Но вот однажды он, неловко вылезая из трактора, опрокинул на своего хозяина банку с маслом.
Банка перевернулась в воздухе и плеснула на роскошную фуражку прапорщика.
Той же ночью прапорщик пришёл к ним в казарму.
Первогодков подняли с постелей, и они, испуганные, смотрели, как двое азербайджанцев и краснодарский блатарь опускали нашего друга.
После того как они кончили своё дело и застегнули штаны, прапорщик удовлетворённо крякнул и полил свою жертву машинным маслом из той же самой жестянки.
Вот этого-то прапорщика на отдыхе и встретили мы в очереди за билетами.
— Что ж ты нам этого не сказал! — закричали мы, готовые бежать по этой мусульманской дороге обратно, чтобы найти толстяка и бить его, бить, бить по его голове в панаме, пока это слепое бешенство не оставит нас.
Мы чувствовали, будто опустили нас самих, будто надругались над самым сокровенным, дорогим, что мы носили внутри себя.
— Убить его мало! Зачем ты ему на ногу наступил-то?!!
— Должен же я был что-то сделать, — ответил наш друг, всё так же близоруко щурясь на солнце.
Жёлтые концы
Сидоров с трудом выдирается из переполненного автобуса. Попутчики мешками и сумками расстёгивают на нём куртку, но он уже прыгает с подножки. Сидоров бежит по тропинке между кустами к высокому школьному крыльцу. Вокруг него зимняя вечерняя темнота, а под ногами скользкая, покрытая асфальтом тропинка. Он успевает вовремя. У крыльца стоят несколько человек, переминаясь с ноги на ногу.
— Бог в помощь! — произносит Сидоров и пожимает протянутые руки.
Сразу вслед за Сидоровым появляется бородатый человек с маленьким рюкзачком за плечами. Люди подтягиваются к двери, и каждый боится быть последним. Последний будет сторожить дверь ещё десять минут. Но сегодня всё решается просто — все проходят внутрь, и вход сразу же запирается. Сидоров поднимается по лестнице рядом со Стаховским. Они дышат тяжело, и разговор их прерывист — Стаховский тоже торопился, а подниматься им высоко — пятый этаж.
Раздевалка уже набита их знакомыми. Кто-то кричит:
— Серёга, займи мне крючок и пошли в сортир!
Они раздеваются в тесном закутке, запихивая опустевшие сумки под лавки. Белое кимоно холодит спину Сидорова, когда он повязывает пояс. В этот момент Стаховский говорит ему:
— Когда красить будешь?
— Когда сварится, — отвечает Сидоров. Это означает, что красить пояс он будет как-нибудь потом. На деле ему просто не хочется признаваться, что, в отличие от цветных поясов его товарищей, на его поясе пришиты только «жёлтые концы». Носить настоящий пояс ему просто рано.
Жёлтые концы — четыре сантиметра на концах белого пояса.
Жёлтые концы — это несданный экзамен.
Жёлтые концы — символ ученичества.
Но Сидоров не красит даже концы — принципиально, он ненавидит их, как ефрейторские лычки. Пояс у него белый.
— Не моют полы школьники, — говорит он, войдя в зал и поклонившись. Действительно, весь пол в песке. Их товарищи тоже кланяются и шагают из раздевалки внутрь спортзала. Кто-то садится на пол, растягиваясь, кто-то прохаживается, а несколько ребят садятся на скамейки и заводят ленивый разговор.
Сенсей выходит из своей персональной раздевалки и поднимает руку вверх. К нему подбегает старший ученик с красным поясом и, пошептавшись с сенсеем, становится перед строем.
— Киесобо дач.
— Ос! — выдыхают ученики.
— Побежали. Они бегут по кругу.
— Правым боком вперёд… Левым…
— Колени высоко!
Сидоров переводит дух, но вот уже нужно бежать, выбрасывая назад пятки.
— На кошах! Зал наполняется дребезгом.
— На пяточках! Дребезжание переходит в глухие удары.
— Серецухерен! — говорит бородатый.
Немного времени уходит на то, чтобы разобраться в строй по четыре. Сидоров оказывается на своём прежнем месте, около цифры 9, изображённой белой масляной краской на зелёном полу.
Руки. Вращение… — произносит семпай.
Зал наполняется хлопаньем рукавов.
— Раз-два-три-четыре-пять-шесть… Девять-десять… Похлопывание…
Звук становится реже и суше. Ученики бьют себя рёбрами ладоней сперва по плечам, животам, а потом перебираются на голени сначала на левую, потом, не сбиваясь с ритма, на правую.
Поклоны вперёд. Большой узел на поясе впивается Сидорову прямо в солнечное сплетение. «Ох», — только и думает он.
— Правая нога под себя, левая — вперёд! Наклоны!
Двадцать человек, пыхтя, наклоняются, пытаясь достать в этой позиции локтем пол между разведёнными ногами.
— Растяжка в парах.
Двадцать человек разбредаются по залу. Стаховский занимает место Сидорову у шведской стенки. Он сразу задирает напарнику ногу так, что суставы издают лёгкий хруст, а сам Сидоров, болтаясь на весу, пытается другой ногой достать пол. Лицо Стаховского покрыто крупными каплями пота.
— Чаёк выходит, чаёк… — бормочет он. — Три стакана.
— Иои, — говорит Красный Пояс. — Киесобо дач.
Все замирают по стойке «смирно», сжав ступни.
