Св. Василий Великий принадлежит к числу тех святителей древней Церкви, слава которых в значительной степени зависела от их ревностного служения делам христианского милосердия как личным примером, так и пастырским научением. Слова св. Василия Великого «О любостяжа- тельности», «К обогащающимся», «Во время голода и засухи» уже много столетий являются высокими образцами христианского проповеднического призыва к братолюбию и милостыне; образцами, которые заучиваются в духовной школе, но которым не видно подражателей на современной церковной кафедре... Учение о милостыне — один из обычных предметов церковных поучений великого каппадокийского учителя, и в этих поучениях христианский взгляд на милостыню освещен со многих сторон, в некоторых случаях — с выдающейся выразительностью и яркой определенностью.
Мы уже изложили взгляд св. отца на собственность и видели, что, по этому взгляду, собственности в безусловном смысле слова нет у человека, и то, чем он владеет, вверено лишь ему для раздаяния неимущим. Долг творить милостыню утверждается, таким образом, на том основании, что Бог вверил человеку судьбу его собратий, ожидая верного домостроительства. «Не потому, что Сам не в силах пропитать нищих, оставил их нам; но нам же в благодеяние требует от нас правды и человеколюбивого плодоношения»[753]. Бог, «неравно разделяющий нам потребное для пищи», делает это именно для того, чтобы человек заслужил «свою мзду за доброту и верное домостроительство»[754]. Поэтому, если выражением христианского совершенства в отношении имущества служит, по взгляду св. Василия, полное отречение от собственности, то общехристианским долгом является щедрая милостыня[755]. Даже отрекшийся от собственности не может считать себя свободным от исполнения этого долга. Такой человек должен заботиться о себе лишь на настоящий день, но трудиться не только для удовлетворения своих потребностей, но и для помощи бедным[756]. Никакая скудость средств не может служить препятствием творить милостыню. Если иногда и отказывают просящим, ссылаясь на личную нужду, то в этом случае таким людям уже не Христос дает законы, но они сами себе. «Если Господь предписал нам сие (раздачу имения) как необходимое, а ты отвергаешь, как невозможное, то не иное утверждаешь, а то, что ты разумнее Законодателя»[757]. Для последователя Христова никакая бедность не послужит препятствием благотворить. «Беден ты, — рассуждает святитель, — но, без сомнения, есть другой беднее тебя. У тебя хлеба на десять дней, а у него на один. Как человек добрый и благомыслящий, уступи свой излишек неимущему... Если у тебя в пищу остается один хлеб, но стоит у дверей просящий, то принеси из кладовой и этот один хлеб и, положив на руки, воздень к небу, скажи такое жалобное и вместе благопризнательное слово: «один у меня хлеб, который Ты видишь, Господи, и опасность очевидна; но заповедь Твою предпочитаю себе и из малого даю алчущему брату... Знаю Твою благость, возлагаю упование на Твое могущество»... Скудный, дай взаем богатому Богу. Поверь Тому, Кто, вместо утесненного, Сам всегда берет на собственное Свое лицо и из Своего воздает благодарность»[758]. Такими сильными словами св. Василий утверждает всеобщность долга творить милостыню. По вопросу же о том, кому должна быть она оказываема, св. отец настаивал на долге благотворителя тщательно заботиться о возможно лучшем распределении подаяний. Так, например, св. отец дает такой совет человеку, решившему совершенно отказаться от собственности. «Оставляющий свою собственность должен... постараться, собрав все тщательно, как посвященное уже Богу, распорядиться со всем благоговением или сам, если имеет возможность и опытность, или через людей... на деле доказавших, что могут распорядиться верно и благоразумно»[759]. Но эта тщательность не должна выражаться в недоброжелательстве. Вот, например, как образно и ярко св. Василий описывает и отвергает все доводы, какими пытаются оправдать скупость при подаянии милостыни под предлогом разборчивости. «Мы, — говорит св. отец, — превосходим этого богача (евангельской притчи о богатом и Лазаре) лукавством... Если стал перед нами нищий, который едва может говорить от холода, отвращаемся... поспешно бежим прочь... Если он, стыдясь своего несчастья, потупляет взоры в землю — говорим, что промышляет лицемерием. Если, понуждаемый жестоким голодом, смотрит на нас смело — опять называем бесстыдным и наглым. Если, по случаю, покрыт твердой одеждой, которую кто-нибудь ему подал — гоним его от себя, как ненасытного, и клянемся, что нищета его притворная. А если прикрыт сгнившими рубищами — опять гоним прочь за зловоние и, хотя к просьбам своим присовокупляет имя Творца... никак не можем переменить своего безжалостного решения»[760].
Если мы обратим внимание на те побуждения к милостыне, которые выдвигаются св. Василием, то на первом плане у него стоят побуждения характера гуманного: картинами страданий и угнетения, переживаемых бедняками, св. отец стремится, прежде всего, тронуть сердце своих слушателей.
