могла победить! Но лишь при одном условии. Скажи, была бы установлена власть рабочих и крестьян у нас, в России, если бы не было партии большевиков, не было Ленина?
— Конечно нет. В лучшем случае — буржуазная республика. Да и ту бы раздавили генералы.
— То же самое — и в Китае. Только коммунисты могли довести революцию до победы… И Северный поход давал им такую возможность. И когда объявился их Чан Кайши-Корнилов, дать отпор ему могла бы только коммунистическая партия. Опять же, как у нас большевики в августе семнадцатого.
— Да, мы подняли тогда против Корнилова народ. Почему же китайские коммунисты не подняли? Сыграли труса?
— Нет! Многие из них были самоотверженны и бесстрашны. Но в целом их партия оказалась не готовой. И к тому, чтобы организовывать и воспитывать в революционном духе миллионные массы рабочих и крестьян. И к тому, чтобы в решающий момент дать отпор Кавеньяку… С самого начала революции руководство компартии проявляло нерешительность и колебания. А коль в верхах согласья нет… Но все равно народное движение росло, ширилось, углублялось. И когда буржуазия поняла, чем это ей грозит, ее обуял страх. И она взорвала национально-революционный фронт изнутри. Она поразила китайскую революцию в наиболее уязвимое ее место — в наемную армию. — Он резко вскинул голову — будто эта мысль пришла ему только сейчас. Но Антон понял: Блюхер осознал ее давно, хотя каждый раз, когда возвращался к ней, она больно жалила его. — Вот суть дела: наемная армия. Темная солдатская масса, навербованная за доллары, и продажное офицерство. А подлинно революционные кадры, добровольческие полки, коммунисты — бойцы и командиры — они сражались на самых трудных участках и почти все погибли в боях…
Он помолчал, тяжко перевел дыхание:
— Я не вправе осуждать компартию Китая. Она понесла жестокие потери. Но я вижу причины. Партия еще очень молодя. За один год она выросла почти вдесятеро, ее руководители не имели опыта борьбы. К тому же сыграло роль объективное соотношение сил: контрреволюция оказалась организованней и сильней. Те же Лондон, Токио, Париж и Вашингтон — вот истинные организаторы переворота. Как бы Чан Кайши ни пыжился, он лишь марионетка в их руках. Посулили ему власть и деньги — и он сразу забыл и о «Трех принципах» своего учителя, и о национализме. Знаком с его последним заявлением? «Необходимо принести в жертву коммунистов и наши связи с СССР, чтобы вызвать доверие у наших иностранных друзей». Вот какие песни теперь поет…
Василий Константинович подошел к балконной двери, широко отворил ее. Комнату заполнил ровный шум моря.
— И все же… Хотя переворот Чан Кайши лишил китайский народ победы, я верю, что великий революционный опыт останется. Он пригодится в будущих боях. Кто из великих изрек: «Опыт — надежный светильник в пути»?..
— Как ты предполагаешь дальнейшее развитие событий? — помолчав, спросил Путко.
— Не исключено, что Чан Кайши объединится теперь с Чжан Сюэляном и империалисты науськают их на нас.
«Науськают ту армию, которую ты помогал создавать?..» — чуть было не сорвалось с губ Антона. Но он понял: именно сознание этого и бередит душу товарища.
— Неужели Чжан Сюэлян и Чан Кайши осмелились бы выступить против нашей РККА?
— С дивизиями Чжан Сюэляна я столкнулся на последнем этапе Северного похода. Скажу тебе без скидок: это образцовая армия. Хорошо обучена. Во всех частях и подразделениях японские инструкторы, половина офицерского состава получила подготовку в японских военных школах, в токийской академии. Войска имеют боевой опыт — Чжан-старший все время бросал их в различные заварушки. Так что к такой силе я бы не стал относиться с пренебрежением. Тем более, что дивизии-то эти — в Маньчжурии, у наших границ. — Блюхер почувствовал, что Путко обескуражен его словами. — Пожалуй, я пережимаю. Но лучше переоценить, чем недооценить. Если действительно придется с ними драться. — Усмехнулся: — Что тебе еще рассказать о них?
Достал лист, испещренный иероглифами:
— Обрати взор на сей любопытный документ. Ты вызубрил китайский? Нет? И я за три года — лишь азы. Это листовка одного из северных милитаристов. Много таких нам подбрасывали. Говорится в ней примерно следующее: «Великий человек и генерал такой-то предлагает солдатам НРА перейти на его сторону. Он думает, что солдаты сами понимают, как стыдно служить красной собаке. Через три дня генерал такой-то не будет брать в плен. Он отрубит головы всем захваченным солдатам, а офицеров велит разрубить на куски и отдать на корм свиньям». Поверь, это не просто угрозы для устрашения. Они чрезвычайно жестоки. Ревут «Ша!», набрасываются на противника, рубят в куски, живьем бросают в костры… Пленных, как правило, не берут. Зачем лишние рты, когда своих солдат кормить нечем? Страна разорена и сто раз ограблена.
Он взял листок, спрятал в ящик стола.
— Многое тебе, новичку, показалось бы там нелепым. В генеральской и офицерской среде — приверженность догматам, существующим столетиями. Иногда доходило до абсурда. Помнишь Альберта Лапина? Он служил советником в народной армии маршала Фэна. Альберт рассказал мне, как этот, достаточно опытный маршал решил одну из операций выиграть следующим древним способом: набрал большое стадо овец, привязал к хвостам животных пучки пакли, поджег и велел гнать в сторону неприятеля. Оказывается, в стародавние времена китайский полководец выиграл сражение, напустив на вражеский лагерь быков с горящими хвостами. Но в современном бою, против винтовок и пулеметов!.. И смех и грех… Маршал получил от неприятеля благодарственное послание за бесплатное обильное жаркое.
Впервые за всю их беседу Антон улыбнулся.
Но Блюхер не хотел ослаблять остроты разговора:
— Я должен признать без всяких скидок, что китайские солдаты поразительно выносливы и непритязательны. Да, они неразвиты. Да, неграмотны. Но премудрости военной службы усваивают быстро, терпеливы к лишениям. Представь себе: пища всего два раза в день, утром и вечером по горстке риса с зеленью, в походе привалы только через два, а то и три часа непрерывного марша, а проходят по тридцать — тридцать пять километров в день. И в изнурительную жару, и в стужу, и в распутицу. В бою смелы. Отступают лишь тогда, когда первым смазывает пятки офицер. За обещанную им награду готовы карабкаться по бамбуковым лестницам на отвесные стены. Могут терпеливо умирать.
Он остановился. Задумался. Будто обратился взором к чему-то давнему.
— И все же… Все равно таких бойцов, как в нашей Красной Армии, таких, какие были еще в моих партизанских отрядах, у них нет!
Антон почувствовал, как оттаял, потеплел душой Василий Константинович. А тот начал рассказывать о давнем, о своей встрече с бойцом, который все последующие годы представлял для него как бы собирательный образ русского солдата, хотя, конечно
