Но тут герою попала в спину теперь уже вражеская пуля, залетевшая через открытую заднюю дверь, и хотя она тоже угодила в бронежилет, это добило легионера окончательно. Под бронежилетом больно колыхались переломанные ребра, а адреналиновый запал, который помог герою с честью выдержать все испытания, наконец, кончился, и легионер свалился на руки бойца с набитой мордой.
Группа, не меньше получаса державшая у придорожных монументов целый мотострелковый полк, отступила, потеряв один грузовик и трех легионеров убитыми.
Правда, все пленные, вверенные попечению этой группы, разбежались кто куда, и поскольку собрать их не представлялось возможным, особисты на орбите решили подорвать самоликвидаторы на шеях заложников.
Повезло только тем, кто был в трофейном танке ТТ-55. Их помиловали, поскольку они по доброй воле устремились за грузовиками легиона, взяв еще несколько голых пленных в ошейниках на броню.
А остальные ошейники стали взрываться как раз когда остатки Дубравского полка под командованием Никалаю добрались до южного монумента.
Нагая девушка, бежавшая навстречу Игару Иваноу с безумными глазами и перекошенным в диком крике ртом, вдруг потеряла голову в буквальном смысле слова, и Игара с ног до головы окатило кровью из перерубленных артерий. Безголовое тело рухнуло прямо на него, а осколки ошейника не задели его только чудом.
Однако Игар все равно на несколько минут сделался небоеспособен. Его рвало и крутило, а в памяти застрял последний момент — когда девушка пыталась руками сорвать с себя ошейник, и в результате руки ей тоже оторвало.
Когда он немного справился с собой и обнаружил, что пытается снять пропитанную женской кровью гимнастерку, но не может из-за скованных рук, бой уже кончился. Отступающая через поле бронетехника утащила за собой тяжелую центурию, а про пеших целинцев забыли.
Вместе с бронетехникой сгинул и полковой особист, и органцы подполковника Голубеу. Неподалеку от Игара солдат из мобилизованных уголовников воровским способом снимал наручники с командира полка.
— Выпей! — сказал кто-то Игару, протягивая ему котелок, из которого за версту разило сивухой. Это деревенские притащили солдатам самогон.
Игар никогда не пил спиртного, но теперь жадно прильнул к котелку.
После нескольких глотков его наконец перестало колотить, а бывший уголовник в две минуты снял наручники и с него.
Вокруг майора Никалаю кучковалось сотни две бойцов. Другие выжившие подтягивались группами и поодиночке, но их было немного. Ходили разговоры, что часть ушла с бронетехникой, а кто-то и дезертировал.
К вооруженным бойцам прибились и бежавшие из плена — те, кому повезло не оказаться в заложниках с самоликвидаторами на шеях и уцелеть под пулями с обеих сторон. Из тех двух с лишним тысяч, которые отряд майора Субботина захватил в Задубравской дивизии, осталась едва ли десятая часть, но было неизвестно, сколько беглых пленных рассеялось по окрестностям.
Многие, видя, что по ним палят со всех сторон, стремились убежать подальше от места боя и совсем не спешили назад.
Собрав всех, кто смог и захотел собраться, майор Никалаю решил:
— Идем в Чайкин. Там первая армия. Ей нужны подкрепления.
— Нет там первой армии, — пробурчал в ответ беглый пленник, по прежнему нагой, которому девушка в одетом на голое тело белом халате перебинтовывала голову. — Ничего нет. Ты видел, как они нас?.. И везде то же самое. Везде!
27
Везде было примерно то же самое, и упорное сопротивление отдельных частей, подразделений и загнанных в угол героев-одиночек не меняло общей картины.
Целинские войска на Закатном полуострове терпели небывалый разгром, а в столице Народной Целины Центаре об этом до сих пор ничего не знали.
Напрасно в эфире надрывались не попавшие под глушение коротковолновые армейские и гражданские рации. Напрасно радиолюбители, рискуя жизнью (потому что по запеленгованным рациям легионеры без промедления били управляемыми ракетами от малых противопехотных и до стратегических) пытались оповестить родное руководство об опасности. Стараниями дезинформаторов, оседлавших магистральные линии связи, этим сообщениям в Центаре никто не верил.
В том, что дело обстоит именно так, командование легиона убедилось, когда из Центара в Чайкин вылетел генеральный комиссар Органов Пал Страхау в сопровождении группы генералов и старших офицеров.
