«Ты, Катя, много места в своей исповеди посвятила описанию симптомов своей неизлечимой болезни, употребляла такие термины, как „послеродовая депрессия“ и „депрессия“. Лучше бы ты этого не делала. Конечно, на невежественных людей, вроде твоих подружек-интеллектуалок, это может произвести впечатление, но у любого грамотного доктора это скорее всего вызвало бы только насмешку».
«У грамотного доктора». А ты-то здесь при чем? Пока что брезгливость, а не насмешку, вызываешь у своих коллег ты, слава богу, бывший доктор Режабек. Если бы ты только знал, какую брезгливость! Самое мягкое, что я слышала от них в твой адрес – «клинический идиот». А как еще называется врач, который ставит диагноз пациенту, не видя его 20 лет, не поговорив с больным ни разу, основываясь только на том, что ему кто-то рассказал? Господа врачи! Вы признаете в этом шарлатане своего коллегу?
«Развлекло меня описание и твоих попыток самоубийства. Что-то типа „…я взяла горсть таблеток и хотела проглотить, но какая-то сила остановила меня“. Ты, Катя, на кого хочешь произвести впечатление? Ты таблетки даже в рот для виду не положила. А полное трагизма описание, как ты резала себе вены… Ты, по твоим словам, нанесла себе страшные раны, но кровь почему-то не потекла. Что ж это за раны такие? И в каком месте ты их наносила? Вообще-то, где режут самоубийцы вены на руке, знает любой дурак, и вызвать порезом кровотечение из них не составляет большого труда. А, может, ты просто поставила себе усложненный вариант пробы Пирке[6]? А рассказ о том, как ты после резания вен чудом еле-еле доползла до кровати… А почему ты, собственно говоря, ползла? Что тебе мешало? Ты резала руки, а не ноги. Кровь у тебя не пошла. Значит, кровопотери не было. Так почему же еле-еле? Я, работая в приемном отделении больницы в Израиле, насмотрелся, слава богу, всякого, в том числе и на самоубийц, и есть среди них одна совершенно определенная категория. Это те, кто совершает, чтобы привлечь к себе внимание окружающих, демонстративную попытку суицида, при этом стараясь не нанести себе особого вреда и ни в коем случае не собираясь умирать, и весь спектакль устраивается или в присутствии близких, сразу приходящих на помощь, или в непосредственной близости от телефона, чтобы немедленно вызвать «скорую помощь». Привет тебе от них, Катя. А что стоят в исповеди твои полные скрытого кокетства разговоры про смерть и новое самоубийство, которое ты, конечно, не совершишь, чтобы не причинить горя любимому человеку Женечке. Я так и вижу тебя стоящей с этими словами на сцене любительского театра».
Значит, тебя, братец, это описание развлекло. (Привет тебе, мой рыбьекровый папа-редактор! Тебя тоже это развлекло?) Может, дурак и знает, как резать вены на руке, а у меня вот, увы, не получилось. Таблетки в рот – для вида? Вообще-то я их проглотила… Потому и ослабла, потому и с трудом потом доползла до кровати. А тебе весело, ты стебешься по этому поводу, шутишь, забавляешься. Ну, прямо как гоголевская унтер-офицерская вдова! Любишь порку? Я тебе потрафлю. Специально привожу такие большие цитаты из «эссе», чтобы все собственными глазами увидели, каков ты фрукт.
Любому чудаку ясно, что если бы то была демонстрация, мать с отцом узнали бы о произошедшем моментально. А я впервые рассказала об этом только в книге. Но тебе это было слишком сложно понять. Так на кого демонстрация была рассчитана? Неужели на Шуричка? Какой смысл, зачем? Я под страхом смерти (его смерти!) запретила тогда мужу хоть полслова рассказать родителям. Все эти годы происшествие было нашей тайной. А вот шрамы на руках у меня до сих пор остались. Эх, ты – хромой «логик»!
«Забудь, Катя, про депрессию. Это не про тебя. Она у тебя какая-то странная и, по твоим же словам, удивительным образом проходит, когда ты сидишь с Женечкой в Риме в кафе и пьешь красное вино или когда шляешься по бутикам. Твой случай – это настоящий case report[7] для солидного психиатрического журнала».
А ты, Режабек, навсегда забудь, что ты когда-то был мужчиной, врачом и считался приличным человеком. Больше этого не будет никогда. Никогда! Понимаешь, что это означает? Не хочется ли себе сделать «пробу Пирке»? Основания есть.
Можно было спорить со мной. Можно было описывать свое счастливое детство и утверждать, что наша мать – самая лучшая на свете. Можно было по-разному пытаться защищать ее «честь», но, за неимением других аргументов, взять за основу отрицание моего заболевания, осмеивать то, что мучает меня столько лет, что сделало меня инвалидом – это уже последняя степень подлости, тем более что ты прикрываешься дипломом врача.
