— Никого не убили. Зато я бы с большим удовольствием кое-кого убил. Ты можешь приехать прямо сейчас?
— Куда?
— Ко мне домой. Я не в том состоянии, чтобы садиться за руль.
— Хорошо. Сейчас еду.
— Куда это ты едешь? К Насте Каменской? — Людмила Алексеевна осуждающе посмотрела на дочь.
— Похоже, с Игорем не все в порядке. Он пьян.
— Пьян? С чего бы это? Вроде бы Анастасия Павловна особо не налегала на алкоголь.
— Мама! Прошу тебя!
— Ладно! Только, пожалуйста, не теряй остатки разума и не забывай, что шизофрения передается по наследству.
— Я это знаю. И я уже большая девочка.
— По твоему поведению этого не скажешь, — горько усмехнулась Людмила Алексеевна.
* * *
"Первый замок вправо, второй влево, третий вправо, — думал Игорь Филимонов, лихорадочно крутя ручки замков в разных направлениях. — Или первый влево, второй вправо и третий тоже вправо?”
Оля нетерпеливо переминалась с ноги на ногу на лестничной клетке, с нарастающим беспокойством прислушиваясь к доносящемуся из-за двери шуму.
— Эй! С тобой все в порядке? Почему ты не открываешь?
— Замки! Проклятые замки! Не отпираются. Черт бы побрал этого Сашу Каменского!
— Сашу Каменского? — переспросила Кузина. Персонажи Марининой множились, как поганки под дождем.
— Это мой сводный брат, банкир, — пояснил Игорь. — Это его квартира. Мы с Чистяковым здесь живем, пока он с семьей отдыхает в Париже. Вот ведь понаставил замков — сам черт ногу сломит.
— Не торопись, — со вздохом посоветовала Оля. — Попробуй все возможные комбинации.
— А я чем, по-твоему, занимаюсь? Бронированная дверь распахнулась в тот момент, когда Кузина уже почти потеряла надежду.
— Что у тебя с лицом? — ужаснулась Оля. — Ты ужасно выглядишь.
— Я и чувствую себя ужасно. Чистяков уехал. Ночевать не вернется, так что ты единственная, с кем я могу поговорить.
— Слушаю тебя, — терзаясь нехорошими предчувствиями, сказала Кузина. — Может, теперь ты наконец объяснишь, что случилось?
— Сериал. Они сделали сериал, — замогильным голосом проинформировал ее Филимонов.
— Сериал? Какой еще сериал?
— “Каменская”. Ты представляешь, они назвали сериал “Каменская”.
— Ах, ты об этом! Ну и что? Я видела его. Надо сказать, получилось очень неплохо. Мне нравится.
— Неплохо? — прошипел Игорь. — Неплохо?!
— А что? — удивилась Оля. — Он действительно здорово сделан. Моя мама так просто от него в восторге.
Лицо Филимонова выразило сложную гамму чувств — от недоверия до возмущения, смешанного с отвращением.
— Этого я от тебя не ожидал. Зря я тебе позвонил. Уходи.
— Да ладно, не сердись, — примирительно сказала Оля. — Кстати, этот сериал уже давно идет. Ты что, не знал об этом?
— У меня нет времени смотреть телевизор. Ты хоть представляешь, какое это потрясение — включить проклятый ящик и увидеть, как на экране, изображая тебя, кривляется бывшая “интердевочка”! Ты бы хотела, чтобы тебя играл Дракула? Да она вообще на меня не похожа! Из нее же эмоции прут, как перебродившее тесто из кастрюли. Конечно, время от времени она выдает перлы типа: “я не женщина, я милиционер”, но “интердевочка” — она и есть “интердевочка”. Вертится, хихикает. А Чистяков? Ты видела, что они сделали с Чистяковым?
— А что не так с Чистяковым?
— А то, что у него волосы не рыжие, а темные. А Колобок? Кого они взяли на роль полковника Гордеева — толстого некрасивого Колобка?
— И ты из-за этого напился? — искренне изумилась Оля. — Было бы из-за чего! Естественно, что экранизация всегда отличается от книги. В кино свои законы. Актеры должны быть сексапильными, они должны проявлять эмоциональность, чтобы заводить зрителя, и вообще, какая разница, какие волосы у Чистякова — темные или рыжие?
— Тебе-то, конечно, никакой, — с горечью произнес Игорь. — Истина для тебя не имеет значения. Иногда мне кажется, что в этом мире истина вообще ни для кого не имеет значения. Хочешь текилы?
— Не хочу. И тебе уже хватит.
— Я сам знаю, хватит мне или не хватит. Это уже становится невыносимым. Я должен на что-то решиться. Сначала Маринина пишет обо мне, а теперь еще и кино снимают!
— Помнишь, как мы с тобой танцевали? — неожиданно переменила тему Оля.
— При чем тут это?
