На ней, как и на Кави-усане, была несвежая форменная одежда, перепоясанная выразительным заотарским палашом в изукрашенных ножнах. Странное сочетание.
— Мою Госпожу Света зовут Армаити… И она — смысл моей жизни.
— Здорово, — пробормотал Растов.
«Интересно, он знает, как меня зовут? А то все „капитан“ да „капитан“… Хоть я уже и майор», — подумал Растов, но промолчал.
— Ты — русский пехлеван, благородный человек, — Кави-усан скачком перешел на «ты». — И я не держу на тебя зла… Ведь там, возле Пещеры Дракона, ты не только сохранил мне жизнь, хотя обязан был убить меня, и на этом настаивали твои беспутные друзья, но и отвратил меня от неправильного и опасного решения, связанного с той русской женщиной, что я нашел тогда на фабрике шелка… Припоминаю, ее звали Нина… То есть ты, капитан, дважды послужил золотой рукой Ахура-Мазды! А дважды — это даже не единожды… Это не может быть случайностью! И я был бы последним грешником, достойным самых страшных проклятий, если бы отплатил тебе злом за добро после всего, что ты для меня сделал.
— Приятно слышать, — буркнул Растов и попробовал приветливо улыбнуться. Получилось так себе.
— Поэтому я… Точнее, мы — я и моя сияющая Армаити — предлагаем тебе уйти с миром… Положи пистолет — и уходи.
С этими словами заотар указал на прямоугольный вход в тоннель слева от себя.
Вход определенно открылся уже после того как разверзлась «волчья яма». Похоже, в отличие от действующего в основном интуитивно Терена, Кави-усан кое-что смыслил в управлении Лабиринтом. (Из чего Растов заключил, что его друзья все-таки стали жертвой злого умысла заотара, а вовсе не случайности.)
Растов призвал на помощь всю свою доброжелательность. Всю свою терпимость. И весь свой — скромный, к слову — дипломатический дар.
Вслед за чем сказал:
— Спасибо тебе, что помнишь добро, о благородный Кави-усан. И я сражен духовной красотой твоей прекрасной спутницы Армаити… Но ведь ты понимаешь, что я не могу уйти без своих товарищей? Моя религия запрещает мне это… Как и твоя запрещала бы тебе!
При упоминании религии Кави-усан напрягся. Растову показалось, у заотара теперь совсем другие приоритеты.
— Поэтому я прошу твоего разрешения забрать своих друзей. Я обещаю тебе, что мы уйдем туда, наверх, откуда пришли. И не будем вас впредь тревожить…
— Это совершенно невозможно! Судьба твоих друзей решена. Мы — враги, и мы должны убить их.
Растов тяжело качнул головой. Ничего другого он и не ожидал.
— Кави-усан, — сказал он голосом, не допускающим возражений, — я никуда не уйду. И не положу пистолет. Тебе придется попытаться убить меня. Если первым не падешь от моей пули.
Кави-усан долго не отвечал.
Он глядел на Растова немигающим надмирным взглядом и о чем-то своем интенсивно размышлял. А вот Армаити — та ощутимо нервничала. Ствол ее пистолета гулял из стороны в сторону, и Растов, который держал под прицелом более опасную цель — заотара, молился, чтобы экзальтированная дуреха случайно не выстрелила.
— Я нашел путь, — сказал наконец Кави-усан. — По счету «три» мы с тобой оба положим пистолеты и будем драться на палашах. Как то и пристало людям наших каст.
— А если я не обучен этому древнему пехлеванскому искусству? — изобразив испуг, спросил хитроумный Растов.
— Тем хуже для тебя, — высокомерно бросил Кави-усан. — Вы, друджванты, слишком далеко отошли от исконных понятий о мужественности. Вы во всем полагаетесь на технику. Пристрастие к пулям и смертоносному огню слишком долго охраняет вас от мужания! Да-да, иные из вас так и не стали взрослыми… Я видел это своими глазами! Но теперь время платить по счетам!
— Но у меня нет палаша, — делая по возможности беспомощный и обескураженный вид, промямлил Растов.
— Армаити одолжит тебе свой. Ответь же скорей: ты согласен?
Растов закусил губу. И наконец, выродил:
— Ну… Если другого выхода нет… Давай сразимся… Как… хм… мужчины древности.
Кави-усан бросил Растову палаш своей спутницы, и тот, старательно сымитировав неловкость — он все еще боялся раскрыть свое внутреннее ликование, — с трудом, в нелепом клоунском выпаде, подхватил его.
— Раз… два… три! — С этими словами заотар и впрямь положил на пол свой пистолет.
