Я отвлекся потому, что в ту самую пору как раз и начинался мой роман с Региной.
На нее я обратил внимание сразу, при первой же встрече. Стройная, рыжеволосая, с длинными, яркими, зелеными глазами, она была хороша! Но главное все же заключалось не в этом. Не только в этом… Регина выглядела на редкость скромной, покладистой, какой-то очень тихой. Вот, в чем была вся суть — тихой!
Среди нынешних курочек такие встречаются редко. И я воспринял ее — как подарок. Как подарок судьбы. И поначалу умилялся (я ведь всю жизнь ищу тихий вариант, именно — тихий!), и усталое сердце мое грелось возле нее, оттаивало и пело…
Но потом, постепенно, меня начало кое-что тяготить. Скромность ее показалась мне чрезмерной. Несмотря на всю свою покладистость и покорность, она — странное дело! — никак не хотела сближаться со мной вплотную. Не отдавалась, не шла на это… А когда я пытался настаивать — ловко выворачивалась, ускользала из рук.
И как-то раз — разгоряченный и взвинченный — я сказал:
— Что все это значит? Потолкуем всерьез. Я еще мог бы тебя понять, если бы ты была — целенькая… Но ты ведь уже имеешь опыт — сама говорила. Кое-что повидала, вкусила… Правда?
— Правда, — вздохнула она.
— Ну, так в чем же дело? Чего ты боишься? Или, может, просто не любишь — и потому…
— Ах, вовсе не потому. Скорее — наоборот!
— Но… Черт побери! Тогда что же?
— А тебе так уж это нужно? — быстро задала она встречный вопрос.
— Конечно, — ответил я.
— Все вы мужчины — как кобели, — пробормотала Регина, — ищите одно…
— Все люди ищут одно, — возразил я с праведным гневом. — Дело простое.
— Ну, не такое уж простое.
Она умолкла на миг, задумалась. И потом:
— Послушай… В конце концов, если уж тебе невмоготу, — если уж такой твой темперамент — подыщи на время другую девочку.
— А… Ты? — растерялся я.
— А я — что ж… Я согласна. Могу даже сама помочь — подыскать… И ревновать не буду.
— Что-о? — сказал я грозно, — ты, значит, согласна! И ревновать, значит, не будешь! И еще осмеливаешься говорить мне — о любви… Ну, знаешь, это уже слишком.
Мы поссорились в тот вечер. Выпив водки и распалясь, я нагрубил ей, раскричался — и она ушла, прикрыв ладонями лицо, неловко споткнувшись на пороге.
Несколько дней после этого я выдерживал характер; не навещал ее, не звал… А когда наконец соскучился и явился к Регине — было уже поздно. Она исчезла. Исчезла бесследно. И больше я никогда уже ее не встречал.
А потом — в лесу, у костра, — я случайно разговорился с одной из ее подружек. И тогда-то лишь понял все до конца!
— Дурак, — было сказано мне, — она тебя действительно любила. По-настоящему!
— Не верю, не похоже, — забормотал я, — если так, — зачем же она устраивала комедию, подсовывала мне других?
— Да потому что она не могла с тобой спать… Она же больна!
— Больна, — повторил я, вздрогнув, как от удара. — Чем больна?
— Ну, чем? — повела бровью девушка, — тем самым… Не понимаешь, что ли?
— Где ж это она подхватила?
— Не знаю. Наверное, уже здесь. И она недавно только начала лечиться — но тебе не говорила. Боялась. Ах, с тобой она всего боялась! И мы ее жалели: лежит ночью и плачет, и плачет… Был момент, когда она даже замену для тебя подыскивала — чтоб ты не нервничал… И знаешь, кого она для тебя предназначала?
— Кого же?
— Меня, — сказала девушка. И улыбнулась, обнажая мелкие, кривые, съеденные зубы. — А я была согласна! Почему ж подружке не помочь? Да и вообще.
— Мерси, — сказал я, отводя взгляд. — Ну, а где же Регина сейчас?
— В районной больнице. Но и об этом она тоже не хотела, чтоб ты знал… И просила нас — не говорить.
* * *
Однажды ночью я сидел, перечитывая Диккенса… (Это один из самых любимых моих писателей. Он всю жизнь как бы рассказывает мне — обо мне самом. Дает сходный очерк судьбы; конечно, в облегченном, романтическом, старо-английском варианте. И он неизменно утешает меня и греет; ведь у него всегда, в результате, добро торжествует над злом. И герой обретает в награду все — и удачу, и истинную любовь!..) Я листал страницы старой потрепанной книги. И дымил папиросой. И не спеша потягивал чифирь. И легко было мне сейчас — в тишине и покое. И верилось: кошмары мои кончились, и судьба сменила знак. И может быть, скоро откроются в ней новые, счастливые главы…
Возле правой руки моей помещался чайник и повитый паром стакан. Возле левой — стопка книг и бумаг. Посредине стола стояла жестянка из-под пороха, заменявшая пепельницу. А за спиною чернело окно, обметанное инеем и дышащее стужей.
И вот оттуда, из-за спины, внезапно пришло ко мне ощущение опасности. Вернее — какого-то странного тревожного беспокойства…
Я медленно поворотился к окошку. И увидел там — на черном фоне — смутно белеющее чье-то лицо.
НОЧНОЙ ГОСТЬ
Лицо мелькнуло — и исчезло. Я так и не успел разглядеть: кто это был? Но уже угадывал: это — не здешний! Это кто-то со стороны, издалека — из прошлого… Из той самой, темной бездны, от которой я все время стараюсь уйти, уберечься. И не могу! И постоянно чувствую ее где-то вблизи, за спиною.
Там у меня имелись не только друзья, но и враги. И врагов — много. И самых разных. Так кто же — из них? Может, все-таки Рашпиль? Пожалуй, я не обознался тогда, у барака; это был именно, он. И он, в свою очередь, приметил меня. И ловко ускользнул, и сам меня начал выслеживать; предпочел превратиться из зайца — в охотника! Что ж, так и должно быть, по законам бездны. Слова, когда-то сказанные мною, помнит ведь и он. И он тоже, конечно, не ждет от меня добра…
Я заметался. Разыскал и спрятал в рукаве старый свой финский нож. Затем выключил свет. И отворил дверь. (Трюк это старый, испытанный; визитер в таком случае теряется, и не знает, что делать, как поступить…) И став у притолоки, сбоку — приготовился к встрече.
Время, однако, шло — и никто не появлялся… Я становлюсь истеричным, — зигзагом прошло в голове, — из-за чего, собственно, вся эта паника? Да мало ли кто, в конце концов, мог заглянуть в окно! Ну, например, — какой-нибудь пьяный…
И тут я услышал шаги. Они были легки и упруги. Они возникли в отдалении — приблизились крадучись. Дверь скрипнула и подалась. Пришелец остановился, топчась, на пороге… И сейчас же я спросил:
— Это ты, Рашпиль?
— Нет, — сказал голос из темноты. Он и в самом деле, принадлежал кому-то другому… Другому, но тоже — очень знакомому!
— Почему — темно? — спросил голос. И потом, торопливо: — Эй, Чума, что случилось? Ты же здесь, я знаю…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
