Гильден. Не понимаю.
Штерн. А между тем понять - это еще не все. Надо и решиться.
Целия. И ты?..
Штерн. Да. Я решился.
Гильден. Чудак. Рассказать Таймеру - вот бы посмеялся. Хотя пока что наш патрон не проявляет особого веселья. Вчера, когда ты опять пропустил репетицию, он поднял целую бурю. Я затем и зашел к тебе, чтобы предупредить, что если ты и сегодня будешь "несуществовать" на репетиции, то Таймер грозил...
Штерн. Знаю. Пусть. Мне не с чем, понимаешь, не с чем, точнее - не с кем идти на вашу репетицию. Пока роль не придет ко мне, пока я ее не увижу вот здесь, как вижу сейчас тебя, мне нечего делать на ваших сборищах.
Фелия умоляюще смотрит, но Штерн, точно провалившись в себя самого, не видит и не слышит.
Гильден. Но ведь должна же быть проверка извне: сначала глаза режиссера, затем зрителя...
Штерн. Чепуха. Зрители... Да если б их шубы, развешанные по номеркам, сняв с крючьев, рассадить по креслам, а зрителей развешать по гардеробным крючьям - искусство б от этого не пострадало. Режиссер, глаз режиссера - так ты, кажется, сказал? - я бы его выколол: из театра. К дьяволу! Актеру нужны глаза его персонажа. Только. Вот если б сейчас сам Гамлет пришел сюда и, отыскав зрачками зрачки, сказал бы мне... Знаете что, друзья, не сердитесь, но мне надо работать. Рано или поздно я дозовусь его, и тогда... Уходите.
Гильден. Однако, Феля, он с нами заговорил действительно тоном принца. Только и остается - уйти. Тем более что через четверть часа начнется.
Фелия. Штерн, милый, пойдем с нами.
Штерн. Оставьте меня. Прошу вас. И у меня сейчас... начнется.
Штерн остается один. Некоторое время он сидит без движения, как вот я. Потом (Рар резким движением протянул руку к затененной пустоте книжных полок - глаза слушающихся, повернулись туда)... потом... он берет книгу первую попавшуюся. Конспектирую монолог.
Штерн. Итак, попробуем. Действие второе, сцена вторая. "Заговорю с ним опять. (Ко мне.) Что вы читаете, принц?" - "Слова, слова, слова". О, если б дано было знать, какие слова были в той книге! Если б - ведь тут узел смыслов. "Но о чем они говорят?" - "С кем?"
В это время - вы замечаете ее? - там, на пороге, беззвучно возникнув в сумерках вечереющей комнаты, появляется Роль: она точно, но сквозь муть, как отражение в дешевом зеркале, повторяет собой актера. Штерн, сидящий спиной к дверям, не замечает Роли, пока она, подойдя к нему сзади, не прикоснулась рукой к плечу.
Роль. Послушайте, вы хотели узнать слова книги, которую я имею обыкновение вот уже триста двадцатый год кряду перелистывать во второй сцене второго акта? Что ж, слова эти можно бы вам, пожалуй, ссудить -разумеется, не даром.
Черный фантом успел уже бесшумно вдвинуться в пустое кресло против Штерна: с минуту Актер и Роль пристально всматриваются друг в друга.
Штерн. Нет. Это не то. Я представляю своего Гамлета иначе. Вы, простите меня, жухлый и линялый. Я хочу не так.
Роль (флегматически). И тем не менее сыграете меня - именно так.
Штерн (мучительно оценивая своего двойника). Но я не хочу, понимаете, не хочу быть, как вы.
Роль. Может, и я не хочу: быть, как вы. И наконец, я всего лишь вежлив: зовут - прихожу. Придя, спрашиваю: зачем?
Пальцы Papa обыскивали воздух, точно в нем кружила невидимкою реплика: казалось, они уже схватили ее - и вдруг разжались: Рар внимательно всматривался вслед выпорхнувшему слову.
- Вот тут-то я и попробую, замыслители, закрыть флейте ее первый клапан. Об это зачем Штерну нужно удариться. Ему, актеру, то есть существу, профессионально говорящему чужие слова, пожалуй, и не найти своих, чтобы объяснить своему отражению себя - отраженного.
По-моему, тут все довольно просто: каждое трехмерное существо дважды удвояет себя, отражаясь вовне и вовнуть. Оба отражения неверны: холодное и плоское подобие, возвращаемое нам обыкновенно стеклянным зеркалом, неверно уже потому, что менее чем трехмерно, распластанно; другое отражение лица, отбрасываемое им внутрь, втекающее по центростремительным нервам в мозг, состоящее из сложного комплекса самоощущений, тоже неверно, потому что более чем трехмерно.