Некоторые картины подобного рода являются и до настоящего времени неподражаемыми образцами проповеднического искусства. Вот, наиболее известная из таких картин, изображенная проповедником в его беседе «О любостяжательности». «Как представлю взором твоим страдания бедного? Осмотрев внутренность дома, видит он, что золота у него нет и никогда не будет; домашние приборы и одежды точно таковы, как и у всякого нищего; все они стоят не многих оболов. Что же еще? Обращает, наконец, взор на детей, чтобы, отведя их на торг, в этом найти пособие против голодной смерти. Представь при этом борьбу неминуемого голода и отеческой любви. Голод угрожает самой бедственной смертью, а природа влечет к противному, убеждая умереть вместе с детьми. Много раз собирается он идти, много раз осматривается; наконец, препобежден, вынужденный необходимостью и неумолимой нуждой. И над чем еще задумывается этот отец? «Которого прежде продать мне? Пойти ли к самому старшему? Но уважаю его старшинство. Или к младшему? Но жаль его возраста, который не чувствует еще несчастий. Этот сохраняет в себе ясные черты родителей; а этот способен к учению. Увы, какое затруднение! Что со мной будет? На которого из них напасть мне? У какого зверя занять мне душу? Как забыть природу? Если всех удержу при себе, то увижу, как все будут истаивать от голода. Если продам одного, то какими глазами буду смотреть на остальных?... Как буду жить в доме, сам доведя себя до бесчадия? Как пойду за стол, на котором обилие произведено такими средствами?». И он после слез идет продавать любезнейшего сына. А тебя не трогает страдание, ты не хочешь взойти в чувствование природы! Этого несчастного угнетает голод, а ты медлишь... Ни слезы не возбуждают в тебе жалости, ни воздыхания не смягчают сердца... У тебя в виду золото, а на брата не обращаешь внимания. Знаешь чекан монеты... но вовсе не узнаешь брата в нужде. Тебя крайне веселит доброцветность золота, но не рассчитываешь, сколько вздохов бедного сопровождает тебя»[761]. Если эта картина как будто не вполне подходит к нашему времени, когда детей продают не на рынках, а более сложным путем, то следующая картина страданий голодающего должна быть знакома каждому русскому, переживавшему «голодные годы». «Болезнь алчущего, голод, есть страдание, возбуждающее жалость, — говорит св. Василий. — Верх всех человеческих бедствий — голод; всякой смерти мучительнее такой конец. В других опасностях или острие меча наносит скорую смерть, или стремительность огня мгновенно угашает жизнь, или звери, растерзав... не дают мучиться продолжительной болью. Но голод есть медленное зло, продолжительное мучение, кроющаяся и таящаяся внутри смерть, каждую минуту угрожающая и все еще замедляющая: ибо истощает естественную влагу, охлаждает теплоту, снимает телесный объем, мало-помалу иссушает силы. Плоть, как паутина, прилегает к костям; кожа теряет цвет, потому что с оскудением крови пропадает румянец, не стает белизны, потому что поверхность тела чернеет от истощения; тело синеет потому, что вследствие страдания слившиеся бледность и чернота производят жалкий вид; колена на себе не держат, но невольно сгибаются; голос делается тонок и слаб; глаза изнемогают в своих впадинах... желудок пуст, впал... прилег к хребтовым костям. Каких же достоин наказаний, кто проходит мимо человека с таким изможденным телом? Что еще можно прибавить к такой жестокости?»[762]. Наряду с побуждениями к милостыне во имя братского сочувствия страданию ближнего у св. Василия стоят и собственно религиозные побуждения щедро благотворить. Св. отец так же, как и другие церковные писатели, поставляет милостыню наряду с молитвой и постом и видит в ней как залог богоугодности последних, так и путь к истинному богатству в будущей жизни. «Знаю многих, — говорит святитель, — которые постятся, молятся, вздыхают, оказывают всякое неубыточное благоговение, но не дают ни одного обола теснимым нуждой. Какая же для них польза от прочих добродетелей? Их не приемлет Царство Божие»[763]. Наоборот, милостыня — путь к милости Божией, это посев на земле, который приносит плод на небе. «Ты, если явишь плод благотворения, то соберешь его сам для себя, потому что благотворность добрых дел возвращается к дающим. Подал ты алчущему? И поданное тобой делается твоей собственностью, возвратившись к тебе с приращением. Как хлебное зерно, упав в землю, обращается в прибыль бросившего, так хлеб, поверженный алчущему, впоследствии приносит стократную пользу. Поэтому цель земледелия да будет для тебя началом небесного сеяния; ибо сказано: сейте себе в правду (Ос. X, 12)... Деньги, и не хотя, оставишь здесь, а славу добрых дел принесешь с собой к Господу, когда перед общим Судией обступит тебя целый народ, и будут именовать своим кормильцем, благодетелем и станут приписывать тебе все имена человеколюбия»[764]. «О, как драгоценно в день суда покажется тебе слово: приидите благословеннии Отца Моего, наследуйте уготованное вам Царствие от сложения мира»[765]. «Дай малое и приобрети многое... Смотри, чтобы, когда надобно будет тебе предстать к Христу и явиться перед лицом Судии, не оказалась слишком богатой здешняя жизнь, а обнаженной и одетой в рубище другая — жизнь добродетельная»[766]. «Когда будешь давать бедному ради Господа, это будет и дар, и заем: дар — по безнадежности получить обратно; заем — по великодаровитости Владыки, Который Сам за него заплатит и, взяв малость через бедного, воздаст за то великим. Ибо милуяй нища, в заем дает Богови. Ужели не захочешь, чтобы общий всех Владыка принял на Себя ответственность заплатить тебе... Он за бедных заплатит и приращение»[767]. «Ибо усердие к святым есть благочестие перед Христом, и усердный служитель бедному оказывается общником Христовым, не только если раздает, имея у себя что- либо великое, но если и малое приобретя отдает это, и если только чашей студеной воды напоит ученика во имя учителя... Небесный Царь не вынуждает, не требует податей, но приемлет усердствующих, чтобы подающие сами получили, оказывающие честь были почтены, допускающие других к общению временных благ, призваны были в общение благ вечных»[768].
