— Дориан хотел построить неофеодализм, — подал голос Альден. — Сам видишь, ему нравились времена рыцарей. Но при этом он помнил историю старого мира и знал, что обычный феодализм неизбежно выродится. Поэтому окольными путями через абсолютную монархию он сначала набирался опыта, и только по прошествии скольких-то лет стал экспериментировать. К тому времени, когда королевство оказалось уничтоженным, оно представляло довольно интересную задумку: Дориан переплел между собой общие права, сословную систему и религию. Жаль, не получилось проверить её жизнеспособность в более подходящих условияъ.
Пройдя весь этаж до конца, мы вышли в огромное круглое помещение со множеством дверей. В центре начиналась столь же огромная, застеленная красно-золотым полосатым ковром лестница, возвышавшаяся в верхней точке метров, наверное, на пятьдесят. Там я разглядел ещё несколько дверей, расположенных полукругом.
— Угадай, что, — Альден улыбнулся.
— Судя по размерам и местоположению, вряд ли обычный холл.
— О да. Это Тронный зал.
— А почему он… такой? — удивился я.
— Дориан спускался с самого верха до какого-то уровня, в зависимости от количества пришедших, и говорил. Стоя. Трона у него никогда не было.
— Похвально…
— Ага. Мне тоже всегда в нём это нравилось.
— Но сам следовать этому примеру не захотел, да? — усмехнулся я. Альден, однако, ответил вполне серьёзно:
— Если каждый будет следовать чему-то великому, это скоро перестанут считать великим и превратят в норму.
— А что плохого в такой… кхм… благочестивой норме?
— Несистемность, — император пожал плечами. Все эти вопросы он явно решил для себя задолго до моего появления и сейчас они не требовали почти никакого напряжения мозга. — Всё должно быть цельным. В Паладайне это был красивый обычай. Применительно ко мне это станет капризом.
— Понятно. — Я кивнул наверх: — Нам сейчас туда?
— Ага.
По верхнему этажу мы ходили дольше: в какой-то момент Альден честно признался, что подзабыл здешние коридоры. Я отреагировал спокойно: уют и красота, чего бы не погулять? Вряд ли окажусь здесь снова в ближайшее время. Да и скучать в процессе не приходилось: император постоянно о чём-то говорил, перемежая отвлечённые рассуждения рассказами о здешних традициях и одобрительно кивая, видя, что я стараюсь извлечь из услышанного максимум полезной информации.
Не то чтобы у меня получалось много извлекать, но Альден в силу специфики нашего с ним общения выступал прекрасным индикатором для произошедших в моей жизни перемен. При сравнении разговоров двухмесячной давности, то есть первой недели моего пребывания в мире, и нынешних, становилось понятно, какой длинный путь я успел пройти: акценты в восприятии информации сместились, сама информация усваивалась по-другому и в гораздо большем объёме. Высокая должность волей-неволей меняла меня под себя, и нельзя сказать, что мне не нравились наблюдаемые результаты.
В конце концов, пройдя ещё два этажа, мы остановились на развилке. Альден покрутил головой и сообщил:
— Пришли, это, в принципе, конец. В эту сторону — спальня Дориана, в эту — библиотека. Прямо — выход на воздушку, назад — в Тронный зал.
— Выбирать? — уточнил я.
— Нет, просто говорю, чтобы ты знал. В спальне ничего интересного, а вот библиотека Дориана — крупнейшее на данный момент собрание историко-приключенческих произведений старого мира.
Помолчав, я переспросил:
— То есть ты предлагаешь мне являться сюда по желанию, без предупреждения?
— Кого здесь предупреждать, Марк? — удивился в свою очередь император. Покачал головой: — Мы — Правители, всё личное, что мы можем себе позволить, умирает вместе с нами. А то, что не умирает, становится общим достоянием, тех, кто остался, и тех, кто придёт вслед за нами. Один собирает книги, другой — картины, третий — ещё что-то. Собирает — чтобы сохранить для других.
— Это слишком похоже на мародёрство, — вздохнул я. Испугался — не слишком ли грубо? Но, видимо, Альден не первый раз говорил на эту тему.
— Если автор написал книгу, должен ли он сжечь её перед смертью, чтобы она не досталась другим?
— Нет, конечно. Это же самовыражение.
— На самом деле, может сжечь, может нет. Раз он её написал, он волен делать с ней всё что захочет. Именно потому, что самовыражение. И выбор, сделать это личным и забрать с собой или оставить потомкам, каждый делает самостоятельно. Но бывает, конечно, и так, что выбор просто не успевают сделать. В такой ситуации да, твои опасения были бы оправданы.
