И повернулась Ось мироздания. Время и безвременье слились воедино. Слова теряли свой смысл, а вещи свои свойства. Свет тек медленно, как расплавленная г, лава, изрыгаемая разогревшимся вулканом. Из рук.
Тирантоса вырвался и взметнулся вверх смерч – он шел по улицам города, настигая вражеские орды, и никому не было от него пощады, Он возмутил черные воды, омывающие перламутровую скалу, и ничто не могло помешать ему. Содрогнулся небесный свод. Закружились звезды. И некому было их остановить.
Перед смертью Тирантос смог сделать то, на что у него было мало надежды, – он не выпустил смерч за пределы Абраккара, не дал ему смертельным вздохом пройтись по планетам тысячи миров. Смерч окружил город городов в вечном кольце, из которого нет выхода и в котором отныне ему предстоит пребывать в полном забвении. Мертвый город с прекрасными строениями, крепостными стенами, шпилями, гигантский резных башен, сделанных из лунного света. Город, равных которому нет, не было и, может быть, не будет теперь никогда. Он находится нигде. К нему не ведут дороги, к нему не приплыть на корабле и не бросить якорь в его гавани. К нему не долететь на звездных колесницах, движущихся в пустоте со скоростью мысли. Абраккар закрыт.
Не все иглины погибли. Некоторые были разбросаны по мирам, и, кто знает, может, их потомки дожили до наших времен. Они одни знали, как можно вернуться в покинутый Абраккар, но никто не захотел этого, ибо вряд ли кому захочется коротать дни там, где на свободе великая Сила. Но для жаждущих и просвещенных осталась узкая тропинка. Во многих мирах иглины оставили ключи в благодатный и страшный город городов Абраккар. И овладеть ключом может лишь достойный.
Раз в сто двадцать шесть лет в аравийской пустыне появляется мираж – чудесное видение несказанно прекрасного города, которого нет и никогда не было на земле. Это не колдовство, не игра чувств и не плод воображения истомленного жаждой и долгой дорогой путника. Это смерч приоткрывает завесу над славным городом городов, и тот, кто добр и мудр, на ком лежит Божья печать, способен порвать пелену миража и ступить на мостовую, на которую никто не ступал с того самого момента, как нашли свой конец в Абраккаре железные легионы курусманутов. И он приобретет и вместе с тем потеряет так много, как не терял и не приобретал никто целую бездну лет. Невозможное станет возможным. Самые смелые мечты и самые страшные кошмары воплотятся, и настанет час великого испытания…"
Адепт закончил читать. В комнате повисла тишина. За окнами спал крепким сном нищий и богатый, скромный и разгульный, добродетельный и бесчестный, многогранный, но скучно-обыденный в своих достоинствах и недостатках Париж: который кто-то наивно считал городом городов. А перед моими глазами проплывали картины крушения сказочного Абраккара, в ушах раздавался лязг оружия, я слышал предсмертные крики несчастных иглинов, мне виделось вращение великого смерча – порождения Силы, равной которой не найти. И этот смерч, возможно, когда-нибудь вырвется на свободу и поглотит беззащитные перед неземной разрушительной мощью миры.
– Весьма занятная легенда, – произнес я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно беззаботнее.
– Только ли легенда? – приподнял брови Адепт.
– Красивое языческое сказание о битвах богов в те времена, которые никто не помнит, о которых никто толком не знает, и, значит, ничего невозможно проверить.
– Тебе не кажется, что здесь присутствует нечто непривычное, несвойственное подобным легендам?
– Ну… пожалуй, слишком сухой язык, лишенный обычных для эпоса поэтических изысков. События описаны четко, без излишнего полета фантазии и героического пафоса. Все построено вполне последовательно. Не хочешь ли ты сказать, что все это правда?
– Неужели после знакомства с тайными сокровищницами знаний обоих Орденов ты не понял, что мир Гораздо сложнее и интереснее, чем все думают. До нас в нем были многие… Атлантида. Ледяные земли, Да мало ли что?
– Но то, о чем здесь говорится, слишком невероятно и слишком смущает разум… Абраккар, тысяча миров, железные легионы курусманутов.
– Ты правильно указал на сухость языка. И на обороты, близкие к нашему времени. Это не сама легенда. Это повествование, собранное из сотен источников, осмысленное нашими лучшими умами. Все, что здесь написано, или почти все, – правда. Правда и то, что прекрасный мираж, раз в сотню лет появляющийся в аравийской пустыне – это и есть город городов Абраккар.
Трудно было поверить во все это, но Адепт прав: почему я должен верить в продолжающуюся много тысячелетий битву Орденов, в затонувшие континенты, в жизнь на иных планетах и не должен верить в Абраккар? Нет смысла противиться истине – от этого она не перестанет быть истиной.