И вот бедняга Штерн хотел объективировать, поднять с дна души к периферии, выманить игрой, зазвать в роль т о, внутреннее подобие себя; на зов пришло другое отражение - стеклистое, мертвое, спрятанное под поверхностями, отраженное вовне. Он не хочет его, отрекается от назойливого фантома и тем и создает ему объективность бытия вне себя. То, о чем говорю, существует и вне пьес, случалось и будет случаться. Да вот хотя бы Эрнесто Росси: в своих "Воспоминаниях" он рассказывает о посещении развалин Эльсинора. Приблизительно так. На некотором расстоянии от замка Росси останавливает экипаж и - пешком к руинам. В сгущающихся сумерках ровным шагом приближается он к замку. Неумирающая история о датском принце овладевает им. Шагая навстречу черному силуэту моста, он - сначала про себя, потом все громче и громче, - припоминая первый акт "Гамлета", стал декламировать свое обращение к тени отца. И когда, постепенно втягиваясь в привычную роль, додекламировал до реплики Тени и привычным же движением поднял голову - он увидел ее: выйдя из ворот, Тень, бесшумно близясь, шла к брошенному через ров мосту, реплика принадлежала ей. Далее Росси сообщает лишь, что, повернувшись спиной к партнеру, он опрометью бросился назад, отыскал возницу и велел гнать лошадей что есть мочи. Итак, актер бежал - в данном случае от пришедшей к нему роли. Но ведь он мог и остаться там, у моста: из мира в мир. И Штерну придется остаться - для этого не нужно таланта, достаточно воли. Но давайте включим пьесу. Наш персонаж давно ждет нас, я слишком затянул ему паузу. Итак...
Штерн. Значит, меня увидят таким? Как вот ты?
Роль. Да.
Штерн (в раздумье). Так. Еще вопрос: откуда ты? И еще: откуда бы ты ни был, тебе придется уйти. Я отказываюсь от роли.
Роль (приподымаясь). Как угодно.
Штерн (шаг вслед). Стой. Я боюсь: тебя могут видеть. Мне бы не хотелось, чтобы кто-нибудь, кроме меня... ты понимаешь.
Роль. Не торопитесь включать меня в пространство. Дело в том, что видеть меня... ну, скажем, необязательно. Мы существуем, но условно. Кто захочет - увидит, а не захочет вообще, это насилие и дурной вкус: быть принудительно реальным. И если у вас, на земле, это еще не вывелось, то...
Штерн. Постой, постой. Но ведь я хотел видеть другого...
Роль. Не знаю. Может быть, перепутали подорожные. При переходе из мира в мир это бывает. Сейчас у нас огромный спрос на Гамлетов. Гамлетбург почти опустел.
Штерн. Не понимаю.
Роль. Очень просто. Вы затребовали из архивов, а вам прислали из заготовочной.
Штерн. Но как же это... распутать?
Роль. Тоже - просто. Я провожу вас до Гамлет-бурга, а там ищите, кого вам надо.
Штерн (растерянно). Но где это? И как туда пройти?
Роль. Где! В Стране Ролей. Есть и такая. А вот как, этого ни рассказать, ни показать нельзя. Думаю, зрители извинят, если мы... за закрытым занавесом.
Рар спокойно оглядел нас всех:
- Роль, в сущности, права. С вашего разрешения, даю занавес. Теперь дальше, позиция вторая: постарайтесь увидеть уходящую от глаз перспективу, ограниченную со всех сторон близко сдвинувшимися стенами и заостренную вверху жесткими каркасами готических арок. Поверхность этого фантастического туннеля сверху донизу в квадратных пестрых бумажных пятнах, поверх которых разными шрифтами на разных языках одно и тоже слово: Гамлет, Гамлет, Гамлет. Внутри, под убегающими вглубь буквами разноязыких афиш, - два ряда теряющихся вдалеке кресел. В креслах - завернувшись в черные плащи, длинной вереницей - Гамлеты. У каждого из них в руках книга. Все они склонились над ее развернутыми листами, их бледные лица сосредоточены, глаза не отрываются от строк. То здесь, то там шуршит перелистываемая страница и слышится тихое, но немолкнущее:
- Слова, слова, слова.
- Слова - слова.
- Слова.
Я еще раз приглашаю вас, замыслители, вглядеться в череду фантомов. Под черными беретами опечаленных принцев вы увидите тех, кто вводил вас в проблему Гамлета, в этот длинный и узкий - сквозь весь мир протянувшийся глухой коридор. Я, например, сейчас ясно могу разглядеть - третье кресло слева - резкий профиль Сальвиниевого Гамлета, сдвинувшего брови над ему лишь зримым текстом. Правее и дальше под складками черной тяжелой ткани хрупкий контур, похожий на Сарру Бернар; тяжелый фолиант с отстегнутыми бронзовыми застежками оттянул тонкие слабые пальцы, но глаза цепко ухватились за знаки и смыслы, таимые в книге. Ближе, под красным пятном афиши, одутлое, в беспокойных складках лицо Росси; дряблеющая щека уперлась в ладонь, локоть в резную ручку кресла; мускулы у сгиба колен напряглись, а у виска пульсирует артерия. И дальше, в глубине перспективы, я вижу нежно очерченное лицо женственного Кемпбеля, острые скулы и сжатый рот Кина и там, у края видения, запрокинутую назад, с надменной улыбкой на губах, с полузакрытыми глазами, то возникающую, то никнущую в дрожании бликов и теней ироническую маску Ричарда Бэрбеджа. Мне трудно рассмотреть отсюда - это далеко, - но, кажется, он закрыл книгу: прочитанная от знака до знака, сомкнув листы, она неподвижно лежит на его коленях. Возвращаюсь взглядом назад: иные лица затенены, другие отвернулись от меня. Да, возвращаюсь, кстати, и к действию.
