ее ни в жизнь не пройду. А ты пройдешь.
— Моркелеб? Я пойду, но мне понадобится вся помощь, которую ты можешь предложить, чтобы пройти незамеченной. Демон может узнать обо мне?
О тебе, колдунья? Да. По деревьям прокрался странный ледяной порыв ветра, а за ним — скрытый жар, сопровождавший заклинания преобразования и изменений. Они чуют кровь. Они кожей ощущают присутствие человеческих разумов и человеческих душ.
Листва деревьев дергалась и металась. Огонь в ямке клонился и затихал, вытягивая желтые пальцы, словно пытаясь выползти из своей темницы. Среди рвущихся веток деревьев вились клочья тумана и дыма.
Лишь немногие из нас совершили это путешествие от нашего дома к этому месту, к этому миру, к Шхерам Света. Мы с трудом обходимся без мудрости его песен, и еще менее можем мы рисковать, передавая эти песни тем, кто обитает в Иной Реальности.
Ее душил жар, более сильный, чем жар возраста, что периодически овладевал ее телом. Ветер рвал одежду и волосы Дженни, охлаждая ее там, где касался тела, но никак не разгоняя в воздухе серу.
Они узнают о тебе. И возможно, вопреки всему, что я могу сделать, чтобы отвлечь их мысли, они узнают и обо мне. Вытяни руку, колдунья.
Ветер утих. От земли поднялся густой туман, черный и непроницаемый. Ночным зрением Дженни едва узнала фигуру Джона рядом с ней, и по тому, как тот вытянул руки, поняла, что он ничего не видит. Она поймала его пальцы, шарившие вокруг, и протянула другую руку, левую, туда, где во тьме мерцали серебряные глаза Моркелеба.
В тумане что-то вспыхнуло и заклубилось, твердые сильные когти сомкнулись на запястье, впились в плечи. Она наполовину чувствовала, наполовину видела биение темных крыльев у лица. Казалось, он был не больше сокола, но извивался и блестел, как змея. Однако хотя оковы, сжавшие запястье, ранили ее, тяжести в руке она вообще не ощущала.
Дай мне свое имя, колдунья, произнес голос в ее мозгу, как однажды я дал тебе свое, когда ты спасла мне жизнь в Бездне Ильфердина.
И она мысленно произнесла его. У нее было драконье имя, которым он призывал ее четыре года назад, когда она приняла облик дракона и улетела с ним из Цитадели Халната, но сейчас она произнесла другое имя. В основу этой мелодии вплетались иные воспоминания: о Каэрдине, ругавшем ее, о руках Джона, поднимавших ее волосы; о стреле боли, пронзившей ее внутренности, когда она рожала Яна, о ее смехе, когда она лежала на кровати в доме на Мерзлом Водопаде со своими кошками и арфой, о солнечном свете сотен летних рассветов. Об аромате роз. Об осеннем дожде.
Боль в запястье, потом тепло крови на руке.
Что ты видишь, колдунья?
Ее зрение изменилось. Она увидела Джона.
Склоненный нос, круглые очки, серебрившиеся в тумане, чужие контуры лица. Другая перспектива, словно удвоение изображения…
Туманы рассеялись. Великолепный, сверкающий, смертоносный как маленький кинжал из негладкого обсидиана и стали Моркелеб (размером не больше ястреба) уселся ей на руку, а серебряные глаза во мраке были бесконечно чужими.
Голос его, когда он зазвучал в глубинах ее сознания, был таким же, как всегда. Открой мне свой разум, сказал он. Освободи свой разум для моего голоса. Если я не вернусь, ты по крайней мере узнаешь, что я вижу.
Он поднял крылья и, выпустив ее руку, взлетел в восходящем потоке подобно шарфу из черной паутины, зависнув перед ее лицом.
Как ты думаешь, колдунья, из чего созданы драконы? спросил он. У магии есть форма или размер? Можно ли разлить желание по сосудам?
Затем он пропал в рассеивающемся тумане.
Дженни устроилась рядом с огнем, ожидая.
Она была драконом. Она знала, что имел в виду Моркелеб, когда велел ей открыть ему свой разум, поскольку это было свойство драконов: Не нужно смотреть в глаза дракона, чтобы услышать его голос или увидеть то, что он видит. Она ждала, и ее мысли — которые крутились понемногу вокруг Ночной Птицы, Яна и старых нахоженных следов печали — улеглись, становясь драконьими, ясными, как драгоценности — интерес, но без любви и печали. Она знала, что у огня сидит Джон, положив на колени меч. Знала, что он слегка отвернул лицо, наблюдая и за ней, и за деревьями вокруг.
Она знала о лесе, о лисицах, которые предусмотрительно пробирались прочь, любопытствуя, уйдет ли угроза дурного тепла и дурного запаха; о глупых, пугливых зайцах, которые шли за пропитанием. О запахе мачтовой сосны и о движении звезд.
Она видела сверху Корфлин Холд, короткую вспышку жидкого янтарного света в чаше из лазурита, передвигавшихся людей. Дым и лошадей. Затем все пропало.
В ее ноздрях усилились запахи дерева, пыли и мышей, воды и плесени. Она начала узнавать мышиную магию — она даже не знала, что такая существует — и более мрачное зловоние магии крыс. Заклинания Моркелеба, чтобы даже грызунам не дать разбежаться при его появлении и тем предупредить Карадока.
Тьма и плесень.
Свет огня. Желтоватый круг от ажурных глиняных ламп. Запах горящего масла. Перед ней лежала комната, в другом ракурсе и переменившаяся, одна из тех, где они с Джоном были днем. Моркелеб, должно быть, лежит на стропиле, подумала она с той же отрешенностью, что испытала, когда ей в голову пришло поинтересоваться, вспомнил ли Джон, что положить золотую чашу Карадока нужно туда же, где он ее нашел. Вопрос и наблюдение просто пришли и ушли.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