Он летел разбираться с диверсионной группой, которую мариманы высадили в районе Чайкина с целью срыва мобилизации и нанесения ущерба промышленным предприятиям стратегического значения.
По сведениям, которые Страхау получил перед самым отлетом, в диверсионную группу входило несколько десятков человек, причем большая часть из них уже уничтожена.
Наверное, узнав, что на самом деле «диверсантов» никак не меньше двухсот тысяч, генеральный комиссар Органов весьма удивился бы — но увы, некому было ему об этом сказать.
Правда, когда самолет Пала Страхау был уже в воздухе, на Закатном полуострове случился неприятный для легиона инцидент. Из контролируемой зоны вырвался какой-то рыбацкий баркас. Хотя за передвижением кораблей в прибрежной зоне велось наблюдение с орбиты, этот катерок непонятно как прозевали и самолет послали за ним в погоню слишком поздно.
Утопив баркас ракетой, истребитель залетел на территорию Уражайского округа и был замечен с суши. Правда, радары его не засекли, и местная ПВО склонялась к мысли, что это был глюк, но звено истребителей, поднятое на всякий случай и залетевшее в Закатный округ, исчезло бесследно.
Последние слова, которые прокричал по радио командир звена, насторожили всех, кто их слышал и кому они были доложены.
— Меня атакуют! — можно было расслышать сквозь шорох помех, после чего связь прервалась.
Об этом немедленно доложили наверх, а в район перешейка, не мешкая, направили высотный самолет-разведчик. Это была такая отличная машина, которую не могли достать наверху даже собственные целинские истребители, не говоря уже об амурских и мариманских.
Когда не вернулся и он, сбитый управляемой зенитной ракетой, в штабе Уражайского округа всерьез задумались, что же это такое творится. Но из Генштаба уражайцам посоветовали не впадать в панику.
К этому времени дезинформаторы уже успели убедить столичных генералов, что мариманские диверсанты и их пособники преднамеренно рассылают по каналам связи панические сообщения, чтобы сбить с толку командование целинских войск и гражданские службы.
Добиться, чтобы противник считал дезинформацию истиной, а истину дезинформацией — это высшее достижение информационной разведки и контрразведки. И начальник разведки легиона генерал Сабуров сумел этого достичь.
Палу Страхау, который продолжал лететь в своем большом четырехмоторном спецсамолете на запад, даже не сочли нужным сообщить об инцидентах с баркасом и самолетами. Да и вообще Генштабу и генеральному комиссариату Органов было не до того.
Генштаб как раз в эти часы начинал сокрушительное наступление на востоке, а Органы делали все необходимое, чтобы присовокупить к наступлению народное восстание в Порт-Амуре и других амурских городах.
И как раз в разгар этой напряженной работы с востока пришло сообщение о том, что амурцы, не дожидаясь сокрушительного наступления противника, переправились через Амур и Зеленую реку и продвигаются вглубь целинской территории, разрезая целинские фронты, как нож — мягкое масло.
28
— Вот! — изнывая от усердия, поднял перед собой нужную карточку пленный исполнитель приговоров Данила Гарбенка. — Казарин Иван. Приговорен к высшей мере наказания. Камера 512. Это пятый этаж. Я покажу!
— Он жив? Его не расстреляли? — вскрикнула Лана Казарина.
— Должен быть жив. Исполненные в другой картотеке.
— Если нет, я тебя придушу, — прошипела Лана.
— А я помогу, — поддержал ее Игорь Иванов.
— Да нет. Должен быть жив. У нас с документацией порядок. С этим делом строго.
Генерал Казарин и правда был жив, но увидев, в каком он состоянии, Лана все равно попыталась придушить Гарбенку. Конечно, сначала она кинулась к отцу, восклицая: «Папа, это я! Очнись, это я!» Но поскольку он ничего не ответил, она снова вскочила на ноги и с криком: «Что вы с ним сделали!» — накинулась на Гарбенку, хотя он как раз ничего с генералом Казариным не делал, поскольку отвечал лишь за конечную стадию процесса.
Правда Игорь, вопреки обещаниям, не стал ей помогать, а бросился к генералу с вопросом:
— Вы меня слышите? Вы можете говорить?
В одиночку Лана с удушением палача не справилась, хотя он даже не пытался сопротивляться и только прикрывал руками лицо от ее цепких ногтей.
Выглядел он в этот момент как нельзя более жалко. Гораздо более жалко, чем генерал Казарин, на теле которого не осталось живого места.