Положил и Растов. И, хотя его сознание уже было полностью поглощено высчитыванием оптимальной стратегии боя на палашах, он все же нашел в себе каплю артистизма, чтобы сказать:
— А что же, разве прекраснейшая Армаити не бросит оружие, как это сделали мы с тобой?
И в самом деле, хотя Растов с заотаром были вооружены теперь по-пехлевански, Армаити по-прежнему держала ствол наизготовку. Причем целилась прямо Растову в голову. Это обстоятельство несколько портило романтическую, густо замешанную на традициях и чести, ауру дуэли.
— Я пистолет не брошу! — зло выкрикнула женщина. Лицо ее вдруг показалось Растову каким-то истеричным, если не сказать — искаженным тенью бесноватости.
— Хорошо, — Растов уснастил свои губы глупой елейной улыбочкой. — Слово красавицы — закон для смелых мужчин.
Тем временем Кави-усан уверенно вынул палаш из ножен — их он благоразумно отстегнул от пояса и бросил на пол поодаль, чтобы не мешали.
— Делай как я! — потребовал он от Растова, который с видом самым наиболванским вертел в руках свои ножны с палашом — они были богато украшены, в отличие от спартанских ножен Кави-усана, полудрагоценными камнями — опалами, чароитами и агатами. — Доставай же скорей свой клинок и… начнем!
Растов тайком бросил на Армаити еще один озабоченный взгляд. Если бы не она, точнее, если бы не пистолет в ее руках… «Ну да где наша не пропадала!»
Непонятно, как обернулись бы обстоятельства, если бы Кави-усан, издав дикий, несуразный какой-то крик, не бросился на Растова, выставив свой палаш далеко вперед.
«Псевдосамурайским стилем» называл такую атаку Растов, когда объяснял мончегорским школьникам, «как делать нельзя».
За то время, пока Кави-усан преодолевал шесть метров, отделявших его от Растова, майор успел прекратить любование ножнами, извлечь палаш, приспособить его под руку, уйти в защиту и, пропустив Кави-усана, несущегося диким кабаном, подставить ему подножку…
…Заотар упал на живот, широко раскинув руки.
Еще секунда — Растов перевернул его с живота на спину сильным ударом правой ноги по ребрам.
Еще секунда — палаш Армаити рассек мундир на груди заотара и, с усилием пройдя через грудину, разрезал пополам пламенное сердце романтика.
Кави-усан издал сдавленный стон, взгляд его вмиг стал стеклянным.
Не давая Армаити осознать происходящее, Растов оставил палаш торчать в теле заотара и метнулся к лежащему на полу пистолету.
Увы, Госпожа Света была начеку.
В коридоре загремели выстрелы.
Первые два раза Армаити промазала. Но когда пальцы Растова сомкнулись на рукояти его пистолета, третья пуля с ошеломительной силой ударила майора в ребро в районе левой подмышки.
Растова швырнуло на пол. Однако благодаря этому падению четвертая и пятая пули Армаити прошли над его головой.
Растов перекатом ушел в сторону. Привалившись плечом к стальной стене, он вскинул пистолет и выстрелил несколько раз.
Армаити наконец сообразила, что из охотника превратилась в жертву.
Она взвизгнула — не по-девичьи, по-звериному. Не решившись испытывать судьбу, Армаити выплюнула в майора некое грозное зороастрийское проклятие, неизвестное переводчику «Сигурд», и метнулась в тот коридор, куда еще пять минут назад Кави-усан, в приливе великодушия, призывал уйти Растова…
Отбросив всякое благородство, майор снова выстрелил — на сей раз ей в спину, но снова не попал.
Гнаться за Армаити он не стал. Страшно кровоточила рана. И главное, нужно было спасать товарищей.
Но прежде всего следовало удостовериться, что с Кави-усаном покончено.
Орошая пол кровью, Растов приковылял к телу заотара и приложил пальцы к его сонной артерии.
Ни-че-го. Ни пульсации, ни движения.
— Видать, дурила, судьба у тебя такая — погибнуть от моей руки… Один раз я тебя отпустил, а второй раз отпустить мне уже сама смерть не позволила, — тихо сказал Растов, непонятно кому более адресуясь: то ли духу Кави-усана, то ли Стальному Лабиринту.
Как вскоре выяснилось, товарищи Растова, попавшие в западню, тоже времени зря не теряли.
В первую голову это касалось бравого полковника.
Дидимов-Затонский кое-как сбросил с себя «Саламандру», оставшись в термобелье. Тем самым он избавился от всех осложнявших жизнь магнитных предметов разом и обрел долгожданную свободу движений.
Затем полковник извлек из транспортного отсека экзоскелета сержанта Кондакова два аккумулятора и крепко обвязал каждый из них концами лопнувших кабелей — тех самых, что служили «нитью Ариадны» Растову.