Оставить все это безнаказанным я не могла. Скажу откровенно, во многом благодаря твоему «эссе» появилась эта книга.
На первый взгляд кажется, что Режабек предельно откровенен в своем «Письме брата-алкоголика». Но это только на первый взгляд, и только кажется. Что посторонний читатель узнает об авторе, закончив чтение его текста? Ну, помимо «выдающихся» достижений в области медицины и литературы? Узнал ли читатель о том, как умучивал Режабек своим алкоголизмом близких, как за ним, в стельку пьяным, уделывавшимся прямо в постели, прибирала его несчастная жена, как дети постоянно видели невменяемого папочку? Рассказал ли честно Режабек о том, какие проблемы из-за дикого неблагополучия в семье начались у его старшего сына? Наконец, понял ли читатель, кто сейчас воспитывает и кормит его детей, двое из которых еще далеко не совершеннолетние?
А еще этот «эссеист» отчего-то скромно умолчал о том, как лет десять назад он приезжал в Москву лечиться от алкоголизма. Врача, кстати, для него нашла я. Он приехал и поселился у родителей. Со слов матери, начался ужас. Она находила водочные заначки в самых невообразимых местах, вплоть до мусоропровода. Сашка постоянно должен был «принимать на грудь», иначе он становился агрессивным, злобным, хамил матери, как последний грузчик. Она плакала каждый день, звонила мне и плакала.
Лечение было начато, но в один момент Режабек забуянил, заявив, что не желает больше лечиться. Мать снова позвонила мне и, рыдая, сказала, что больше не может выдерживать присутствие сына. Я испугалась за мать, и пришлось мне проводить молниеносную операцию по высылке Режабека из страны. Буквально через пару дней братец улетел в Израиль. А мать потом еще очень долго болела, не могла прийти в себя. Ну что бы братцу не рассказать эту милую историю? Что за скромность на него напала?
Что-то подсказывает мне, что моя «активная» родня собирается сменить тактику и вскоре начнет утверждать, что я вовсе не здоровая симулянтка, а, напротив, совсем больная, совсем сумасшедшая, к примеру, шизофреничка. И тогда какой с нее (с меня) спрос? Ну, мелет что-то ненормальная, нельзя же ей верить. А что, с них станется: после всего сказанного и написанного «на голубом глазу» начать утверждать прямо противоположное. Только кто же им после этого поверит?
Ну, и в конце, так сказать, «до кучи», «эссеист» обвинил меня и в смерти матери. Врач Режабек знает, что абсцесс в печени – это, разумеется, моя вина. А как же иначе?
Самым интересным оказалось то, что публикация на сайте «Комсомольской правды» сделала великолепную рекламу моей книге. Количество новых читателей только на одном сайте СИ превысило 500 человек в день! А сколько дивных писем посыпалось на меня буквально со всего света! Я уже не говорю о реакции на эту историю СМИ и издательств. Моя книга стала объектом их пристального интереса. На этот побочный эффект братец с отцом явно не рассчитывали. Так часто происходит при дефиците серого вещества в черепной коробке.
* * *
…Я стараюсь придумывать себе всякие «задания», чтобы у меня был повод сесть в машину и поездить. Кататься совсем без цели как-то неправильно. Поэтому я заглядываю в холодильник и шкафы, вижу, что почти кончается молоко, нужен новый стиральный порошок, осталось мало корма для моих кошаков. В общем, придумав задание, я спускаюсь на подземную парковку, сажусь за руль, не забыв взять с собой сигареты (да-да, срыв по полной программе!), и еду. По дороге я продолжаю размышлять над всем тем, что происходит, вести бесконечные мысленные споры и думать, как поступать дальше.
После публикации «эссе» я поняла, что никакого возврата к диалогу с братом и отцом быть не может. Не может больше никогда быть даже просто пристойных отношений. Это война. Собственно, атаки на меня вели уже давно, просто я не сопротивлялась, поэтому в большей степени это напоминало не войну, а избиение. Такое в России в чести, нашему народу это понятно: очень весело оттягиваться на том, кто не сопротивляется, а уж «здоровым» коллективом – совсем по кайфу! Ну, надо же где-то на ком-то сбрасывать свой накопившейся негатив! На чужих опасно – можно нарваться на сильного и получить сдачи. Остается кто-то свой, близкий, домашний, кто будет терпеть и продолжать всю жизнь любить мучителей. Но и тут, оказывается, может выйти промашка! Пожизненная любовь не получилась – она издохла. А уж если нет любви, то с какой стати в таком случае терпеть?
