Нико покачал головой.
— Нет. Я хочу остаться.
— Как насчет того, чтобы дать Базу и Илариону немного моркови? Они чувствуют себя немного обделенными. — он сел, услышав мое предложение. — Потом сразу в постель.
Он был доволен компромиссом и вырвался из моих объятий, как только ноги коснулись земли. Он уже знал, где лежат угощения, схватил пригоршню моркови и передал ее матери, чтобы та подержала. Елена взяла их, но несколько протянула мне.
Лошади привыкли к Нико, а он к ним. Когда он приблизился с морковкой, они оба поспешили ближе и терпеливо ждали, пока он протянет две морковки, по одной в каждой руке для каждой лошади.
Елена рассмеялась.
— У него существует система.
Я стоял рядом с ней, достаточно близко, чтобы схватить Нико, если лошади вдруг станут грубыми. В конце концов, они животные, а Нико нет и трех лет.
— Где твои мысли были до этого? — я спросил. — Ты выглядела так, словно покинула планету.
Ее улыбка была ироничной.
— Может быть, и так.
— Я бы не удивился.
В ее глазах блеснул восторг, но она быстро протрезвела.
— Я думала о прошлом.
Мое любопытство возросло.
— О какой-то конкретной части?
— О рождении Нико. — в ее голосе прозвучало удивление. — Я смотрела на Одессу и поняла, что точно понимаю, что она чувствует. Это вернуло меня к рождению Нико.
Елена поделилась несколькими краткими упоминаниями о рождении Нико. Я знал, что ей сделали кесарево сечение и что он родился рано утром. Кроме этого, как мой сын появился на свет, было для меня загадкой.
Я молчал, убеждая ее продолжать.
— Не будь таким заинтересованным, — сказала она мне. — Это было не так таинственно, как ты думаешь. — несмотря на ее слова, нежность проступила в каждой поре ее лица, когда она смотрела на Николая. — Большую часть своих схваток я провела дома. Это был... ад. Ужас. Как только я попала в больницу, меня сразу же госпитализировали. Через несколько часов я начала рожать... но возникло осложнение. У него упало сердцебиение, поэтому нас отправили на экстренное кесарево сечение.
Елена рассказала о рождении эффективно и быстро, будто зачитывала список, вместо того чтобы объяснять день рождения своего сына. Возможно, она смогла бы отстраниться от происходящего, но я знал, как она была напугана в тот момент, как была одинока и в страхе. Не было никого, кто мог бы утешить ее, кроме незнакомца.
Во мне поднялся гнев, жестокий и извращенный.
— Не сердись, — сказала она, прежде чем я успел что-то вставить.
Я потер челюсть, пытаясь сдержаться. Я не боялся, что Елена увидит мой характер, но Нико заслуживал еще нескольких лет невинности.
— Ты была одна.
— Я могла бы сделать это в одиночку.
— Тебе не следовало этого делать. Я должен был отвезти тебя на прием, убирать твои волосы назад во время утренней тошноты и держать тебя за руку в родильной палате. Роксана должна была отвезти тебя за покупками детской одежды, а Роман должен был устроить тебе совершенно неподобающую вечеринку по случаю рождения ребёнка.
Глаза Елены оценивающе смотрели на меня. Я мог видеть печаль в глубинах.
— Когда он родился, он был таким маленьким. Таким нежным и хрупким. Он был твоим близнецом с первого дня, за исключением его глаз, которые стали зелеными в течение первых нескольких месяцев. В те мгновения после его рождения... когда я прижимала его к груди, думая о его фамилии и будущем, я думала о тебе. Все это время я думала о тебе. — она не отрывала от меня взгляда. — Мне жаль, что я отняла у тебя эти мгновения. В следующий раз я позволю Роману устроить мне вечеринку по случаю рождения ребёнка, и это будет так ужасно, что никто из нас никогда не оправится.
Я попытался сдержать улыбку, но Елена победила. Я поцеловал ее в макушку, и она обняла меня. Мы обнимали друг друга холодной ночью, наблюдая, как наш сын открывает для себя большой и захватывающий мир. Были бы и другие, братья и сестры, с которыми Николай мог бы играть и расти.
