Эльф поднял руку, замахиваясь. Зеркало дрогнуло в своей раме, словно от испуга. Но Марфор передумал и остановил руку на полпути.
Он оделся и спустился вниз.
Глиргвай всегда чувствовала себя уверенно в окружении деревьев. Какое-то врожденное чувство, которым обладал каждый темный эльф, почти никогда не позволяло ей сбиться с направления. Если не считать того жуткого вечера после гибели отряда Махи, Глиргвай ни разу не заблудилась в Железном Лесу.
А в таверне гостеприимного гоблина она потерялась. Уже оказавшись на улице, эльфка сообразила, что повернула не в ту сторону, когда вышла из своего номера. Лестница, ведущая вниз, показалась ей немного не такой, какой она была вчера… и теперь, стоя на заднем дворике таверны, Глиргвай поняла, что это была просто не та лестница. У забора находилась высокая поленница, калитка была приоткрыта.
Было холодно, но не настолько, чтобы Глиргвай не выглянула в калитку. «Всегда знай, что у тебя в тылу – дольше проживешь», как любил говорить Хелькар. Да и на ней был теплый свитер – кольчужник, который девушка сделала себе сама. Нить из слюны паука распустить было очень сложно, и каждая, даже самая опытная вязальщица перед тем, как браться за создание кольчуги, сначала делала пробный свитер из серой овечьей шерсти. Глиргвай же не относила себя к опытным вязальщицам – даже шерстяной свитерок пришлось перевязывать два раза.
За калиткой эльфка обнаружила прелестное крохотное озерцо в окружении голых черных деревьев. Глиргвай остановилась. Покрытое льдом озеро казалось запыленным серебряным зеркалом – такое впечатление создавалось из-за припорошившего его снежка. И эльфку вдруг пронзило желание, простое и ясное, детское желание взрезать этот нетронутый лист коньками, да так, чтобы к небу взметнулся снег, исписать его серебро изящными рунами.
На катке в Жемчужной Капле Глиргвай была одной из лучших.
Но ее коньки остались в Доме, которого больше не было.
На другом берегу озера обнаружилось неказистое строение. Из трубы шел дым. Эльфка задумчиво осмотрела постройку. Сооружение было крепким, но слишком уж маленьким для того, чтобы в нем жить.
Глиргвай услышала шаги за спиной и обернулась так резко, что чуть не сбила Магнуса с ног.
– Привет, – сказал гоблин. – Я вот баньку решил затопить, суббота ведь сегодня… А ты на коньках хочешь покататься?
– У меня нет коньков, – пробурчала Глиргвай.
– Я тебе дам, напрокат, – сказал гоблин.
Глиргвай в ответ посмотрела на него так, что он смущенно усмехнулся и направился к сараю,от которого тепло пахло сеном. Некоторое время Магнус возился там, чем-то загадочно побрякивая. Глиргвай не пошла за ним. И по теплому мерцанию, наполнившему ауру гоблина, эльфка поняла, что поступила правильно. Во время войны в сараях могут храниться самые разные вещи, не предназначенные для взглядов чужаков. За пустым бочонком и упряжью, которую давно надо починить, вполне могут оказаться ящики с наконечниками для стрел. Таверна гоблина была местом, где самые заклятые враги были вынуждены придерживаться нейтралитета. Но цена независимости и права не примыкать ни к кому всегда очень высока.
Коньки у Магнуса оказались дорогие, с острыми, как лезвие кинжалов, стальными полозьями. Поначалу привыкшая к деревянным конькам Глиргвай не могла на них удержаться. Мысль о том, что сейчас кто-нибудь придет посмотреть на ее упражнения и, не дай Мелькор, захочет присоединиться, познакомиться и пофлиртовать с молоденькой эльфкой, помочь правильно стоять на льду, только добавляла неуклюжести. Но никто не приходил. Глиргвай для разминки проехалась несколько раз вокруг озера, потом попробовала простенький пируэт. Потом пируэт с подскоком. «Бой – это танец, хотя это избитая истина», говорила Маха юной партизанке, когда обучала ее фехтованию. – «А самые лучшие танцы – это танцы на льду. Если ты научишься танцевать на льду, то и драться на мечах ты будешь просто отлично».