— Ну… ладно, допустим.
Альден подошёл к стене, коснулся пальцами закреплённого на ней фигурного бронзового подсвечника.
— Это применительно к обычному человеку. Перед Правителем такой выбор не стоит — он предопределён заранее. Всё личное хранится здесь, — он дотронулся до головы, — и здесь, — коснулся груди в области сердца. — И своё государство тоже. И всё это умирает вместе с Правителем. Общественного у нас просто нет. Это наша судьба: пытаться сделать из личного общественное, строить на века, — и при этом знать, что всё исчезнет вместе с нами. Единственное, что может примирить с этим, — такие вот памятники. Из книг, картин и прочего. Они помогают помнить. И верить, что жизнь прожита не зря.
Я молчал, подавленный.
— Не убедил? — поинтересовался Альден.
— Я просто раньше не думал об этом. Это всё так… неоднозначно. Поговорим ещё на эту тему? Потом?
— С радостью. Вот уж что, а концептуальные разговоры я люблю, — император повеселел. — Ну что, пойдём глянем библиотеку?
Книг у Дориана действительно было навалом — около двух десятков больших стеллажей. Я успел удивиться этому, перед тем как внимание захватило другое: на стенах обнаружились знакомые детали.
— О, и здесь стихи!
— А где ещё? — не понял Альден.
— В башне на севере. Во дворце… ой.
Я оторвался и виновато посмотрел на друга.
— Инфернала?
— Угу…
— Понятно.
— Это… плохо, да?
— Для мозгов — очень. Ты только стихи на стенах читал? Дело твоё, но не советовал бы брать книги, которые там стоят. Напоминает что-то среднее между дневником четырнадцатилетней девочки и руководством по уничтожению мира.
— Да ладно, зачем же так сразу? — защищать инфернала я не собирался, но резко пренебрежительная оценка покоробила. — Может, ему просто не повезло с литературным талантом, вот ты и не понял его мысли?
— А причем тут талант? Я его лично знал.
— Как это, лично??? Сколько лет назад он умер?
— Четырнадцать. Именно с ним и разбирались на севере, перед тем как был уничтожен Паладайн.
— Сколько же тебе лет?.. — выдохнул я, ощущая, что пол уходит из-под ног.
Оценив выражение моего лица и размер глаз, Альден осторожно спросил:
— Я так понимаю, тебе самую интересную вещь никто ещё не сказал?
— Какую?
— Мне сейчас пятьдесят семь лет, — его губы дрогнули в улыбке.
— Бессмертие?..
— Скорее, вечная молодость. Не нервничай, — он похлопал меня по плечу, — пошли на диван.
Отойдя от первоначального шока, я переспросил:
— Ты не шутишь?
— Нисколько. В таком возрасте люди обычно уже теряют тягу к шуткам, — Альден, видя, что опасность срыва обошла меня стороной, вернулся к открытому веселью.
Попытки найти в нём что-то, намекающее на возрастную категорию, давали совершенно противоположные результаты, ни один из которых нельзя было считать достаточно достоверным. По всему выходило, что ориентироваться придётся только на слова.
— Видимо, ты исключение. Да уж, с этим фактом гораздо проще воспринимается многое другое. Подожди… То есть каким ты попадаешь сюда…
— Не совсем. Бывает, что становишься чуть-чуть старше, иногда — чуть-чуть младше, но это реже.
— Офигеть…
— Добро пожаловать в совершенно необъяснимую, но длинную и, несомненно, увлекательную жизнь!
— Если инферналы не подвернутся в тёмном переулке, — задумавшись над своей безобидной шуткой и раскрутив случайную мысль, я едва не поймал новый шок: — Блин, сколько ж тогда Одиночки живут?!
— Отлови и узнай, — Альден подмигнул. — Могу дать совет на случай, если таки соберёшься: караулить — бесполезно.
Я рассмеялся.
— Самочувствие в норме, отклонений в медицинских показателях нет, аномальных состояний, кроме вечной молодости, не обнаружено, — прокомментировал император.
— Всё, всё, хватит. Я уже пришёл в себя.
— Ну и отлично. Какие будут пожелания на оставшиеся…
— Альден, ну ладно тебе.
— …до наступления вечера часы, — невозмутимо закончил он. Озорные искры в глазах, однако, его выдавали.
— До вечера — пожалуй, никаких. И так день выдался насыщенный.
— Шахматы откладываются? — вот теперь он посерьёзнел и даже немного расстроился. — Печально. Ну, с другой стороны, в следующий раз мы с них и начнём, так что всё не так плохо. Идём? Или книги?..
