Я поздоровался с ней и прошел в кабинет. Она вломилась следом, закрыв дверь на ключ.
— Ко мне сейчас человек придет, — попытался остановить ее: без вина тебя, паскуду, хоть убей, ебать не буду.
— Я быстро, — произнесла Нина и подтянула повыше юбку, обнажив бедра, обтянутые колготками телесного цвета.
Она встала коленями на ковровую дорожку передо мной. Именно так — на коленях, по-другому ей не вставляет. Нина расторопно расстегнула ширинку и высвободила из трусов хуй, еще не собравшийся с мыслями. Женское счастье — за хуй подержаться. Сдвинув шкурку с бледной залупы, нежно протерла ее беленьким носовым платочком, от которого пахнуло такими же духами, как у Ирки. То ли мои бляди специально под нее делаются, то ли это модные духи — никак не пойму.
Нина насунула открытый ротик на залупу, заработала язычком, горячим и шершавым. Действовала умело и страстно. У жены так не получается, хоть и старается не меньше. Сделав дело, встала, промокнула тем же платочком рот, поправила юбку, потерлась лицом о мою грудь и пошла в приемную.
Там уже сидел Михалевский. Виду он не подал, но все понял.
— Подобрал квартиру? — спросил я его.
— Вроде бы одна ничего. Жена приедет, посоветуемся.
Он всегда ссылается на жену, хотя я уверен, что голоса она не имеет.
— Ей должно понравиться, — произнес он и жестами показал мне, что хочет осмотреть кабинет. Мол, продолжай разговор, а я поищу.
Так и сделали. Я сидел за столом и говорил о всякой ерунде, а он перемещался по кабинету и совал нос везде, куда только пролазил. Под конец постелил на столе газету, встал на нее и заглянул в люстру — треугольный выгнутый щит из мутного стекла, над которым располагались три лампочки. Михалевский долго рассматривал там что-то, а потом показал жестами, чтобы и я присоединился. Это была какая-то хуйня, похожая на большую пуговицу. Если бы это не было так просто, я бы подумал, что он сам все подстроил, чтобы набить себе цену. Михалевский показал мне рукой на дверь.
Погода была не та, чтобы шляться по улицам, поэтому пошли в пивной бар, расположенный наискось от фирмы. Хозяин бара отстегивал нам. Обслужил сам, все время заискивающе заглядывая в лицо. Подогнал пивко, вяленую рыбу и соленые орешки. От пива хуй стоит криво, но бывший кагэбэшник его любит, уважим.
— Секретарше, думаю, можно доверять, — улыбнувшись уголками губ, сказал Михалевский.
— На все сто.
— Ты ведь редко бываешь в кабинете?
— Да.
— Надо узнать у нее, приходили ли электрики ремонтировать люстру.
— Дубликаты всех ключей висят у завхозу на щите, а у него там проходной двор. Я ведь ничего секретного здесь не храню, пусть ищет, кто хочет. А вот то, что подслушивают, мне не нравится.
— Никому не нравится, — заметил Михалевский и, как белка, защелкал орешками, запивая их пивом. В промежутках между глотками поделился соображениями: — Штучка старенькая, сейчас есть намного лучше. Дальность — метров пятьсот. Значит, приемник находится или в самом здании или в соседних. Если органы поставили, то сняли квартиру. Если кто-то из своих, то в здании сидят. Есть кабинет, в который посторонним запрещено заходить?
— Есть. Возле кассы комната для инкассаторов. Нанимал их тесть. Судя по выправке, твои коллеги или мусора бывшие.
— Где этот кабинет?
Я объяснил.
— Кто в фирме главный — ты или тесть?
— Я.
— Это упрощает дело, — сказал он. — Думаю, сегодня же все разузнаю. Если что, я по твоему приказу проверяю, надежно ли хранятся деньги.
— Хотел бы я посмотреть на того, кто осмелится нас поставить!
— Действительно, забавная бы получилась ситуация, — согласился он.
На следующий день Михалевский забил со мной стрелку в том же пивбаре. Понравились ему халявное пиво и фисташки. Шустро расправляясь с тем и другим, он доложил:
— Действительно, в той комнате сидели. Бывшие мои коллеги. Попали под сокращение после августовских событий. Я с их бывшим шефом когда-то вместе работал. Их нанял твой тесть. Подслушивают без малого месяц. Ничего интересного, — он улыбнулся одними уголками губ. — Было бы неплохо переманить их к себе.
— Я потолкую с тестем, он возражать не будет.
— И еще. Не мешало бы обзавестись хорошей аппаратурой. На Западе она свободно продается. Знаю одну фирму в Москве, через которую можно будет все достать.
— Бери все, что может потребоваться, денег не жалей, — разрешил я.
