— Мы с вами похожи.
Она рассмеялась:
— Мы должны дружить. У нас будет крепкая дружба!
Короче, Нелли блестяще сдала «экзамены», и я предложил ей стать домработницей. Нелли встретила мое предложение с радостной готовностью:
— Как интересно! Давно мечтала быть домработницей у талантливого мужчины. Женщина должна украшать жизнь мужчины… — и вдруг тихо, с придыханием добавила: — А перед сном я буду вам что-нибудь читать. Что-нибудь сказочно-интересное.
Мне понравилось это ее добавление — сразу вспомнилось детство и вечерние сказки матери.
Я выделил Нелли меньшую из комнат. Она привезла свои вещи и сразу повесила на кухне новые занавески оранжево-рыжего, полыхающего цвета.
— Теперь здесь всегда будет солнце! — восторженно заявила она. — В любую погоду с самого утра! Каждое утро надо начинать с положительных эмоций, а солнце устанавливает хорошее настроение.
Как домработница Нелли показала себя с самой лучшей стороны: она тщательно прибиралась в квартире, стирала и гладила белье (я перестал его таскать к тетке), готовила вкусную еду — и все это делала играючи, с улыбкой, а ведь сама проводила в Доме моды восемь часов и, само собой, там уставала, но ни разу ни на что не пожаловалась; даже за домашней работой негромко напевала всякие мотивчики. Что и говорить, у нее был легкий, веселый характер.
За ужином она всегда спрашивала:
— Вам нравится? Вкусно? Я старалась. Положить еще? — и смотрела на меня нежно, влюблено. Как-то даже попросила: — Подарите мне свою фотографию, я поставлю ее рядом с иконой.
После ужина я уходил в свою комнату писать стихи, и, пока писал, Нелли ходила на цыпочках, а после того, как я вставал из-за письменного стола, подбегала и просила прочитать «новое». И всегда я слышал:
— Чудесно! Изумительно!
Кстати, с тех пор, как Нелли переехала ко мне, на моем столе всегда красовались живые цветы — они, конечно же, способствовали моему вдохновению. За короткий срок я сочинил две сотни стихов и три поэмы о вечном — из меня строчки вылетали сами собой, я еле успевал их записывать.
По вечерам, когда я укладывался спать, Нелли, как и обещала, что-нибудь мне читала. Брала с полки одну из двух книг серии «Жизнь замечательных людей» (я собирал эту серию), садилась на стул рядом с моей тахтой и читала вслух. Читала тихо, переливчато — казалось, где-то далеко бежит серебряный ручей. Под ее убаюкивающий голос я и засыпал.
Когда Нелли прочитала «замечательных людей», она стала на ночь рассказывать мне о своей жизни в Италии: о солнечных пляжах на берегу «самого чистого моря», о красивых домах и музеях во Флоренции, о Риме, где «на улицах вечный карнавал», о каналах, мостах и узких улочках Венеции, «а на площади собор, и утром и вечером длинные синие тени»… Нелли рассказывала в мельчайших деталях о том, как училась музыке и живописи у известных мастеров, как слушала оперы в театрах, смотрела картины в музеях… Каким-то странным образом и я переносился в ту страну и… засыпал не в какой-то «хрущевке», а где-нибудь в особняке у венецианских каналов.
Нелли все больше осваивалась в моей квартире и, спустя месяц, как-то незаметно из домработницы перешла в домохозяйки, а чуть позднее, уже вполне заметно, и в должность гражданской жены. Это произошло так.
Однажды вечером, когда я писал очередной цикл стихов, Нелли внезапно вошла в мою комнату в халате немыслимой расцветки — там были все цвета радуги — и он был полупрозрачным. С загадочным блеском в глазах Нелли прокрутилась на месте и спросила:
— Как я выгляжу?
— Неплохо, — выдавил я, ошарашенный тем, что виднелось под халатом.
Приблизившись, страшно волнуясь, Нелли проговорила:
— Я давно хотел спросить… Неужели, как женщина, я вам не нравлюсь?
Пока я соображал, что ответить, она подошла вплотную, обняла меня и зашептала:
— Я люблю вас! Страсть прямо прожигает мой халат! — видимо, чтобы он не сгорел, она сбросила его.
Не вдаваясь в подробности, скажу — в тот вечер все и произошло, совершенно неожиданно для меня. Понятно, после этого Нелли и стала гражданской женой. Надо признаться, вначале я испугался ее нового статуса, ведь за долгие годы холостяцкой жизни привык к свободе; даже подумал: «А не примет ли ее любовь угрожающие размеры, не станет ли она чего-то требовать, выяснять отношения, да еще, не дай бог, скандалить?» Я испугался, что от всего этого может пострадать мое творчество. Но надо отдать должное Нелли — она продолжала вести себя ненавязчиво, с еще большим усердием хозяйствовала, все чаще распевала веселые мелодии, а ко мне относилась — лучше нельзя придумать: то и дело подскакивала, обнимала, целовала и ликовала с широкой улыбкой:
— Гений, мой любимый! — и дальше, заливаясь смехом: — Посвяти одно стихотворение мне! Я выучу его наизусть и буду петь, как молитву!