– Ладно, я верю, что путники видят в пустыне Абраккар, – кивнул я с неожиданной злостью. – Верю, что он существует где-то на окраине миров, великий и недоступный. Но какое отношение это имеет к нашей судьбе? В этом и заключается помощь Верхних Адептов? Свиток с легендами о том, что было когда-то, и никакого намека на возможность изменить будущее!
– То, что будет, происходит из того, что было. Мне ли напоминать тебе о столь простых истинах? То, что сделали для нас Верхние Адепты, превзошло все мои надежды. Дар, который преподнесли нам, дается немногим. Точнее, мы первые, кто его удостоился.
– Эта рукопись – дар? Но какой в нем смысл? Чем эти начертанные на бумаге слова помогут нам? Нам, которым в затылок дышит один из самых великих злодеев?
– Нам дано убежище, в котором никто не сможет нас настигнуть.
– Какое убежище?
– Ты теряешь сообразительность. Конечно, Абраккар!
Меня будто обдали ледяной водой. Я поверил сразу во все сказанное. Адепт действительно призывает меня скрыться в Абраккаре. Ужас и радость, надежда и ожидание чуда – эти чувства нахлынули на меня.
– Но как мы попадем туда? – выдавил я.
– Срок, когда Абраккар покажется в пустыне, близится. Для Хранителя город городов закрыт. Если только…
– Если что?
– Если он не пройдет вслед за нами в образованную нами брешь.
– И тогда мы окажемся там с глазу на глаз с ним.
– Такое возможно. Но в Абраккаре он лишится своих преимуществ, и мы сможем сразиться с ним на равных.
– Но как попасть туда? В рукописи сказано что-то насчет ключа. Верхние Адепты дали тебе его?
– Нет.
– Ты знаешь, где он хранится?
– Нет.
– Так как же мы найдем его?
– Найдем. Бабочка, вспыхнувшая и исчезнувшая, на моей ладони, это компас. Теперь я ощущаю направление, которое приведет нас к ключу. Послезавтра нам в путь. Здесь предстоит завершить еще кое-какие дела.
– Куда мы отправимся?
– Пока что в Испанию. А куда дальше – не знаю.
Ну что ж, Испания так Испания. Страна монахов, конкистадоров и инквизиторских костров. Не лучшее место в христианском мире. Итак, наш путь от Короля-Солнца Людовика Четырнадцатого к его внуку Филиппу Бур бону.
* * *
«Как же меня утомили ее ужимки и нарочитая кокетливость», – думал граф Ги де Руа, пытаясь одолеть раздражение и как можно натуральнее изобразить долженствующие моменту едва сдерживаемые вожделение и страсть.
У графа де Руа была сложная и запутанная жизнь. Точнее, он вел одновременно несколько жизней, и в каждой из них его поведение должно было соответствовать занимаемому месту. Он ощущал себя актером, играющим главные роли сразу в нескольких спектаклях и вынужденным надевать то маску шута, то короля, то Зевса-громовержца, и при этом, не дай Бог, что-то напутать, вложить в уста одного героя реплику другого. Б жизни богатого придворного, занимающего твердое положение рядом с троном величайшего из королей, мудрейшего из монархов (как его принято называть), Людовика Четырнадцатого, граф вынужден был вести себя легкомысленно, ветрено и высокомерно, тщательно соблюдая правила, присущие этой среде. А в свете показалось бы просто странным, если бы молодой богатый вельможа не имел дамы сердца, лучше замужней, к которой нужно красться под покровом ночи и посылать нежные записки, предоставляя этим пищу для сплетен.
Отношение к графу при дворе и так было несколько настороженным. Слава путешественника и воина выгодно отличала его от когорты лизоблюдов и бездельников, готовых на любые интриги и мерзости, лишь бы немного приблизиться к трону и урвать свой кусок в виде щедро раздаваемой рукой короля земель, состояний и привилегий. В Ги де Руа чувствовалась целеустремленность. В отличие от других, он знал, для чего живет, что в среде придворных выглядело просто неприличным. Кроме того, о нем ходили невероятные слухи, пищу которым давал круг его общения. В него входили и монахи, и чернь, и пришельцы из разных стран, и просто сомнительные типы, на лицах которых не было написано почтения к законам. Однажды недруги графа попытались обвинить его в государственной измене. Ги де Руа был объявлен шпионом испанской короны (в ту пору с Испанией велась очередная война) Его хотели надолго заточить в Бастилию, но провел он там всего три дня. Граф убелил в своей не виновности августейшую особу и еще более укрепил свое положение.
