уже не против была прокатитсья с ним. Он припарковал машину на какой-то улице, достал бутылку шампанского и сказал:
– Это шампанское я привёз из Испании специально для тебя.
Я задумалась. Он разлил шампанское по бокалам и дал мне один.
Я выпила.
Мы поехали дальше.
Мы провели вместе всю ночь, а потом гоняли по Москве, и у меня между голых ног был букет. Столько счастья!
На новый год я поехала в Питер. Созванивалась с Варей. Купила себе коктейль в дорогу. Пила его ночью пустом тамбуре. Не могла же я заснуть непьяной.
Жеся написала мне тёплую смс.
“Стоим у Сорбонны, машем тебе вовсю руками, передавай приветы =) Хорошо…”
“Навстречу Новому году в Питере? Пусть у тебя начнется новая жизнь. такая, как ты захочешь. не забудь – на выходе из поезда – весь хлам из мозгов – вон”
Я ей ответила. Она стала очень душевно ко мне относиться.
Было необычно, и ново, и тягостно видеть поездной пейзаж за окном. В мире еще были эти леса и деревушки, и в них жили люди. Всегда удивлялась, как люди в них живут. Я была оттраханная, поэтому радостная. В другом настроении меня бы очень удручила эта поездка. Из-за того, что в мире есть что-то еще, кроме меня и моих переживаний.
Питер великолепен. И – Новый год. Я звонила Жесе и бабушке с балкона. Пожелала бабушке увидеть своих внуков. Зазвонил мой телефон. Это был Илья. Тот, другой. Он был не в Москве. Я была счастлива его слышать. Я жаждала его слышать. Только его. Я не влюбилась. Это был глоток воздуха. Илью позавчера я видела третий раз в жизни, у него были жена, дочь и много еще чего. Но он был гораздо более настоящим, чем вся остальная моя жизнь.
Из Питера я вернулась пораньше. Было удручающе холодно. Вернулась к родному запаху, кошке, и Варе, спящей в темноте в соседней комнате.
Я люблю их, – подумала я.
Мне повезло. Позвали работать переводчиком на съемки. Всего несколько дней, но хорошо заплатили.
Мы жили дальше, пили и смотрели фильмы, а за окном мело. Это была радость. Радость радость радость. Мы ходили в клубы танцевать. Приехал Илья. Как мы зажгли, просто невероятно.
Приближался февраль. Работы все не было. Я упрямо рассылала резюме на работу в теле– и кинокомпании. Все как будто уснули. Ничего особого больше не происходило.
Я расплакалась накануне дня рожденья, а Варя вытянула меня в бар.
– У меня День Рожденья завтра. Дайте водки. Две.
Прогресс. Варя меня очень нежно поздравила. Она сказала мне то, что я хотела услышать, то, что я сама бы себе пожелала. Я как будто была наедине с собой. Первой позвонила Женя. Было радостно. Мы поехали в клубы. Это было нечто.
И на следующий день было радостно. Кино, суши… Мне исполнялось 22. 2 и 2 можно поменять местами, и я себе пожелала, чтобы моя жизнь перевернулась и круто изменилась. А потом мы с Варей снова сидели в том же баре, и снова пили. И снова поехали в клубы. Так мне исполнилось 22. Второй День Рожденья. Без. Мамы.
Приближался март, все было как прежде. Я переводила тексты, мультики, фильмы и инструкции по применению. Я хотела сапоги. Хорошо, что папа купил мне зимнюю обувь прошлой зимой. Илья часто приезжал. К апрелю я поняла, что мне нужна любая работа. Любая. Только работать. Только перестать чувствовать себя говном. Я хотела устроиться официанткой.
В середине апреля я гуляла, и у меня заболел правый бок. Поликлиника, хирург, домой, скорая. Я попала в больницу. Я верю, что в больницу попадают люди, которые не справляются с жизнью. Это было списание по недееспособности. Этакая смерть после непрожитой жизни. Признание в своей некомпетентности. В больнице я поникла, посерела, почувствовала себя ублюдочной и убогой. Женя и Варя приходили каждый день, это было очень радостно! И так ново. Я чувствовала заботу. И нежность, и тепло, я отогревалась. Папа пришел с Татьяной, тетя, тетя Рита, брат, Лена, троюродная сестра… Все пришли меня повидать. Я удивилась, как много людей меня любит…
Однажды, в день, когда меня никто не посещал, я вышла из больницы и дошла до дома. Открыла дверь ключом… В мою комнату светило солнце… На моем столе лежали мои бумаги… Мой ковер был по-прежнему синим, и где-то была моя кружка… Мои книги все также стояли в ряд… Я когда-то здесь жила. Здесь когда-то жил человек, который дышал и мыслил, двигался… что-то не получалось, но он ходил, говорил, спал… Теперь его не было. Я чувствовала себя мертвой.
Я плакала. Я хотела домой. Я понимала, что глупо. Но все равно плакала, и ничего не могла с собой поделать.
Я вышла из больницы серой, заплаканной и бледной. Радовалась солнцу. Наступила весна.
Мне нельзя было носить тяжести какое-то время и, конечно, я не могла устроиться официанткой. Продолжала, как раньше. Тупо рассылать резюме.
Отчасти я не могла найти работу из-за кризиса, конечно. Отчасти – от того, что я никогда не была официально оформлена на своих студенческих работах. Отчасти – из-за того, что я не хотела работать по специальности. Отчасти причиной были мои лень, и бессилие, и страх. И то, что мне было удобно не работать и так жить. Я не только после больницы была слаба. Я вообще была слаба. Наголову.
После я не раз любовалась птицей Феникс на своей стене. Мне не раз и не два пришлось снова вставать – но уже из своего – пепла. И мне захотелось, чтобы птица летела вперед, в будущее, направо. Но она была нарисована на стене, летящей налево, назад, в прошлое. Заставить её лететь направо, в будущее, можно было только одним способом – стереть её, уничтожить, и нарисовать другую птицу.
Это был апрель. В мае всё было так же. Варя, разговоры, алкоголь, клубы, Илья, попытки найти работу… Только с Варей разладилось. Ей надоела моя имитация деятельности. Моё копание в себе, мои дневники, разговоры о психологии и поиски причин. Она думала, что необязательно решать проблему. Можно с проблемой жить, и даже смеяться, и даже быть счастливой. Но она так мне этого не говорила. Она просто уходила от ответов на вопросы, говорила, что устала, говорила, что ей надоело, говорила, что ей всё равно… А я бесилась и не могла понять, почему она не хочет разговаривать. А она раздражалась, и не хотела снова и снова обсуждать одно и то же… А я писала ей письма с просьбой прямо сказать, что она хочет. А она мне отвечала, но понятнее не становилось… В общем, портились отношения. Мне было жаль их.