Вечером я навестил тестя. Наши дома соединяет дорожка, выложенная из шестигранных плит. Сейчас она покрыта мокрым снегом. Пока прошагал несчастные полсотни метров, промочил тапочки насквозь.
Открыл тесть. Настроение у него, как всегда, — ни хорошее, ни плохое, похуизм легкой степени и мелкое недовольство жизнью. Не поинтересовавшись, зачем я пожаловал, пошлепал в холл, где грузно плюхнулся в большое черное кожаное кресло у горящего камина и уставился в телик. Показывали какой-то идиотский американский сериал. Слушая жизнерадостный смех кретинов, я понял, почему у них порядок и благополучие. Это там, где много умных, всегда бардак.
Я опустился в другое кресло. Удобное, падла. Такое впечатление, будто попал в объятия большой, толстой негритянки. Она обняла тебя, пригрела зм е я.
— Где Эльвира? — спросил я.
— В ванной, — ответил тесть, взяв печенье из хрустальной вазы, которая стояла на журнальном столике подле камина. — Зачем она тебе?
— Она мне как раз и не нужна. Не хотелось бы, чтобы помешала разговору.
— Может, завтра на работе? — попробовал он отбиться. — Фильм интересный.
— На работе нельзя, там все прослушивается, — молвил я.
Он попробовал втиснуться в кресло с головой и торопливо захрустел печеньем, стачивая его резцами.
— Кассеты собираете или по старой бюрократической привычке распечатываете и подшиваете в папочку? — не дождавшись ответа, я продолжил: — Собирались на свою папку поменять? Не потянет. Я не боюсь ответить. Ни за дела, ни за слова. Тем более, что вместе со мной свою дочку и внука утопите.
— Я не собирался никого топить! — обиженно огрызнулся он, швырнув недоеденное печенье в вазу.
— Потренировались просто? Ребят проверили? — подъебнул я. — Или, может, пошутили?
— Да! — резко кинул он. — Пошутил!
Шутка шуткой, а полхуя в желудке.
— Я вас прощаю, — как бы щелкнул его по носу. — Но ребят этих заберу. Будут в охранной фирме работать.
— В какой еще фирме? — посмотрел он подозрительно.
— Из бывших кагэбэшников, мусоров. Будут охранять нас, наши машины с грузом. Официально, с оружием, — объяснил я. — Бандитов ведь такой ерундой заниматься не заставишь.
— А чего, это дело, — согласился он, все еще недоверчиво поглядывая на меня. — Давно пора. А то иногда такие клиенты приходят…
— Ну и хорошо, — сказал я, вставая, и уже от двери приказал: — Кассеты завтра отдадите мне. Все. За неполный месяц.
Опять пришлось чавкать по мокрому снегу. Босиком хожу — кайф, а обутый влезу — такой облом!
Раздражение, видимо, слишком хорошо отпечаталось на моей физиономии, потому что жена настороженно спросила:
— Где ты был?
Был у тестя, хлебал тюрю, давал тестю запиздюрю.
— К родственнику заглянул. Опять он воду мутит: поставил у меня в кабинете подслушивающее устройство, — рассказал я. — Наверное, хотел узнать, чем я там занимаюсь и с кем. Не ты ему посоветовала?
— Меня твои шлюхи не интересуют! — заявила она.
Ага, не интересуют! Потому что все о них знает, вплоть до размера лифчика и менструального цикла. Просто уже смирилась с мыслью, что лучше есть торт толпой, чем говно в одиночку.
Она демонстративно уставилась в телевизор. Смотрела тот же сериал, что и папаша. Жаль, что природа не отдохнула на ней.
Как на печке за трубойПизда зашлепала губой.Отчего зашлепала?Большого хуя слопала.
Этой зимой трудолюбивый русский народ не залег в обычную спячку, а зашевелился шустрее, чем летом и осенью. После путча сломалось что-то у чиновников всех уровней, не стало запретов, которые нельзя было бы отменить за бабки. Самые жадные дружно кинулись обогащаться. Примета времени — челнок с баулами из синтетической материи в красно-сине-белую клетку. Мои ребята на вокзалах еле успевали собирать дорожную пошлину. Если раньше каждому обламывалось много денег, то теперь — очень много. Все пересели на новые тачки, в основном, «бээмвухи». Что-то есть в этой марке сиюминутное: хоть миг, но мой. Из-за них подрос производственный травматизм: несколько человек разбилось по пьяне.
Государство отпустило вожжи — мы их подхватили. Народ ведь не может жить без порядка, а подчиняется только сильному. Не будь нас, в стране такое бы началось! Получалось, что мы спасали тех, кто должен с нами бороться. При совке быдло подраспустилось, забыло библейские заповеди. Мы напоминали, правда, в обновленном варианте: взял в долг — верни, украл — поделись, обидел — заплати…
