пошли. Там будем разговаривать, — я сунул револьвер в карман, продолжая держать майора на прицеле. — Ты, главное, не дёргайся. Без броника ж. Тебе хватит.
Не знаю, что бы я стал делать, если бы в коридоре меня ждала антитеррористическая бригада. Но сообщение о том, что Ольгу в психушку упаковали, настолько меня взбесила, что об адекватности можно было смело забыть. Майор, по ходу, тоже это почувствовал.
— Ладно, пошли. Руки-то можно опустить?
— Опусти. И вперёд иди, без дураков.
Мы спустились в подвал, прошли парой коридоров, поворачивая направо-налево, поднялись на полтора этажа. И тут я понял, что она действительно здесь, где-то рядом. Пахло домашней едой — офигительно. Борщом и ещё жареными кабачками со сметанно-чесночным соусом. Простецкая, вроде, еда, а я обожжжаю.
— Сказали ей, что я приехал?
— Да не должны были, — удивлённо ответил шагающий впереди Сергеич.
Значит, догадалась.
Коридор перегораживала массивная железная решётка. Сергеич нажал кнопку звонка, в металлической двери напротив открылся глазок, в который нас внимательно рассмотрели, и только потом — сама дверь. Суровый лейтенант распаковал решётчатую перегородку и пропустил нас внутрь, оставшись её закрывать. Ещё один, с калашом, ждал в небольшом коридорчике на две квартирки. Сергеич постучался в правую.
— Заходите! — пригласил из-за двери Олькин голос. В раскрытую дверь пахн у ло запахами кухни, шипело масло.
— Оля!!!
— Вовка!!! — она грохнула о плиту сковородкой, побежала навстречу, повисла у меня на шее. — Целый⁈
— Устал только… Ты как⁈
— Как-как… целую неделю нервы мне мотали.
— Как же! До сих пор в психушке обсуждают, как ты следователя матюками обкладывала.
— Да это не следователь… Ой, глаза-то… Опять кого пришибить хотел?
— Да я как услышал, что тебя в какой-то санаторий отправили, да никто не знает в какой…
— Но револьвером угрожал, — вставил Сергей Сергеич.
— Это вы правильно сделали, что спорить с ним не стали, — рассудительно сказала Олька, — зачем вам лишние дырки в организме?
ПОЧТИ ПО-ДОМАШНЕМУ
Олька
Он приехал! Сверкая бешено глазами, как писал Вильям ненаш Шекспир. Но живой!
— Ну что, Мальвину изображать?*
*'Мальчики, раз вы живы —
идите мыть руки!'
Вовка только ухмыльнулся:
— Знала бы ты, Оленька, как ты со своей гигиеной облегчила мне задачу! — вынул из кармана щётку и сунул Сергеичу: — На. Да за щетину держи!
— Зачем? — не понял тот, хотя щётку взял.
— На экспертизу сдашь. Орудие необходимой самообороны. Там на ручке по-любому следы крови остаться должны.
И независимо проследовал в ванную!
Сергеич молча развернулся на выход и вернулся, когда Вовка уже за стол усаживался.
— Садитесь с нами, — пригласила я.
— А протокол?
— Ну, вы меня удивите, если нас здесь не пишут, — проворчала я. — Расшифруют — принесёте на подпись, всего делов. С лица вон спали совсем. Сплошные скелетоны вокруг меня…
Тащмайор поколебался и сел.
Вовка взял ложку:
— Сперва — кто нас продал? Только честно.
— Без фамилий, — предупредил Сергей Сергеич и пересказал Вовке ту же историю, что уже знала я. Про генерала Н, подмену инструкций, приказ о вывозе меня в психбольницу — а потом в санаторий, чтобы ловчее было изъять как «объект 2» в случае любых нестыковок с «объектом 1» — собственно, Вовой.
— Взяли генерала-то? — мрачно уточнил Вова. — Или опять прохлопали?
— Взяли, сегодня утром. Но никаких больше подробностей раскрыть не могу.
— И то хлеб.
Сергей Сергеич оказался достаточно деликатен, чтобы не наседать с расспросами во время еды, но уж потом впился как клещ, со всеми подробностями. Я слушала, разинув рот и офигевала.
Вова дошёл до стоянки в Орегоне, где он ножи покупал и сказал:
— С этого момента есть фотографии. Я там кодаковскую мыльницу купил, — пояснил он больше мне. — Но отснятые плёнки я смогу передать, когда мы вернёмся домой.
— Ребята, — Сергей Сергеич помялся, — вопрос о вашем возвращении домой пока не решён. Обеспечение безопасности…
— Ваша печаль, — перебил Вова. — А в тюрьме мы жить не будем. А потом, рычаги влияния и шантажа — это ещё и близкие друзья, родственники. Их вы тоже всех здесь поселите?
…
22. ВСЕ-ТАКИ РАЗВОРОТ НА СТО ВОСЕМЬДЕСЯТ…
ВОПРОСЫ БЕЗОПАСНОСТИ
Олька, на КГБшной квартире, продолжение.
Я встала поставить чайник:
— Сергей Сергеич, вы же умные люди. Ну, придумайте какую-нибудь легенду. Что мы с Вовой, допустим, каким-то образом стали носителями некой страшной вражеской тайны. Засекли агента, когда он фотографировал плотину с целью подрыва. Спугнули его и подобрали папку с планом диверсий. Или ещё хлеще — пусть, вон, Вовка придумал новационную идею какого-нибудь оружия. На техническом кружке. Образцовый пионер, все дела. И именно поэтому Вовку хотели захватить, а меня… Ну, я не знаю… Поместить в больничку и там приморить, чтобы я никому из своих суть идеи не пересказала. Но героические действия ваших сотрудников смешали шпионам все планы. Проведёте внушительную беседу, возьмёте со всей родни подписку о неразглашении, ну? Люди косвенно тоже в опасности, пусть хоть предупреждены будут. А мы везде плакаты развесим, знаете, эти: «Не болтай!» и «Болтун — находка для шпиона», в таком духе. Народ у нас достаточно мифологически настроен в этом отношении, недавно опять кино про шпионов показывали — поверят. И будут бдеть, между прочим.
Сергей Сергеич от такого полёта мысли, по-моему, обалдел. А Вовка только посмеивался:
— Вот, что значит: писательница.
— А что? Ну, придумайте лучше! Критикуют они меня… Во всяком случае, я требую, чтобы с моими родителями и бабушкой немедленно была проведена разъяснительная беседа. Это ж сколько лет жизни им моё «сумасшествие» откусило⁈
Потом Вова нам рассказывал дальше, всё подряд, вплоть до самого явления домой. Я радовалась, что ему не пришлось ехать в товарняках и вообще — вот он, рядом, со мной.
— Сергеич, надо как-то организовать, чтоб с Лаврентия лодку забрали. Да деньги мужикам вернуть, — Вова выгреб из кармана бумажки. — Пятьсот рублей хватит? Если что, я потом добавлю.
Потом принесли бумагу из лаборатории, в которой ожидаемо значилось, что на ручке щётки нашли следы крови, и группа не совпадает с Вовиной. Потом Сергеич ушёл решать вопросы, а Вовку, похоже, начало отпускать напряжение. Некоторое время он героически клевал носом, потом смирился с тем, что его рубит, и упал поспать, а
