чтобы зарядить Жене мощнейшую пощёчину. Звонкий шлепок разнёсся по квартире, и, наверное, его услышал целый мир. – ИДИОТ! ПОЧЕМУ ТЫ НЕ ПОНИМЕШЬ С ПЕРВОГО РАЗА?! ПОЧЕМУ У ВСЕХ ДЕТИ КАК ДЕТИ, А У МЕНЯ ВОТ ЭТО?!
Он боялся поднять голову. Боялся посмотреть в её страшные глаза, потому что знал, что не сможет сдержать взгляд и разрыдается. То, как она кричала… То, как она называла его… От всего этого хотелось бежать.
Женя неслышно прошептал:
– Лучше б я не родился.
– ЧТО МНЕ ТЕПЕРЬ ГОВОРИТЬ ТВОЕЙ УЧИТЕЛЬНИЦЕ, А? МОЖЕТ, ТЫ МНЕ СКАЖЕШЬ, МЕРЗАВЕЦ? МОЖЕТ ТЫ, СКОТИНА?! – Её сумка, нагруженная Бог знает чем, врезалась в затылок Жени. Он даже не шелохнулся – всё так же продолжал молча сидеть, блестящими глазами рассматривая пол. – ПОЧЕМУ ТЫ ПОСТОЯННО ПРИНОСИШЬ ПРОБЛЕМЫ В НАШУ СЕМЬЮ! ХОТЬ БЫ РАЗ ОБРАДОВАЛ НАС! ТЫ ПРОСТО ОДНА! БОЛЬШАЯ! ПРОБЛЕМА!
Наконец она развернулась и направилась к гостиной – всё той походкой злой ведьмы, вечно куда-то спешащей. Когда её шаги смолкли, Женя медленно встал, подошёл к двери и закрыл её. Снова сел на кровать. Снова прижал руки к лицу.
Мир всё-таки поплыл. Чёрт… Он не хотел плакать, – возненавидит себя, если заплачет! – но слёзы не переставали подкатывать к глазам. Они были лишними, они были нужными. Грудь вновь начал заполнять гнев, но уже других оттенков – не тот, что полыхал при виде отца, нет. Этот гнев пожирал только то, что было внутри, он не мог выплеснуться наружу. Потому что снаружи была мать, а уж она то подавит этот гнев и вернёт его обратно с удвоенной силой. И будет кричать.
Господи, как она кричит…
ПОЧЕМУ У ВСЕХ ДЕТИ КАК ДЕТИ, А У МЕНЯ ВОТ ЭТО?!
«Вот это»… Именно она назвала его Евгением (мнение отца при выборе, конечно же, не учитывалось), но за всю свою жизнь – сколько Женя себя помнил – родная мать ни разу не обращалась к нему по имени. Как бы хотелось иметь рядом с собой хоть одного человека, который без насмешки или злости сможет произнести эти простые четыре буквы: «ЖЕНЯ».
Или Женечка. Мягким, тёплым голосом, что заставит растаять сердце с первой секунды.
ТЫ ПРОСТО ОДНА! БОЛЬШАЯ! ПРОБЛЕМА!
Он тихо заплакал, прикрывая рот ладонями. Слёзы потекли по горячим щекам, одна из которых до сих пор пылала от полученного удара. Слишком, слишком всё это неправильно. Должно быть как-то по-другому. В доме должен быть порядок, так? К нему должно тянуть, верно? Он должен быть home, а не house. Не house! Почему другие могут скучать по дому, а он не может? Почему ему становится стыдно, когда весь класс начинает разговаривать о своих родителях, явно нахваливая мам и пап. А он… Он просто злится, краснея и сжимая кулаки.
Дом… Что за странное слово?
