Чарли показалось, что его всю жизнь подвергали какой-то изощренной пытке, калечащей не хуже «испанского сапога» или «железной девы»[11]. Только он согласился на нес добровольно. Некая утонченная форма садомазохизма.
Лицо Чарли стало похоже на каменную маску. Руки начали собирать пистолет, быстро и точно. Движения, доведенные до автоматизма. Закончив сборку, он отложил «кольт» в сторону и принялся аккуратно загонять патроны в обойму. Они ложились один к одному. Девять братьев-близнецов 38-го калибра, и каждый из них нес в себе смерть. Ему захотелось загнать ее в магазин, поднести ствол к виску и нажать на спуск. Желание было подсознательным, чисто инстинктивным, и через мгновение Чарли испугался. Не мысли, как таковой, — наверное, подобные моменты случаются у любого человека, — а того, что она вообще возникла в его голове. Чтобы отвлечься от неприятных размышлений, породивших ее, Чарли резко встал, убрал пистолет в карман халата и принялся расхаживать по комнате, распевая во весь голос песенку о паровозе из города Чаттануга. Это помогло. Первая волна депрессии, вызванная отчаянием, отступила, оставив после себя лишь мутный след, подобно клочьям пены на морском песке. Через некоторое время он ощутил себя способным действовать. Да, именно действие, энергичное и целенаправленное, могло защитить его разум от разрушительной силы страха перед неизбежным. Действие встанет мощной несокрушимой стеной на пути болезненных переживаний, давящих на Чарли словно огромный пресс.
Он огляделся, ища глазами нечто, давшее бы ему повод для занятия. Через секунду Чарли сообразил. Подойдя к шкафу, вытащил свой рабочий костюм и начал одеваться. Халат полетел на стул, распахнув полы, словно мрачная темная птица — крылья. Надев отутюженную светло-бежевую рубашку, Чарли потянулся за брюками, но передумал и сменил рубашку на тонкую черную водолазку. Затем он надел черный с серебристым отливом костюм. Пистолет Портено сунул не в кобуру подмышкой, а в боковой карман пиджака. Затем последовал глушитель. Носки Чарли выбрал тоже черные, нейлоновые. Потом надел туфли. Остроносые. Солнцезащитные очки он нашел в ящике стола, куда сам же положил их накануне. Шляпа и куртка уже висели на вешалке в прихожей. Покончив с экипировкой, Портено подошел к зеркалу и осмотрел себя, поворачиваясь то одним, то другим боком. Впечатление сложилось довольно мрачное. Но зато костюм сглаживал рост. Если кто-нибудь и увидит его, то показания, скорее всего, ограничатся парой фраз типа: «Это был такой… ну, обыкновенный парень. Да, он одет в черное. Во все черное». Для федералов подобные сведения означают пустышку. Все равно, что вообще никаких.
Чарли усмехнулся. Мучившие его страхи спрятались в темноте подсознания, но как только он вспомнил о них, вновь потянули свои скользкие ледяные щупальца. Так, не думай. Не думай об этом, и все будет нормально. О’кей.
В эту секунду щелкнул замок входной двери. Чарли напрягся. Рука сама по себе оказалась в кармане пиджака и вытащила пистолет. Портено еще даже не успел ни о чем подумать, а «кольт» уже устроился в ладони, тяжелый и прохладный, настороженный. Готовый в любую секунду выдохнуть пулей. Черный пустой глаз ствола уставился в сторону коридора.
Кто ты, стоящий за дверью? Выйди на свет! Покажись мне!
— Чарли, дорогой, я вернулась, — весело произнес голос Айрин.
Он расслабился. «Кольт» вновь вернулся в глубину кармана, подобно небольшой хищной пиранье.
— Айрин?
Каблучки туфель процокали в сторону комнаты, и она вошла. На плаще ее темнели капельки воды. В волосах запуталось золото осени. Айрин принесла с собой свежесть утра, тепло последних солнечных лучей лета, запах подсыхающей листвы и… куклу в яркой картонной коробке.
Это был очаровательный младенец. Головку его украшали темные вьющиеся кудряшки, на пухлых резиновых щечках играл румянец, голубые стеклянные глаза открывались, как только кукле придавали вертикальное положение. Крохотные ручки сделаны настолько точно, что их вполне можно было перепутать с настоящими. Даже ноготки окрашены в более светлый цвет. Младенец, действительно, выглядел удивительно живым.
— Правда, хорошенький? — улыбнулась Айрин. — Кажется, еще немного, и он заагукает.