— В тот вечер ты мне говорил, что иногда тебе кажется, что на самом деле ты мужчина и тебе хочется быть мужчиной, а я ответила, что ты можешь сделать свой выбор и быть тем, кем ты захочешь. Ты решил быть мужчиной, и тебе это понравилось. Почему бы тебе вновь не сделать тот же выбор? Оставь Каменскую для книг и сериалов. Я не верю, что тебе на самом деле может нравиться такая жизнь, как у нее.
— Не имеет значения, нравится мне ее жизнь или нет, — пожал плечами Филимонов. — Я — Каменская. Сам не понимаю, что на меня тогда нашло. Сейчас я чувствую себя Каменской и не могу сделать выбор, потому что его для меня не существует.
— Ладно, допустим, выбора у тебя нет. А свечи у тебя есть?
— Свечи? При чем тут свечи?
— Доверься мне. Ты же хочешь, чтобы тебе стало легче? Или предпочитаешь и дальше терзаться от обиды и ярости? У тебя что, мазохистские наклонности?
— Выдвини этот ящик. Свечи там.
— Отлично! А где у тебя ванная?
— Направо по коридору.
— О! Да у тебя джакузи! Тебе нравится гидромассаж?
— Понятия не имею. Обычно я только стою по утрам под душем, чтобы окончательно проснуться.
— Ну ты даешь! Сейчас ты узнаешь, что такое лежать в джакузи с ароматическими маслами при мерцающем свете свечей и слушать приятную романтическую музыку.
— Не думаю, что мне это поможет, — с сомнением покачал головой Игорь.
— Поможет. Обязательно поможет, — подмигнула ему Оля.
* * *
— Отлично! Все просто отлично! Нам повезло! — воскликнул Додик Дацаев, отключая сотовый телефон.
— Что? Нашли продавца? — взволнованно спросил Тофик.
— Почти сразу. Причем оказался наш, дагестанец, Махмуд Асыров. С первого взгляда опознал парикмахера по фотографии. Этот гомик вел себя как последний дурак. Представляешь, попросил самые большие кроссовки. Махмуд говорит ему:
"Зачем, дорогой, тебе кроссовки такого большого размера? Для друга?”. “Для друга”, — отвечает парикмахер, а сам кроссовки прямо на тонкие спортивные туфли надевает. “Ты что, дорогой? — удивился Махмуд. — Кто ж так обувь меряет?” А парикмахер отвечает: “Я всегда так делаю, когда для него обувь покупаю”. Так и купил кроссовки сорок шестого размера.
— Здорово! — восхитился Тофик. — А когда Христопродавцева порадуем? Прямо сейчас?
— Сейчас поздно. Лучше завтра, — усмехнулся Дацаев. — Махмуд уже предупрежден. Всю правду милиции как на духу выложит.
* * *
— Раздевайся, — сказала Оля.
— Раздеваться? Зачем? — удивился Игорь.
— А ты собираешься лежать в джакузи в одежде?
— Может, ты выйдешь?
— Зачем?
— Я не хочу раздеваться при тебе.
— В чем дело? Раз мы обе женщины, какие могут быть проблемы? Уверяю тебя, у меня нет лесбийских наклонностей. Меня привлекают исключительно мужчины. К тому же я собираюсь принять ванну вместе с тобой. Ты же видишь, здесь три подголовника. Это джакузи рассчитано на трех человек, так что мы не будем беспокоить друг друга. Быстро снимай с себя все и лезь в ванну. Не спорь.
Игорь смотрел на нее с каким-то странным выражением. Его дыхание участилось.
— В твоем присутствии со мной происходит что-то необъяснимое. Сейчас, как и тогда в ресторане, мне снова начинает казаться, что у меня есть выбор.
— Так и должно быть. Раздевайся. В любом случае ты ничего не проиграешь. Если ты окажешься женщиной, мы просто примем ванну и поболтаем, как добрые подружки, но если вдруг ты решишь быть мужчиной… — Оля мечтательно вздохнула. — Это будет просто потрясающе! Давай я тебе помогу.
Подойдя к Филимонову, девушка начала медленно расстегивать на нем рубашку.
* * *
Муха, жужжа, кружила по комнате, как американский вертолет над джунглями Вьетнама. Она отыскивала место для посадки. Внизу виднелся холмистый рельеф, местами излучающий тепло. Мухе нравилось тепло. Сделав еще пару кругов, она выбрала небольшую коническую возвышенность с двумя темными овальными впадинами и спикировала, четко приземлившись на ее вершину.
Юра Демарин пошевелил носом. Муха насторожилась и расправила крылья, готовясь взлететь при малейшем признаке опасности. Юра еще раз пошевелил носом и тихо захихикал во сне. Ему снилось, что обнаженная Селена щекочет его волосами, а он, смеясь, игриво покусывает ее за соски.
На тумбочке возле кровати пронзительно зазвенел телефон. Звук вплелся в сновидение, трансформировавшись в стоны художницы, когда его член с силой вошел в нее. Телефон звонил и звонил, стоны становились все громче и пронзительнее, теперь и Юра тоже стонал, метался и кричал, погружаясь в головокружительный экстаз, какого он не испытывал никогда в жизни…
