Днем там, в общем-то, все было спокойно, и только с наступлением темноты начиналась кипучая загадочная деятельность, продолжавшаяся почти год. Конечно, и тогда многие в округе догадывались, что новоиспеченный вельможа, как крот, под землей другие хоромы строит, но где ход в эти таинственные постройки, для чего они делаются – никто не знал. Как только началась загадочная ночная жизнь, было отдано строжайшее приказание всем живущим за стенами феодальной крепости с наступлением темноты запираться в своих помещениях и не сметь отворять ни окна, ни двери до тех пор, пока утром не зазвонит колокол, повешенный над чугунными воротами усадьбы. Только несколько человек отборных опричников целыми ночами стояли в карауле, охраняя тайну своего повелителя.
«Егерская дружина» Баташева не только рабски повиновалась своему барину, но и действительно проявляла преданность, как бы гордясь безграничной силой и властью своего владыки.
«Барскую службу» приходилось нести не постоянно и больше ночами, а остальное время шайка только ела, пила, охотилась в окрестных лесах да преследовала своей «любовью» девушек не только дворовых, но и из ближайших деревень. Никаких жалоб на свою «дружину» барин не принимал ни от кого – ни от простых крестьян, ни от соседних помещиков, а, наоборот, всегда готов был встать на защиту своих молодцов, которые чувствовали себя под его властной рукой в полной безопасности, какие бы безобразия ни творили.
Только завершив строительство своих «хором» – как видимых, так и подземных, Баташев привез из Тулы семью – жену с двумя сыновьями. По рассказам людей, знавших ее, эта первая жена из тульского купечества была тихая, кроткая женщина, «смиренница», полная противоположность своему грозному владыке, перед которым она трепетала не менее любого из дворовых. Для нее с детьми была отведена отдельная половина, приставлен целый штат «мамушек да нянюшек», после чего барин как бы совсем забыл о существовании жены-купчихи, могущей только «оконфузить» его.
В одну из своих частых поездок в Петербург он вступил в масонскую ложу, где состояли членами чуть ли не все аристократы того времени, и благодаря этому завязал знакомство и дружбу с массой влиятельных лиц столицы, которые все чаще стали превозносить ум и щедрость нового вельможи, а некоторые приезжали даже отдохнуть от дел правления государственного в дальнее поместье масона-помещика.
Теперь чугунные ворота не запирались ни днем, ни ночью, и, когда «сам» был дома, в усадьбе дни и ночи шел нескончаемый праздник, а толпа гостей, начиная со столичных и губернских вельмож и кончая мелкопоместным дворянством, наполняла дом и огромные флигели.
В круговерти шумной жизни мало кто задавался вопросом – откуда берется та масса червонцев, что рекой текут из рук щедрого вельможи?
Дворовые да заводские рабочие знали лишь, что за барской усадьбой выстроена целая слобода для трехсот рабочих, которых барин привез откуда-то со стороны и, видимо, платил им большие деньги, так как жили они «гостями». Но вот что было странно: дома ли, в кабаке ли, на гулянье ли можно было видеть только 150 человек, остальная же половина всегда отсутствовала.
Неизвестно, кто был смельчак, решившийся выслеживать «барских рабочих», но все же скоро выяснилось, что ровно в полночь 150 этих таинственных рабочих отправлялись к одной из башен в задней стене парка и исчезали за ее дверями. Оттуда, один за одним, выходила другая половина и безмолвно рассыпалась по своим домишкам. Долгое время напрасно старались допытаться от кого-нибудь из них – куда они ходят ночами и что делают, но и от пьяных даже получали один ответ: мол, своя голова еще не надоела, а «с барином шутки плохи». Некоторые вообще отвечали угрозой доложить самому об излишнем любопытстве дворовых, после чего всякие расспросы прекратились. Тайная сторона деятельности Баташева так и осталась бы скрытой от всех, если бы и здесь – как это не раз уже бывало в истории – не оказалась замешана женщина.
Один из рабочих, на свое несчастье, без памяти влюбился в заводскую девушку Грушеньку, которая условием своей благосклонности поставила его рассказ о том, где он пропадает целыми сутками и что там делает. Долго клялась она и божилась, что и попу на исповеди не проговорится, и сдался рабочий, рассказал ей все. А спустя немного времени по округе пошла глухая молва о том, что в «подземных хоромах» устроен монетный двор, где день и ночь «работаются червонцы» теми самыми рабочими, что привез барин с чужой стороны.
