Меньше чем в миле отсюда с треском ударил кнут молнии, полоснув по коже неба.
— Что с тобой стряслось? — спросил я, и сердце у меня неожиданно застучало быстрее, как будто этот электрический кнут кончиком зацепил и меня, заведя моторчик страха.
Она ответила:
— Ты не считаешь, что царство насекомых — это красиво?
— Райа, ради бога, сиденье же металлическое. Почти все колеса металлические.
— Яркие краски бабочек, переливчатая зелень крыльев жуков...
— Черт возьми, мы на самом высоком месте в округе. А молния ударяет в самую верхнюю точку...
— Оранжевые в черную крапинку надкрылья божьей коровки...
— Райа, если ударит молния, мы изжаримся живьем.
— Ничего с нами не случится.
— Давай спускаться.
— Не сейчас, не сейчас, — прошептала она. Она не собиралась выпускать задвижку из рук. Она продолжала: — Когда на земле остались бы одни насекомые и, может быть, какие-нибудь мелкие зверьки, какой бы она снова стала чистой, свежей и новой! И никаких людей, чтобы запакостить ее, чтобы...
Ее речь была прервана свирепой, злой вспышкой. Прямо у нас над головой по черной глазури небесного свода прошла длинная белая трещина, точно зигзагообразный надлом на керамике. Это сопровождалось таким мощным ударом грома, что даже чертово колесо завибрировало. Тут же последовал второй раскат, такой, что мне показалось — мои кости врезались друг в друга, точно на них не было плоти. Словно шулер встряхнул свои любимые игральные кубики в мягкой темнице теплой войлочной сумки.
— Райа, черт возьми, пошли! — потребовал я.
— Пошли, — согласилась она, когда упали первые тяжелые теплые капли дождя. В свете молний ее усмешка была чем-то средним между детским восторгом и сатанинским оскалом. Отодвинув засов, который держала до последнего момента, она распахнула дверцу.
— Пошли! Давай! Посмотрим, кто кого — гроза нас или мы грозу!
Я залез в кабинку вторым, значит, вылезать... должен был первым, первым включиться в эту рискованную игру. Я перегнулся с сиденья, ухватился за один из брусьев, из которых был составлен обод гигантского колеса, зацепил ногами ближайшую балку — такой же толстый брус и скользнул вниз фута на четыре, под углом к земле, но дальнейший мой спуск был прегражден пересекающимися крест-накрест балками — распорками между громадными балками. Охваченный внезапным головокружением на такой смертельной высоте, я на миг схватился за эти распорки. Несколько здоровенных капель дождя упало передо мной, несколько попало на меня — словно кто-то несильно бросил камешки, несколько простучало по колесу. Головокружение никак не унималось, но Райа уже вылезла на каркас над моей головой и ждала, пока я продолжу спуск и освобожу ей дорогу. Вновь сверкнула молния, напомнив мне об опасности, и я отцепился от балки и полез к следующим распоркам. Задыхаясь, я скользил вдоль брусьев, и вскоре стало ясно, что спуск был куда тяжелее, чем подъем, потому что на этот раз мы ползли спиной. Дождь пошел вовсю, ветер усилился, и найти надежную опору на мокром колесе становилось все труднее. Несколько раз я скользил, отчаянно цепляясь за туго натянутые кабели, балки или тонкие скобы, не заботясь, выдержат они меня или нет — главное, чтобы были под рукой. Я сорвал себе ноготь и ободрал ладонь. Несколько раз мне казалось, что колесо — это гигантская паутина, ударит молния — паук-многоножка, собирающийся проглотить меня. А затем колесо показалось громадной рулеткой. Струи дождя, порывы ветра и хаотичный грозовой свет — в сочетании с моим непроходящим головокружением — создавали иллюзию движения, призрачного вращения. Когда же я поднимал голову наверх, на сумятицу отблесков и теней на огромной плоскости колеса, мне казалось, что Райа и я — невезучие шарики из слоновой кости, которые бросили навстречу их судьбам. Мокрые волосы лезли в глаза. Промокшие джинсы вскоре отяжелели, словно броня, и тянули меня вниз. Футах в десяти от земли я опять соскользнул, но на этот раз не нашел ничего, за что мог бы ухватиться. Растопырив руки и тщетно пытаясь заменить ими крылья, я пронзительно, по-птичьи, закричал от страха. Я был уверен, что при падении наткнусь на что-нибудь острое и меня нанижет на него. Но упал я прямо в грязь, грохнувшись так, что перехватило дух, но ничего не сломав.
Перекатившись на спину, я посмотрел вверх и увидел, что Райа все еще на колесе. Ее волосы были мокрые и спутанные, но все же вились на ветру, словно перехваченное резинкой знамя. На высоте трех этажей ее нога соскользнула с бруса, и она повисла только на руках... Весь вес ее тела приходился на ее тонкие руки. Она болтала ногами в воздухе, пытаясь нащупать невидимую балку.
Ноги скользили по грязи, разъезжались, но я все-таки поднялся и встал, запрокинув голову и подставив лицо ливню. Я глядел, затаив дыхание.
Я был идиотом, когда позволил ей лезть туда.
Наверное, именно здесь она и умрет.
Вот о чем предупреждало меня видение. Я должен был сказать ей. Я должен был остановить ее.
Несмотря на ненадежность ее положения, несмотря на то, что руки ее, должно быть, горели от боли и вот-вот могли разжаться, мне показалось, что я услышал доносящийся сверху смех. Затем я понял, что это скорее всего ветер дует среди брусов, скоб и кабелей. Ну конечно же, это ветер.
Еще одна молния с силой ударила в землю. Ярмарка вокруг меня озарилась белым светом, и чертово колесо на миг стало видно мне до мельчайших деталей. В первое мгновение мне показалось, что молния ударила прямо в колесо и миллиарды вольт сожгли плоть Райи. Но за этой ужасающей вспышкой последовала другая, послабее, и в ее свете я увидел, что Райа не только не убита ударом молнии, но и нашла опору для ног. Дюйм за дюймом она спускалась вниз.
Как ни глупо это было, я сложил ладони рупором и прокричал ей:
— Быстрее!
Балка — распорка, распорка — балка, опять распорка. Она спускалась все ниже, но я не смог унять бешеный стук сердца, даже когда она, упав, уже не могла убиться. Каждую секунду, что она цеплялась за колесо, она рисковала получить добела раскаленный поцелуй грозы.
Наконец всего восемь футов отделяли ее от земли. Она поглядела вниз, держась за колесо одной рукой и приготовившись прыгать. Но тут в ночи блеснула молния, вонзившаяся в землю совсем рядом с ярмаркой, не больше чем в полусотне ярдов отсюда. Удар как будто скинул ее с колеса. Она приземлилась на ноги, но не устояла на них, однако я вовремя подхватил ее и не дал упасть в грязь. Она обхватила меня руками, я обнял ее. Мы крепко прижались друг к другу. Оба тряслись, не в силах пошевелиться, не в силах вымолвить ни слова, едва в состоянии дышать.
Еще одна зарница расколола ночь. Язык огня скользнул с неба на землю, и этому наконец удалось лизнуть чертово колесо. Оно озарилось целиком — каждая балка, кабели точно светящиеся нити. Какое-то мгновение казалось, что громадная машина сплошь усыпана бриллиантами, а между них сверкают отблески огней. Затем смертоносный заряд ушел в землю, пройдя по каркасу, проводам к крепежным цепям, сработавшим как громоотводы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