(Пуля, выпущенная из «магнума», пробила пластмассовое тельце и вошла Айрин в грудь, над солнечным сплетением, сломав несколько ребер. Ее отбросило к стене. Завернутый в одеяльце «младенец» вывалился из разжавшихся пальцев и стукнулся о пол резиновой головкой. Охранник, не меняя положения, вновь взвел курок и нажал на спуск. Вторым выстрелом Айрин пробило шею навылет. Пуля ударила в стену, отколов здоровый кусок штукатурки и кирпича. Красно-белые крошки посыпались на ковровое покрытие холла. Фонтан черной дымящейся крови хлынул из разорванной артерии, заливая плащ, костюм и руки Айрин. Колени у нее подогнулись, и она повалилась на пол, прямо на упавшую куклу. Одеяло мгновенно пропиталось красным. Охранник втолкнул бледного как сама смерть Филаджи в лифт и нажал на кнопку с цифрой «I". Пистолет он все еще держал в вытянутой руке.)
— Эй, что с тобой? Тебе нехорошо? — Айрин внимательно смотрела на него, держа куклу за ногу в опущенной руке.
— Да нет, — сипло ответил Чарли и сам удивился своему внезапно севшему голосу. — Все нормально. Просто голова закружилась.
— Выпей аспирин, — посоветовала она. — Должно помочь.
— Пожалуй, — согласился Чарли. — Нам, кстати, пора собираться. В четыре нас уже будут ждать у Сити-Холл.
— Хорошо, — младенец полетел на кровать. — Сейчас приму душ и переоденусь…
… В двадцать минут пятого «Боинг-727" компании» Вестерн Эр Лайнз" опустился в аэропорту «Эл-Эй-Экс». Франциск, проспавший всю дорогу в кресле салона туристического класса, протер глаза кругленькими кулачками и мощно зевнул, закрыв рот ладошкой. Стюардесса у трапа пожелала помятому коротышке всего хорошего и приветливо помахала рукой. Франциск скатился с крутой лестнице и зашагал к главному терминалу.
Через десять минут он получил багаж и вышел в яркий солнечный день Лос-Анджелеса. Голова гудела, словно колокол, и вообще, Кунз чувствовал себя разбитым и выжатым как лимон. Ему даже было лень поднять руку, чтобы подозвать такси. Солнце припекало, и детектив через две минуты почувствовал себя так, будто сидел в сауне. Плащ был явно лишним, однако от одной мысли, что его придется снимать, Франциску едва не стало плохо. Вообще, ему в данный момент было противопоказано движение в любой форме.
Франциск тяжело вздохнул. В этом вздохе слышалось страдание обреченного на медленную гибель. Не помогал даже легкий ветерок, ибо он не мог пробитьсz сквозь одежные «доспехи». Единственное, на что отважился детектив, это неимоверным усилием размякших после длительного сна мышц поднять руку и стянуть с головы шляпу. Стало немного полегче, хотя не настолько, чтобы Франциск смог двигаться достаточно активно. Порыв ветра потрепал его по лысине. Кунз напрягся и покатился к бровке тротуара, где стояло черно-желтое такси. Оконное стекло со стороны пассажира было опущено, и Франциск, заглянув в салон, спросил скучающего водителя:
— Кого-нибудь ждете?
— Садитесь, мистер, — с готовностью отозвался тот.
Кунз открыл дверцу и с невероятным облегчением плюхнулся на переднее сиденье. Такси шустро взяло с места.
— Куда поедем, мистер? — шофер улыбнулся ему так, словно увидел кинозвезду.
— Мемориальный госпиталь, Лонг-Бич, — тяжело отдуваясь, отозвался Франциск. Он сейчас как раз решал сложнейшую задачу: можно ли снять плащ, сидя в салоне автомобиля, совершив минимум телодвижений? По всему выходило, что это чересчур тяжелая, а скорее всего, и вовсе не разрешимая проблема. Откинувшись на спинку кресла, чувствуя, как капли крупного пота сползают по спине, Франциск вздохнул еще раз. Гораздо тяжелее, чем раньше.
На то, чтобы добраться до госпиталя, им понадобилось ровно сорок две минуты. Таксист притормозил у застекленных дверей в приемный покой, высадил Кунза и умчался, оставив детектива одиноко стоять на тротуаре.
Сейчас Франциск чувствовал себя лучше. Сняв плащ, он аккуратно свернул его и засунул в портфель. Пистолет перекочевал в наплечную кобуру. Следом за ним на свет появился набор фальшивых удостоверений. Глядя в затемненное стекло, детектив пригладил редкие волосы, и вошел в прохладный полумрак приемного покоя. Молодая симпатичная дежурная сестра, заполнявшая какие-то бумаги, на секунду прервала работу и взглянула на посетителя. Губы ее едва заметно дрогнули, но она не позволила предательской улыбке появиться на лице, а тут же вновь уткнулась в записи.
Франциск уверенно направился в ее сторону.
— Простите, мэм, — вежливо обратился он к девушке, — вы не могли бы помочь мне?
