ни представляли собой гарпии, они, как и тролли, были разумными существами. Подвешивать эту пару на мосту для устрашения прочих представлялось ей излишне жестокой мерой – равно как и неразумной, поскольку страх всегда очень близок к ненависти.
Вскоре у Цереры появилась возможность понаблюдать и за живой гарпией, причем с близкого расстояния – когда одна из них поднялась в воздух, чтобы взглянуть на путников. У нее были крылья летучей мыши и чешуйчатое тело рептилии, но черты лица были женскими, если только у женщины могут быть змеиные глаза и змеиные же клыки. Руки и ноги гарпии заканчивались черными когтями, которыми она уцепилась за обтянутый железной сеткой каркас моста, опустившись на него прямо над головой у Цереры и накрыв ее своей тенью. Ее длинные серебристые волосы развевались на ветру. Пахло от нее, как от птичьей клетки, которую годами не чистили.
– Что это она делает? – спросила Церера.
– Пытается напугать тебя, – ответил Лесник. – В качестве прелюдии к тому, чтобы съесть тебя.
– Что ж, первая часть вполне удалась, но я не собираюсь позволить ей перейти ко второй, так что не затруднит ли вас сказать ей, чтобы она летела дальше по своим делам?
– Думаю, что лучше просто не обращать на нее внимания.
Леснику-то легко было так говорить, поскольку это не на него смотрела гарпия сквозь железную сетку, которая больше не обещала такой безопасности, как раньше. И существо это было не просто голодным, но еще и злобным – ненависть буквально волнами исходила от него. Хотя Церера вновь поспорила бы с лордом Балвейном касательно того, насколько благоразумно столь бессердечное обращение с гарпиями, поскольку эта, похоже, не извлекла никаких уроков из судьбы своих сестер, не считая разве что стремления поквитаться.
Дальняя арка уже громоздилась впереди, и стоит им только миновать ее, как у них не будет вообще никакой защиты. Но когда они достигли конца моста, преследовательница Цереры взмыла в воздух и вернулась к своим сестрам, укрывшимся в пещере на склоне скалы. Церера увидела, как она метнулась в темную дыру, где была встречена отдаленными вопросительными криками.
– Почему она не напала на нас, как только мы миновали мост? – спросила Церера Лесника.
– Им принадлежит только ущелье, но ничего за его пределами, – объяснил Лесник. – Таково заклятье, которое связывает их. Бывали времена, когда для пересечения ущелья требовалась оплата пошлины в зависимости от размера группы – в основном едой. Когда власть в свои руки взяли тролли, то чтобы получить разрешение пройти, требовалось разгадать какую-нибудь хитроумную загадку, иначе прохожий рисковал стать жертвой Выводка. Теперь «лорд» Балвейн решил укрепить мост, а не позволять гарпиям получать то, что им причитается.
Лесник остановился, чтобы оглянуться на ту сторону моста, с которой они пришли.
– Смотри, – сказал он.
Дюжина изможденных гарпий теперь парила у противоположного края ущелья, удерживаемая одними лишь восходящими потоками воздуха. Выше остальных реяла седовласая сестра, которая преследовала Цереру. Она царапала когтями воздух, словно пойманное в ловушку животное, проверяющее прочность своей клетки.
– Балвейн нарушил старый договор, – произнес Лесник, – а значит, наверняка ослабил заклятье, привязывающее гарпий к этому ущелью. Их голод может довершить дело.
На сей раз, когда он тронул каблуками свою лошадь, та с ходу пустилась галопом, и маленькому пони Цереры пришлось приложить немало усилий, чтобы не отстать.
XXIX
VENERY (среднеангл.)
Охота, преследование – в том числе и по зову пола
Церера с Лесником строго придерживались дороги, ведущей от ущелья, избегая приближаться к краю леса, дабы не попадаться на глаза хищникам. Какие-то признаки жизни встречались им лишь изредка – например, когда в просвете между деревьями Церера углядела семь маленьких фигурок, каждая из которых несла на плече лопату или кирку. Последний из этих крошечных человечков остановился на вершине, чтобы посмотреть в их сторону и приветственно поднять руку, и Церера помахала ему в ответ. Потом малютка скрылся из виду, оставив ее с чувством необъяснимой грусти.
Церера знала, что Дэвид тоже некогда прошел этой дорогой – сначала один, а затем со странствующим рыцарем Роландом. Когда день уже клонился к вечеру, она получила этому дополнительное подтверждение, заметив в поле брошенный танк. Дэвид в своей книге описывал, как нашел танк времен Первой мировой войны, но этот был более современным и помечен написанной на башне буквой «Z», обозначающей его как российскую бронетехнику. Церере потребовалось всего несколько секунд, чтобы догадаться почему: Первая и Вторая мировые войны были событиями, близкими Дэвиду, – одна завершилась менее чем за десять лет до его рождения, а на другую пришлась часть его детства. В ее же собственных глаза война выглядела совсем по-другому.
– Кое-что еще из моего мира, – сообщила она Леснику. – Не хотите взглянуть поближе?
– Нет, – отозвался тот. – Как раз наоборот.
Из-за деревьев поднялась какая-то птица и описала круг – только для того, чтобы вновь опуститься в пределах их видимости. Церера почти ожидала увидеть одноглазого грача, но вместо этого на ветке бука сидела сова с мальчишеской головой. Опять-таки благодаря «Книге потерянных вещей» Церера знала, что эти леса некогда были вотчиной Охотницы, которая создавала для себя новую добычу, соединяя тела детей и животных – но только лишь для того, чтобы быть убитой своими созданиями после вмешательства Дэвида. Либо этот гибрид был очень стар, либо выжившие в экспериментах Охотницы произвели потомство.
Мальчик-сова покинул свой насест и скользнул к Церере, после чего выхватил поводья у нее из рук – явно пытаясь увести ее пони с дороги. Церера дернула их назад, и после короткой борьбы, напоминающей перетягивание каната, мальчик с совиным телом сдался и вернулся на прежнее место, чтобы жалобно ухнуть на нее.
– Он хочет, чтобы мы пошли с ним, – сказала Церера Леснику. Ее лошадка теперь стояла задними копытами на дороге, а передними на опушке – с таким безучастным видом, какой только может быть у сбитого с толку пони.
Лесник не спешил соглашаться с ней.
– Женщина, которая охотилась здесь, может, и мертва, – ответил он, – но память о ее зле жива – и, боюсь, нечто большее, чем память.
– Вы считаете, что ее дух по-прежнему обитает здесь?
– Какая-то гадость точно обитает. Я бы предпочел держаться дороги, а ты не ходи туда, куда не хожу я.
Церера подумала, что, по крайней мере, насчет некой гадости он наверняка прав. Стволы и ветви деревьев в этой части леса были такими темными, что казались почти черными, словно лес здесь был выжжен огнем, а их листья были густо-зеленого