В качестве гражданской жены Нелли пробыла около года, и за это время между нами не случилось ни одной размолвки. Больше того, наши отношения становились все прочнее и надежнее. В общем, я решил сообщить тетке о своем семейном положении. Приехал к ней и все выложил одним духом. Тетка страшно удивилась, стала нервно теребить бусы.
— И кто ж эта твоя избранница?
Я описал Нелли и заключил:
— …Она живет в последнем подъезде твоего дома.
— Это уж не та ли блондинка выдра? — вспыхнула тетка, уже не звонким — громыхающим голосом. — Она ж аферистка! Всем говорит: «Жила в Италии, модельерша»… Она из деревни! Работает швеей на фабрике… У меня все выспрашивала: «Как ваш племянник? Что он любит?»… Думаешь, ты ей нужен? Вот! — тетка показала мне фигу. — Ей нужна твоя квартира!.. Не вздумай расписываться с ней! Как распишешься, она тебя отравит. Или укокошит молотком, когда заснешь…
Теткины слова были для меня, как удар молнии. «Значит, и папа дипломат, и Италия, и Дом моды — все вранье!» — в меня вселилась злость немалой силы. Первой мыслью было — порвать с ней, без всяких разговоров. Потом решил — разоблачить; я уже видел, как она краснеет, заикаясь оправдывается… Но по пути к дому я немного остыл: «Все же полоумная тетка хватила через край — „отравит, укокошит!“. Конечно, неприятно, что она столько морочила мне голову, но, может, ей просто хочется быть „итальянкой“, „модельершей“, чтобы соответствовать мне поэту?» Я вдруг увидел Нелли — она рассказывает мне перед сном об Италии — голова запрокинута, волосы почти закрывают лицо, виднеется только профиль; тихим голосом она рассказывает мне очередную «вечернюю сказку». «Она, конечно, все придумала, но, чтобы так фантазировать, все-таки надо быть талантливой… И чего я добьюсь разоблачением?! Ну признается она в обмане и что? Только испортятся наши отношения… Я уже привык к ней такой, какой она хочет быть. Привык к ее заботе обо мне и восторженным откликам на мои стихи, а без ее „вечерних сказок“ вряд ли уже смогу уснуть. И даже если она играет в любовь, я готов обманываться и дальше. Пожалуй, в совместной жизни и должна быть доля игры — это делает отношения более легкими, радостными, без всяких тяжеловесных выяснений, и потому более надежными, ведь хорошее никто не захочет разрушать… Пусть все останется, как есть!»
Такой чудесный день!
В моей жизни было немало странных совпадений. Одно из первых произошло в подростковом возрасте, когда мы жили на окраине у городской черты, за которой начинались пустырь и овраги. В одном из домов проживала Лидка, девчонка, которую все называли «самой примерной», а мы считали вруньей. Чуть ли не ежедневно Лидка, вытаращив глаза, сообщала нам что-нибудь захватывающее:
— У нас на чердаке живет домовой!
Или:
— Вчера ночью в оврагах бродили привидения!
Само собой, мы не верили ей.
Однажды, сильно встревоженная, Лидка спросила меня:
— Как ты себя чувствуешь?
— Нормально, — говорю.
— А я видела сон — тебя укусила змея!
Ее сон оказался вещим — на следующий день в овраге меня действительно укусила змея, после чего я побежал в больницу, где мне сделали укол сыворотки.
Через два или три года по пути в школу на совершенно ровной тропе я подвернул ногу и потянул связки. Не успела нога прийти в норму, как мне вновь не повезло — на том же самом месте я упал и ободрал колено. Я стал обходить заколдованное место, но однажды забылся и опять шмякнулся. Все ребята проходили то место играючи, а я, как ни осторожничал, непременно спотыкался.
Самым необычным в этой диковинной истории оказалось то, что спустя несколько лет, когда я возвращался из армии и уже начисто забыл все злоключения на тропе, именно на том же самом месте я грохнулся особенно чувствительно — так, что посыпались искры из глаз.
В двадцать четыре года я женился. Мой брак не был результатом высоких чувств. Я вообще не собирался и был не вправе с кем-либо расписываться, поскольку не имел своего жилья и хорошей специальности. Моя подруга, с которой я встречался, тоже не горела желанием связывать свою жизнь со мной — «по сути голодранцем», как выражалась ее мать. К тому же, моя подруга была уверена, что не может иметь детей. Но вдруг он забеременела и нам пришлось идти в загс. А потом мы сняли комнату и, среди прочего, как символ совместной жизни, приобрели небольшой круглый аквариум. И рыбку молинезию. Но наша семейная жизнь не сложилась, мы были слишком разные. Какое-то время мы жили вместе ради дочери, но, конечно, такое сожительство долго не могло продолжаться. И так получилось, что в день, когда мы развелись, я случайно заглянул в аквариум — рыбка неподвижно лежала вверх брюшком на поверхности воды. Еще накануне резво плавала среди растений и вдруг…
