Когда она вошла в библиотеку, комиссар уже допивал свой кофе. Он поднялся ей навстречу, и его любезность вызвала у Мари-Анжелин невольную улыбку.
– Нет необходимости торопиться, комиссар. Я целиком и полностью в вашем распоряжении, – ответила План-Крепен любезностью на любезность.
– Приятно слышать, но у меня всего несколько вопросов.
– Я вас слушаю, – произнесла мадемуазель и непринужденно расположилась в кресле.
Комиссар тоже сел, и лицо его посуровело.
– Поверьте, мне тяжело возвращаться к вашему пребыванию в Понтарлье... Или в его окрестностях. Не сомневаюсь, что и вам не легче, но мне нужно знать все, вплоть до самой незначительной мелочи, детали последних минут жизни инспектора Соважоля.
Лицо комиссара внезапно болезненно напряглось, и Мари-Анжелин почувствовала, как трудно переживает Ланглуа трагическую потерю. Молодой полицейский заменил ему сына, и теперь он прилагает все свои силы, желая докапаться до истины.
Она тоже скорбно поджала губы.
– Если я могу вам помочь...
– Думаю, что можете. И если говорить откровенно, надеюсь только на вас, потому что последние слова Соважоля относились именно к вам. Он попросил найти Морозини, зная, что он должен приехать, и, когда князь пришел, собрав последние силы, сказал ему, что вы живы и что он вас видел.
– Он больше ничего не сказал?
– Ничего! Медсестры мне рассказали, что он держался изо всех сил, стараясь дождаться вашего родственника, чтобы рассказать ему о вас. Дождался, а потом умер. Вы сами сказали, что видели, как он упал. Где именно это случилось?
– Я ни разу не бывала во Франш-Конте и не знаю тех мест... Когда я выбралась на крышу риги, в которой меня держали, настали сумерки, но я поняла, что ферма находится на холме, а вокруг горы. Инспектора я заметила по другую сторону дороги. В руке он держал пистолет, из которого только что выстрелил. В эту минуту он тоже меня увидел и помахал мне рукой. Мне очень больно вам это говорить, но думаю, это его и погубило. В эту минуту раздался выстрел, откуда, я не знаю. Инспектор отпрянул, а я потеряла равновесие, упала, ударилась головой и соскользнула по скату крыши...
– Вы, наверное, ударились о ставень слухового окна, из которого вылезли. В любом случае кто-то помог вам, и вы все-таки не упали с крыши. Иначе мы бы с вами здесь не разговаривали... Или вы были бы в гипсе. Неужели вы в самом деле ничего не помните из того, что произошло потом?
Мари-Анжелин не слишком уверенно повела плечом и кивнула, подтверждая, что действительно ничего не помнит. Однако Ланглуа, с его-то опытом, было очень трудно в это поверить. И он снова задал тот же самый вопрос:
– Неужели у вас не сохранилось никаких воспоминаний о том, что было после вашего падения и до того, как вы оказались в монастыре Благовещения?
Не глядя в лицо комиссара, который пытливо и просяще вглядывался в нее, Мари-Анжелин, понимая, что ее история с провалами памяти и забвением не выдерживает критики, немного ослабила оборону.
– Не сохранилось ничего определенного. Очень болела голова, мне было трудно разобраться, что мелькает в потемках, когда я приоткрывала глаза. Сколько времени прошло между смертью инспектора и моим отъездом из монастыря вместе с мальчиками?
– Какими мальчиками?
– Альдо и Адальбером. Наша маркиза их иногда так называет. Так сколько прошло времени?
– Судя по заключению судебно-медицинского эксперта и словам "мальчиков", немногим более суток. Слишком долгий срок для бессознательного состояния, если это не кома. Когда вы пришли в себя?
– Когда меня принесли в монастырь. Духовные песнопения...
– Вы сочли, что попали в рай? – насмешливо осведомился комиссар, растянув губы в улыбке, в то время как глаза продолжали сверлить Мари-Анжелин.
План-Крепен чувствовала, что комиссар ей не верит, но продолжала тем же тоном.
– Скорее мне показалось, что я очнулась несколько веков назад и попала в Средневековье. Одежда, белые и черные покрывала... Все было таким необычным!
– А когда Морозини и Видаль-Пеликорн пришли, чтобы забрать вас, вы их узнали?
Мари-Анжелин смущенно отвела глаза.
– Да... Но сделала вид, что не узнала. Вы меня понимаете, ведь правда? Мне действительно нужно было время, чтобы подумать, расставить все по местам. И потом, я чувствовала такую усталость, что предпочла... прежде всего поспать, потому что, наконец, находилась под защитой!
– И до какого времени вы спали?
– Всю дорогу, пока не приехали сюда. И хотела бы спать дальше, потому что во сне забываются все горести. Мальчики ушли, а наша маркиза собственноручно повела меня в мою комнату... Которая на самом деле оказалась вовсе не моей. Она не поверила в мою амнезию и приготовила мне парочку ловушек. В них-то я и угодила! Никому не советую чувствовать себя сильнее всех. Все равно я проиграла маркизе!
– Хорошо, оставим пока эту тему. Я хотел бы вернуться к вашему похищению. Вам удалось рассмотреть лица ваших похитителей?
– Нет. Сначала меня оглушили, чтобы затащить в машину. А потом завязали глаза. Мне удалось чуть-чуть сдвинуть повязку, но попытка ни к чему не привела. Повязку же водрузили на место и вдобавок надели на меня черные очки.
– Иными словами, единственный человек, которого вы могли рассмотреть как следует, была хозяйка того дома, где вас держали и откуда вы попытались сбежать через слуховое окно?
– Выходит, что так.
– Опишите мне ее! Или – нет! Воспользуйтесь еще раз вашим чудесным даром художницы. Думаю, она осталась у вас в памяти, так что сделать рисунок не составит для вас проблемы.
– Дело в том...
– И еще нарисуйте, пусть в самом приблизительном виде, ригу, овин или хранилище фруктов, где вас поместили. Если мы отыщем постройку, которая находится напротив того места, где был убит Соважоль, мы уже сделаем огромный шаг вперед, и я вам буду бесконечно благодарен.
Мари-Анжелин прикрыла глаза, словно пыталась сосредоточиться. На самом деле она не хотела, чтобы инспектор заметил ее смятение. Конечно, ей не составило бы труда нарисовать эту ригу или овин, но таким образом она навела бы на след людей Ланглуа или самого Ланглуа. А вот этого Мари-Анжелин ни за что не хотела. Можно было бы, конечно, нарисовать что-то непохожее, но природная порядочность Мари-Анжелин не позволяла ей воспользоваться таким негодным средством. К тому же ложь рано или поздно обернулась бы против нее, навсегда лишив ее доверия и дружбы человека, которого она уважала и ценила.
Мари-Анжелин размышляла и вдруг буквально почувствовала, как напрягся и потяжелел взгляд полицейского, направленный прямо на нее. Он словно бы читал ее мысли. Осторожно! Опасность! Она поспешно открыла глаза и улыбнулась Ланглуа.