— В следующий раз все будет по-другому, — услышал я голос Елены.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Я не думал, что она хотела, чтобы я услышал. Это слова, предназначенные только для нее самой, утешение и обещание.
У Нико закончилась морковь, и он пошел, чтобы взять еще немного.
— Пора спать, молодой мальчик. Сейчас три часа ночи, а у тебя завтра важный день.
Его голова резко повернулась ко мне, за выражением его лица скрывалась истерика. Он посмотрел на Елену в поисках противоположного мнения.
— Мама, я не хочу ложиться спать. Баз все еще голоден.
— Баз сыт, малыш.
Нико посмотрел на меня так, словно я был последним человеком в мире, от которого он хотел бы получать указания. Я бы еще больше обиделся, если бы мой сын так не смотрел на каждую авторитетную фигуру.
— Я не хочу ложиться спать.
— Ты сможешь увидеть лошадей завтра.
Он взглянул на Елену.
— Послушай своего отца.
Заявление повисло в воздухе, прежде чем Нико драматично вздохнул и подошел к нам. Я был больше удивлен словами Елены, чем сыном. Вместо этого он сделал вид, что прощается с лошадьми и ясно дает понять, что не рад уезжать.
Я отвез их домой, и машина наполнилась ликующим голосом Нико. Он настаивал, что не устал, пока его голова не коснулась подушки, и через несколько секунд он не заснул. Бабушка ушла от Антона и спала на туалетном столике Елены, словно знала, что мы ушли, и ждала нашего возвращения.
Елена удивила меня, забравшись ночью в мою постель.
— Ты не хотела спать с Нико? — пробормотал я ей в плечо.
Она вытянулась рядом со мной.
— Он большой мальчик. — затем она добавила: — Бабушка заняла мое место. Для меня нет места.
Смех прокатился по нам обоим.
Я прижался еще одним поцелуем к ее обнаженной коже.
— Что ж, тебе здесь всегда рады.
— Я в этом уверена, — пробормотала она, выгибая шею, когда мои поцелуи поднимались все выше и выше. — Ты слишком сильно наслаждаешься тем, что кошка вышвырнула меня из постели.
— Напротив, Елена. — она ахнула, когда я захватил кусочек ее шеи в рот, нежно посасывая кожу. — Думаю, мне это достаточно нравится.
Мы занимались медленной роскошной любовью на моих шелковых простынях. Каждый вдох вызывал эйфорию, каждое прикосновение вызывало привыкание. Наши крики были заглушены, а стоны подавлены, в попытках оставаться осторожными с тонкими стенами. Мы кончили вместе, как сплетение конечностей, возбужденные похотью и насытившиеся друг
другом.
Я мирно спал с Еленой в объятиях. Впервые за всю мою жизнь мои сны были забытыми, а покой глубоким.
Меня поразило, что это была первая из многих ночей. Будут десятилетия, когда я буду засыпать с моей Еленой на руках и просыпаться утром от ее голоса. Хотя темная туча Татьяны все еще висела над нами, между нами были только счастье и любовь, только начало нашего будущего.
***
Я слышал, как Елена и Роман ссорились на кухне из коридора.
— Мама сердится? — спросил Нико.
Он был одет в пижаму динозавра, наотрез отказавшись надевать брюки на завтрак. Однако он хотел принести на завтрак свои любимые палочки (которые он собирал снаружи и приносил в дом) и заставил меня нести те, которые были слишком тяжелыми.
— Дяде Роману нравится будоражить твою маму.
— Мешать? Ложкой?
*Stir — с англ. имеет множество значений*
Я рассмеялся.
— Нет, доводить ее, чтобы разозлить.
Николай кивнул.
Когда мы добрались до кухни, Елена и Роман стояли по обе стороны стола, две армии столкнулись в битве. Дмитрий сидел между ними, выглядя крайне неловко.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— ... перестань вести себя как придурок на пять минут. — говорила Елена. — У меня были более разумные разговоры с Бабушкой, а она кошка.
Роман сердито фыркнул.
— Если бы ты не была такой любопытной...
— Ой! Я любопытная? Я? Какая ирония. — она со стуком поставила сироп на стол. — Это ты поднял эту тему.