Конечно, все разговоры велись шепотом, в темных углах, но Баташев не только узнал про эти слухи, но и установил, откуда они пошли: в одну и ту же ночь пропали без вести влюбленный рабочий и болтливая Грушенька. А потом две ночи подряд люди, проходившие случайно мимо господской усадьбы, со страхом передавали, что откуда-то, точно из-под земли, слышны были слабые глухие стоны и крики, но такие страшные, что «волос дыбом становился». Все догадывались, кто умирал медленной мученической смертью в подземных застенках, но уже никто не смел проронить хоть слово.
У Баташева была страсть скупать имения соседей, прилегавшие к его колоссальному поместью. И вот как-то раз, заехав в самый глухой уголок своего «княжества», он увидел маленькую усадьбу, которую решил немедленно «приобщить», для чего сейчас же заехал к ее хозяину, с первых слов предложив ему крупную сумму за родовое гнездо.
Неизвестно, чем бы кончилось дело, если бы не вышла угощать гостя дочь хозяина, оказавшаяся такой красавицей, что Баташев сразу влюбился в нее, как мальчишка, и на другой день заявил помещику, что «жив быть не хочет», коли тот не отдаст ему в жены свою дочь.
Растерялся сначала захолустный помещик от такого неожиданного заявления всевластного вельможи, однако, оправившись, твердо сказал, что хоть и беден он и понимает, как трудно ему бороться с таким «большим барином», но все же, пока он жив, дочь его не будет ничьей наложницей. Почему и здесь Баташев не употребил, по своему обыкновению, насилия, неизвестно, но только спокойно заявил, что вовсе не собирается делать дворянку своей любовницей, а просит его «родительского благословения» на законный брак с его дочерью. И войдет она в его дом после церкви не только «венчанной женой», но и полной хозяйкой.
Не поверив в слухи о том, что Баташев уже женат, старик дал свое согласие, а счастливый жених двинулся домой, наказав невесте и всей ее родне готовиться к свадьбе. Приехав в свою вотчину, он сейчас же послал за попом и безо всякого вступления заявил растерявшемуся священнику, чтобы тот готовился венчать его не позже, чем через неделю, и что к этому сроку в церкви все должно быть устроено самым блестящим образом. Батюшка было попытался что-то возразить, говоря барину, что тот уже и так в законном браке обретается. Но грозный барин священнику и кончить не дал: так гаркнул на бедного попика, что тот, говорят, еле на ногах устоял. Мол, один тут у всех вас закон – моя барская воля!
Священник был, видимо, не из породы мучеников за веру, и ровно через неделю вся громадная церковь сияла тысячами свечей, всюду были разостланы дорогие ковры, расставлены цветы и пальмы из господских оранжерей, а «сам» в великолепном кафтане, усыпанный бриллиантами, встречал свою красавицу невесту на церковной паперти. Когда безбожный вельможа разослал по всем концам губернии гонцов сзывать гостей на свадебный пир, все страшно возмущались таким невиданным беззаконием. Но все же к назначенному времени громадная усадьба еле вмещала съехавшихся гостей, а свадебный стол, как свидетельствуют архивы, «готовился на 810 кувертов».
Еще в канун свадьбы из барской конторы было послано смирившемуся батюшке денег две тысячи рублей «самому», да на украшение храма, да еще с барской конюшни – «жеребца серого со всей сбруей и колымажкой новой».
Во вторую свою жену Баташев влюбился, видимо, не на шутку. Светлый и радостный ходил «грозный барин», почти не расставаясь со своей красавицей женушкой, ради которой не только прекратил оргии в «павильоне любви», но и почти все прочие шумные потехи, которые были не по вкусу новой владычице Гусь-Баташева. Первая же жена продолжала жить в том же доме, еще накануне свадьбы барин зашел на ее половину и заявил: «Как ты жила, так и живи – всем в доме места хватит, и никто тебе обиды не сделает, а дети все одно – моя кровь и мои наследники». Затем созвал всю дворню: «Не вздумайте кто посметь чем-нибудь не угодить прежней барыне – коли кто слово ей не так молвит – запорю».
Но уже на второй год семейной идиллии начал Баташев скучать по прежним потехам. Сначала возобновились шумные охоты, пиры с вновь нахлынувшими гостями, а скоро и «павильон любви» засиял и по ночам стал оглашаться музыкой, пением и пьяными выкриками. Вторая жена вместе с новорожденным сыном и особым штатом придворных была также отправлена на отдельную половину, но «сам» часто заходил к ней, она же всегда присутствовала на пирах и празднествах, когда съезжались дамы. Вообще, он хорошо относился к ней, требуя только, чтобы она не вмешивалась в его жизнь, являясь лишь по зову «пред светлы очи».
