что? Что я сделала?
Ее мать и отец начинают говорить одновременно, комната заполняется ободрительными шумами, утешительными звуками, словами, не отвечающими действительности и понижающими ее бдительность. Я сажусь рядом с ней. Смотрю ей в глаза. Говорю только с ней.
– Твоя жизнь теперь изменилась, – говорю я. – Ты теперь другая. Это произошло не по какой-то причине, ты этого не заслужила, но тебе нужно с этим справиться, иначе тебе грозит смерть.
– Послушайте, – говорит Кен, заглушая шумы Черил. – Мне не нравится, что вы так вот пугаете нашу дочь. Это непродуктивно.
– Знаете, что непродуктивно, Кен? – спрашиваю я, не отрывая глаз от Стефани. – Фактически отдавать вашу дочь в руки убийцы, потому что вы не относитесь к этому серьезно, хотя вас предупреждает один из ведущих мировых специалистов, сидящий перед вами.
– Дайте мне номер сотового доктора Эллиотт, – говорит Кен.
– Мы должны сейчас думать о Стефани, – говорю я. – Я смогу обеспечить ее безопасность, если вы отпустите ее со мной на три следующих дня. Я вам гарантирую, что она останется жива.
Черил обеими руками прижимает к себе чихуа-хуа.
– И куда вы ее возьмете? – спрашивает Кен.
– Не могу вам сказать, – уверенно говорю я. – Но…
Раздается звонок в дверь.
– Мы сейчас продолжим этот разговор, – говорит Кен, проходя мимо меня в коридор.
Входная дверь открывается, и я слышу голос:
– Извините, что беспокою, но я доктор Кэрол Эллиотт, меня волнует безопасность вашей дочери – угрозы ей могут исходить от одной из моих пациенток.
– Солнышко? – зовет Кен из коридора, и Черил практически пролетает мимо меня, оставив в комнате чихуа-хуа.
– Стефани… – начинаю я, глядя ей в глаза.
– Вы – Линнетт Таркингтон, – говорит Стефани, чуть не хохоча.
– Ты должна мне верить, – быстро и взволнованно говорю я. – Эта женщина там желает тебе смерти. Я хочу тебя спасти.
– Что? – спрашивает она.
Я слышу взволнованные голоса из коридора. Слов я не могу разобрать, но они в любую секунду могут вернуться в комнату.
– Мы – последние девушки, – говорю я. – Мы друг друга понимаем. Если ты не хочешь умереть в течение следующих трех дней, беги со мной, не трать время.
Я встаю и иду в коридор, ведущий ко второму выходу из задней части дома. Моя душа распускается, как цветок, когда я слышу шаги Стефани у меня за спиной.
– Линнетт? – слышу я крик доктора Кэрол сзади.
Я прикидываю, не развернуться ли мне, не броситься ли на нее, не расстегнуть ли поясную сумку, не приставить ли пистолет к ее лбу и не нажать ли три раза спусковой крючок, но тогда я отправлюсь в тюрьму, а она наверняка имеет помощников, и тогда я не смогу защитить от них Стефани.
– Эй! – окликает нас Кен.
– Стойте! – кричит доктор Кэрол.
– Стефани! – вопит истерическим голосом Черил.
Я хватаю запястье Стефани, тащу ее. Мы проносимся по кухне, потом в завывающуюся дверь, огибаем дом. Они глупейшим образом преследуют нас по нашим следам вокруг дома, хотя могли бы прямиком перехватить нас в переднем дворе. Я слышу, как шлепают босые ноги Стефани по тропинке, потом потише – по траве, потом снова громче – мы по асфальту перебегаем к «кэдди» Гарретта.
Я открываю водительскую дверь, проталкиваю Стефани по неразделенному сиденью на пассажирское место, сажусь сама, вставляю ключ в замок, поворачиваю. Большой танк оживает. Доктор Кэрол все еще бежит по переднему двору. На ней белая блузочка. Она не спешила – перед тем как отправиться сюда, накрасилась и причесалась. Не думала, что я первой приду за Стефани.
– Это?.. – начинает Стефани, а я жму на газ, и здоровенная машина срывается с места.
Я поворачиваю баранку, чтобы объехать доктора Кэрол.
– Это та женщина, которая хочет нас убить, – говорю я. – Одна из них. Их больше. Гораздо больше. Сядь на пол, чтобы тебя не могли увидеть, а мне нужно подумать. Когда мы выедем из Лос-Анджелеса, я тебе расскажу, что происходит.
Она без возражений, молча садится на пол. Хорошая девушка. Умная девушка. Последняя девушка.
* Записки, нацарапанные на переднем крыльце семейного дома Шипманов, ноябрь 1980
Группа поддержки последней девушки XV: Воины мечты
Мы выезжаем на Десятую в сторону Четыреста пятой. Вероятность того, что они перекроют хайвей, меньше вероятности перекрытия улиц, но все равно остается немало способов, которыми они могут нас остановить: Эмбер-поиск[53], дорожные патрульные, камеры слежения, джи-пи-эс-трекинг, распространение информации радиостанциями. «Кадиллак» Гаррета – одна из тех машин, которую запомнит каждый, увидев на дороге. Я с таким же успехом могла бы ехать на неоновой рекламе.
Телефон Стефани начинает играть популярную песню.
– Это моя ма, – говорит она, показывая мне экран с пола перед пассажирским сиденьем.
Эта машина требует немалых физических усилий, чтобы при такой скорости удерживать ее в своей полосе. Я не отрываю глаз от дороги.
– Скажи ей, что с тобой все в порядке, – говорю я. – Скажи ей, чтобы не звонила в полицию. Скажи ей, что я не похищаю тебя, я спасаю тебя от того, что тебе грозит.
– Они решат, что вы меня заставляете это говорить, – отвечает она, а популярная песенка продолжает терзать мои уши. – Они решат, что у вас пистолет.
– Пистолет у меня есть, – говорю я, но быстро меняю решение. – Не говори им этого.
– Ма, – говорит она, прижимая телефон к уху. – Я…
Они не позволяют ей вставить ни слова, пока я не выезжаю на Четыреста пятую в направлении на север.
– Она может меня защитить, – говорит наконец Стефани, потом некоторое время слушает. – Да, я, да, точно знаю, кто она. – Пауза. – Нет, она не сумасшедшая. Мне все равно, что сказал ее доктор. Ма? – Пауза. – Ма? – Пауза. – Мама!
Я протягиваю руку, и между нами уже появилось взаимопонимание, потому что она кладет телефон прямо мне на ладонь. За ревом «Кадиллака» я слышу пискляво-панический голос Черил. Я прижимаю трубку к уху.
– Черил, – говорю я, потом еще раз – громче: – Черил!
– Советую вам остановить машину и выпустить мою дочь! – кричит она.
– Она пробудет со мной три дня, – говорю я. – С нее и волоса не упадет.
Она не слушает. За ревом двигателя, тратой сил на то, чтобы удержать машину на полосе, искажениями на линии я различаю только отдельные слова. Я слышу «сумасшедшая», я слышу «тюрьма», я слышу «психопатка». Последнее причиняет мне боль. Потом тишина. Потом через помехи в моей голове до меня доходит другой голос.
– Линнетт, еще не поздно, – говорит доктор Эллиотт. – Остановитесь и выпустите
