Постепенно зрел конфликт Троцкого с болгарской военной цензурой. Он пытался показать, что цензура выходит за пределы отведенных ей функций, превращается из военной в охранительно-политическую. Приводились факты споров с цензорами, в результате которых журналист, как правило, выходил победителем. Можно понять чувства недовольства и раздражения корреспондента, которому препятствуют информировать читателей так, как он желает, но он явно увлекался, о чем свидетельствует тот факт, что эта его статья прошла через цензурные рогатки и была опубликована.
Покинув Болгарию в конце ноября 1912 года, Троцкий почувствовал себя свободнее, дав волю критическому духу. Находясь в основном в Бухаресте, он анализировал причины, по которым после успехов и побед действия болгарской армии затормозились, возникла потребность в подписании скорейшего мирного договора.
Весной и летом 1913 года в корреспонденциях Троцкого на первый план выдвинулись противоречия между союзниками, которые привели ко второй Балканской, или Межсоюзнической, войне. Сербия и Греция в мае 1913 года заключили тайный договор против Болгарии, к которому примкнула Черногория. Договор предусматривал раздел Македонии между Грецией и Сербией. Антиболгарский союз поддержала Румыния, претендовавшая на Южную Добруджу. С востока Болгарии вновь угрожала Осмянская империя, стремившаяся возвратить утраченные районы. В середине июня вспыхнула новая война, продолжавшаяся полтора месяца и завершившаяся поражением Болгарии. 28 июля (10 августа) был подписан Бухарестский мирный договор. Болгария потеряла Южную Добруджу, почти вся Македония (кроме небольшого Пиринского края) досталась Сербии и Греции.
В этих условиях Троцкий, пребывая в Бухаресте и Вене, пытался дать собственный анализ событий, их причин и последствий. Его воззрения претерпевали все ббльшую эволюцию от общедемократических оценок в сторону близкой ему социал-демократической ориентации. Зловещие сигналы тревоги прозвучали в статье «Их работа»,[368] содержание которой выходило за пределы Балкан, хотя речь шла о балканских событиях. Они, полагал Троцкий, вышибли из равновесия страны Европы, которая превращена в «сплошной военный лагерь». Вывод о неизбежности европейской войны не был сделан, но факты «бешеного роста милитаризма» и «сказочных барышей» «лавочников, торгующих броненосцами, пушками, ружьями и порохом», были для него очевидными.
Троцкий находился в Бухаресте в то время, когда был подписан Бухарестский договор. Этому документу, его предпосылкам, содержанию, предполагаемым последствиям он посвятил большую статью.[369] В ней высказывалось обоснованное мнение, что договор не сможет обеспечить мир на Балканах, что он не решил ни одного из коренных вопросов, состоит из недомолвок, что «Восточный вопрос страшной язвой горит и гноится на теле капиталистической Европы» (впрочем, вряд ли одно и то же может гореть и гноиться одновременно!).
В Румынии Троцкий возобновил контакты со своим другом Крыстю Раковским. Последний был главным героем статьи, посвященной румынскому социалистическому движению.[370] Это была первая попытка Троцкого передать биографию Раковского. Позже к жизни и деятельности этой выдающейся личности Троцкий будет возвращаться неоднократно. Иной характер носил обширный очерк «Поездка в Добруджу», написанный под влиянием общения с Раковским, по приглашению которого и была совершена поездка в живописный добруджанский город.[371]
Если иметь в виду черты характера Троцкого — эгоцентризм, высокомерное отношение к окружающим, трудное и почти невозможное сближение с другими людьми, стремление всегда и во всех делах быть первым и демонстрировать это окружающим, — просто поражает то чувство глубокого уважения, можно сказать, почтения, которое он испытывал к Раковскому и что проявилось в этом очерке. Вот лишь одно из описаний совместной прогулки по улице Мангалии: «Мы проходим со своим другом и чичероне вдоль всей улицы, и я с почти мистическим удивлением гляжу, как он орудует в этом этническом и лингвистическом хаосе. Он поворачивает голову направо, налево, раскланивается, перебрасывается словами с одним столом, с другим, заглядывает в магазины, наводит хозяйственные справки, ведет мимоходом политическую агитацию, собирает сведения для газетных статей и все это на полдюжине языков. В течение часа он без затруднений переходит десятки раз с румынского языка на болгарский, на русский, немецкий, турецкий — с приезжими колонистами и французский — с нотаблями».
Статьи Троцкого о событиях, связанных с Балканскими войнами, были значительным первичным вкладом в изучение этого сложного комплекса военно-политических событий. Сотрудничество с «Киевской мыслью» продолжалось и после балканской командировки вплоть до начала Первой мировой войны. Последняя предвоенная статья Троцкого в этой газете была опубликована 19 июня 1914 года. Затем сотрудничество возобновилось в военные годы.
Глава 10
В ГОДЫ МИРОВОЙ войны Формирование позиции
Циммервальдское движение
Первого августа 1914 года Первая мировая война поставила перед социалистами сложнейшие вопросы: каковы причины бойни; патриотические или интернационалистские позиции следует занимать; допустимо ли продолжать классовые выступления во время войны, и если это возможно, то в каких формах; каковы пути выхода из войны?
Все эти вопросы встали перед Троцким, как и перед социал-демократами воюющих и в определенной степени нейтральных стран. Но он, уже почти десятилетие ведший борьбу за воссоединение социалистического движения, оказался в особо трудном положении, крайне болезненно воспринимая размежевание в рядах социалистов, начавшееся с началом войны в значительной мере под влиянием военно-патриотических настроений, распространившихся в общей массе.
Одним из первых это ощутил младший сын Троцкого Сережа, которому было лишь шесть с половиной лет и который только научился читать по-немецки, а жили они в Вене. В день начала войны ребенок, выйдя во двор, увидел надпись крупными буквами: «Alle Serben müssen sterben!» («Все сербы должны умереть!»). Движимый чувством противоречия, мальчик воскликнул: «Hoch Serben!» («Да здравствуют сербы!»). «Он вернулся домой с синяками и с опытом международной политики», — не без чувства гордости писал его отец через 15 лет.[372]
Третьего августа, после объявления Германией войны России, Троцкий отправился к начальнику политической полиции Австрии Гайеру, чтобы выяснить положение политэмигрантов из России. Они были подданными враждебного государства и могли оказаться под молотом бюрократической репрессивной машины. Гайер высказал предположение (фактически раскрыв принятое решение), что уже на следующий день может появиться приказ об аресте русских и сербов. В ответ на слова Троцкого, что он завтра же уедет с семьей в Швейцарию, полицейский начальник порекомендовал сделать это сегодня. Через три часа Лев, Наталья и оба сына находились в поезде, отправлявшемся в Цюрих.[373]
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