Сайдзен, без выражения произносит детина и начинает садиться. Вслед за ним начинает садиться первый ряд, неловко подгибая ноги и устраивая ладони на бёдрах. Второй ряд садится вслед за первым, за вторым садится третий ряд, ряд Сидорова. Люди мерно, волнами опускаются за его спиной. Он слышит их кряхтенье.
— Мусо! — командует Красный Пояс.
Ученики опускают головы, начинают втягивать в себя воздух и с шумом выпускать его обратно. Сидоров старается смотреть, как и положено, в метре перед собой, но взгляд его всё время останавливается на грязной пятке соседа спереди.
Сидоров разглядывает ороговевшую кожу, прилипшую грязь на ней и грязно-жёлтые складки кимоно. Сенсей ходит между рядами и медленно говорит:
— Когда занимаешься каратэ-до, нельзя думать ни о чём, потому что в это время ты постигаешь путь всего живого. Узнать его невозможно, как невозможно и выразить его. Его можно только почувствовать. А для этого ваши сердца должны уснуть, потому что сердце — это орган мысли. Ты должен находиться в позе отрешённости, а лицо твоё должно выражать только ненависть и неотвратимость твоей победы. И тогда руки и ноги будут двигаться сами — легко и свободно.
— Мусо яме! Они так же, волнами, встают.
«Сейчас, — думает Сидоров, — сейчас начнётся».
«Поехали. Так. Удары вперёд. Раз-два, раз-два. Ич-ни, сан-си… Ещё ничего. Чу дан. Теперь в верхний уровень, в средний… Нижний. Верхний, средний, нижний. Раз-два-три. В кибо дач встали, стоим… Что у меня с ногами? Стопы, стопы параллельно! Ну, вот, теперь действительно началось. Рендзёки пошли. Раз — шаг назад, блок… Что там Илюша делает? Смотреть на него, смотреть… Агью ке, наверх! Теперь ногой, так! В укороченную стойку, учикоми… Три-четыре. Маваши, йоко… Кенсей, ору кенсей. Опять забыл. Уход, блок. Снова уход… Куда дальше? Блок… Маваши тетсуи. Кенсей! Все орут. Все с красными поясами, хорошо им. Так, снова поехали. Уход. Блок. Удар, уход. Стойка. Блок. Блок проворонил. Удар, ещё удар! Кенсей! Нормально… Го-року, сити-хати… Всё. Нет, ещё раз. Раз-два, раз-два. Ну, все! Начал выдыхаться. Третья рендзека, рендзеку, как её правильно-то? Раз-два, раз-два, три-четыре… В пол влипаю, плохо… Разворот на ноге, не микадзуки, а… Раз-два… Ну, все! жёлтые концы, у меня жёлтые концы, мне плохо. Вот сдам экзамен на настоящий пояс и буду счастлив. И будет мне совсем хорошо. И сейчас мне хорошо, отдышаться можно. Та-а-та… Интересно, чем мы сейчас займёмся?… Вот такая мысль — бегать надо. Быстро я стал выдыхаться. Уже на разминке — пот ручьями. Вот бы жёлтый пояс… Ката вадза рей! Рей, конечно, рей. Как не рей. Во-во, сразу с хиянов и начнём. Второй, ни дан. Так, на счёт начнём. Ич — из йои в кокуцу, хорошая такая кокуца получилась, руки в блоки, правильно, правая сверху, взгляд над левым кулаком — как в танке, через щель. Теперь удар… Рукава мешаются, жёсткие. Это у меня, конечно, кимоно для дзюдо. Не кимоно, а бронежилет… Тетсуи, разворот. Раз-два, удар! Ухожу в кокуцу. Чёрт! Грязная кокуца! Как дзенкуца почти. Колено подсогнуть, задняя стопа перпендикулярна. Блок, блок, удар! Кенсей! Харкнули кенсей и хватит! Разворот. Чёрт! Въехал в скамейку. Кокуца, кокуца-фигуца… Ещё… С визгом торможусь по полу, очень плохо. Не видать мне жёлтого пояса как своих ушей. Теперь самое сложное. Взмах руками. Блок. Где блок?! Справа или слева? Над передней ногой или нет? Справа. Вроде справа. Мае! Теперь ногой и кулаком вперёд. Обратно блок. Фу, забыл! Ведь говорили же, бестолочь, что тело должно быть закручено! Положение ног! Я в дзенкуце стою. Там ещё подшаг должен быть… Забыл, забыл. Поздно, сейчас мне в спину сосед въедет. Моратэ. Кенсея нет, нету его здесь, отменили его. Разворот. Ги дан. Рука вверх, без реверса. Головой мотнул. Патологически забываю вертеть головой. Блок. Кенсей! Я-я-яаа! Ух! В йои бездарно ушёл. Вообще, все куда-то сместились. Хорошо — не я один. Вот велят садиться. Прекрасно, сейчас отдышимся, пока этого семпая тиранить будут. Из него замечательный мальчик для битья, просто замечательный. Смысл ката, какой смысл, движения бы не перепутать. Действительно, все… Ах вот оно что. Кумите. Мочиловка пошла, ща меня вынесут… С этим, что ли? Огромный, толстый. Да он меня убьёт. И защиты никакой нет, знал бы, весь войлоком обвязался. Плохо без Стаха, вон он как Илюшу обрабатывает — ни одного касания… Когда же этот спарринг кончится… Как…