Женя встал и подошёл к небольшой тумбочке. Аккуратно поднял её, достал сложенную вчетверо спортивную сумку (от охранника тогда пришлось бежать. Он чуть не поймал его, когда эти чёртовы рамки вдруг запищали) и раскрыл её. Посмотрел на короткие чёрные шторы, обтягивающую фигуру синюю футболку и окровавленные эластичные бинты, что наматывались на кисти перед ударной тренировкой. Одна слеза упала на них, растворившись в бледно-красной ткани. Другая упала на поверхность кроссовки, слегка выглядывающей из спортивной сумки. Тренировка… Спортзал закрывался лишь через несколько часов, но за это время можно наткнуться на пару уличных драк, а вот там оторваться можно по полной! Намного приятнее, чем сидеть здесь и выслушивать комплименты.
Женя взял бинты в правую руку, посмотрел на запёкшуюся на костяшках пальцев кровь и положил бинты обратно. Быстро застегнул сумку и отбросил в сторону, после чего сразу же вышел из комнаты. Последний всхлип утих, когда он добрался до гостиной и, встав в дверном проёме, сказал:
– Мам, можно задать вопрос?
Она как раз разговаривала с отцом (о чём с ним можно разговаривать?), наклонившись над ним, ведь сам он продолжал сидеть в уже продавленном задницей кресле. Как только до неё донеслись слова, она выпрямилась и развернулась всем телом, которое забыло о физической культуре со времён школы.
Её глаза сочились злостью, такой знакомой самому Жене.
– Пришёл прощения просить или что? Вспомнил, что у тебя есть семья?
У меня нет семьи, хотел ответить он, но вместо этого проговорил:
– Как так вышло, что вы поженились? Вы, наверное, обратились к священнику, да? В таком случае желаю ему понабраться мозгов.
Отец бросил на Женю краткий, но очень выразительный взгляд. В нём читалось: «Что ты делаешь? Прекрати, пожалуйста, или нам обоим крышка!»
Да хоть крышка гроба, папа. Я проломлю и её.
– Мне правда интересно, как вам удалось заключить брак? Разве вы знаете, что такое любовь? – Снова это странное слово. Оно оставило горькое послевкусие, как только слетело с губ. – Ты, мама, разве любишь своего мужа? А ты, папа? Вы вообще трахаетесь или только делаете вид, что спите в одной постели? А я? Меня вы любите, нет? Меня вы любите?! – Дрожь просочилась в его голос, плач подавлял крик. – Вы… вы просто не способны любить, вот и всё. Ты можешь только бить, – он указал на мать, и на миг – на целый миг! – она съёжилась. Потом Женя перевёл взгляд на отца, не удивившись тому, что его глаза тут же опустились вниз. – А ты можешь только всё время молчать и хлебать дерьмо, пока тебя поят! Ты грёбанный дерьмоед! МОЙ ОТЕЦ – ДЕРЬМОЕД!
Женя с рёвом набросился на отца и с размаху ударил кулаком прямо по лицу, услышав хруст ломающегося носа. Ноги заплелись, тело унесло в бок, но ярость, кипящая внутри адским пламенем, заставила быстро подняться и снова вцепиться в отца.
Эти испуганные карие глаза…
Как же они бесят!
Женя занёс кулак и с криком врезал из по зубам, лишь слегка защищёнными окрашенными кровью губами. Ударил третий раз, над бровью, и рассёк её за секунду. Он бы избивал и избивал мёртвое тело отца, пока не насытился бы удовольствием, но тут крепкие руки сжали его шею и резко оттащили назад.
Мать расцарапал Жене щеку, оставив на ней четыре неглубоких, но очень чётких пореза. Он этого даже не заметил. Только когда она пронзительно заверещала – так, что содрогнулся весь мир – он остановился и посмотрел на стоящую перед ним женщину.
Она показалась ему самым противным существом за всю историю человечества.
– Надеюсь, вы оба скоро сдохните.
И всё ещё плача, с дрожащими губами и окровавленными руками Женя поплёлся к себе в комнату.
Закрыв за собой дверь, он сжал зубами подушку и яростно закричал, давясь собственными всхлипами.
* * *
Глаза резко открылись, и в мир ворвалась темнота.
Женя проснулся от того, что лёгкие разом сжались.