И как ни странно, сейчас это воспоминание не вызвало у эльфки горечи и боли. Глиргвай кружилась, позабыв о глазах, которые, возможно, жадно наблюдали за ней из окон таверны. О том, что кто-то может пройти. Она не замечала гоблина, который ходил подбросить дров в баню.
И сейчас она танцевала на льду, но не жалела о том, что не взяла с собой меча.
Когда партизаны уже разошлись по номерам, Ваниэль связалась с ней телепатически и сказала, что Рингрин предварительно согласен. С Тирбеном принцесса тоже договорилась – Разрушитель отпускал Глиргвай, не требуя больше никакой оплаты. Завтра Глиргвай вместе с Кулумитом должна будет телепортироваться в лагерь Ежей под Келенбороностом. Рингрин, как пояснила принцесса, еще не сказал твердого «да» – окончательное решение, кого брать в отряд, а кого нет, оставалось за Лайтондом. Но Глиргвай, несмотря на все, что ей довелось пережить, находилась в том счастливом возрасте, когда о мысль о том, что Верховный маг Фейре может ей отказать, попросту не пришла в голову эльфке.
Иногда даже воины танцуют от радости – и только ради удовольствия.
За стойкой никого не оказалось. Марфор окинул задумчивым взглядом общий зал таверны, где завтракали трое купцов, торопящихся в дорогу. Ни официантки, ни хозяйки он здесь, однако, не обнаружил. Эльф решил заглянуть в кухню. На плите яростно шкворчала яичница с ломтиками ветчины. На столе стояла доска с нарезанным луком. В дальнем конце кухни Марфор увидел открытую дверь, из которой тянуло прохладой. Хозяйка, очевидно, спустилась в погреб за сметаной или чем-нибудь еще. Эльф заколебался. Можно было подождать Морану здесь; но судя по тому, что яичница уже начала подгорать, хозяйка ушла в погреб давно. А если она там поскользнулась и упала, ударилась в темноте обо что-нибудь и теперь лежит без сознания?
Марфор снял сковородку с плиты, оставил на столе и шагнул во мрак. Сразу за дверью начинались ступеньки, по которым эльф осторожно спустился, пробуя каждую ногой. В погребе было темно. Справа за бочками мерцал огонек магического светильника. Эльф двинулся туда, больно ушиб ногу о стойку для бочек, которую не заметил в темноте, но сдержал готовые слететь с губ ругательства.
На ящиках за бочками сидела кудрявая хрупкая блондинка – Морана, хозяйка таверны. Она совсем не походила на темную эльфку, но была, тем не менее, богиней Железного Леса. И это никак не укладывалось в голове Марфора. Боги тэлери никогда не жили со своими подопечными. Прижимая к груди какие-то банки, в которых скользко поблескивали то ли грибы, то ли огурцы, богиня горько плакала. Она всхлипывала почти беззвучно.
Марфор ощутил, как слёзы, загнанные внутрь, но готовые пробиться наружу, словно река из-подо льда, вскипают у него на глазах. Он отступил назад, в темноту, не желая обнаружить себя и не желая подсматривать за чужим горем.
Ему хватало своего.
Морана подняла голову, и эльф понял, что она его видит. Марфор не смог не отметить, что богиня была прелестна даже сейчас, заплаканная и грустная. Эльф подошел к ней, опустился на колени, уткнулся лицом в захватанный передник и разрыдался так, как не плакал с самого детства.
Поднимаясь наверх, Глиргвай чувствовала, как сладко подрагивают мышцы икр. Эльфка готова была петь от наслаждения. К тому моменту, когда Магнус подошел к ней и вежливо осведомился, не желает ли она отобедать вместе со своими друзьями, которые ждут ее в общем зале, у нее даже сочинилось некое подобие песни. И теперь, отдав коньки гоблину, Глиргвай мчалась в свой номер, чтобы записать стихи. Вся поэзия темных эльфов была построена на аллитерации – приеме, который их северные родичи пренебрежительно называли «варварским» и «примитивным». Но Глиргвай так не считала. Перепрыгивая со ступеньки на ступеньку, она напевала себе под нос:
Гоняла гордо гросайдечОтряд Ежей, и лязгал меч,И с плеч валилась головаУвы! Напрасные слова;Полезен опыт былых сечЗа химмельриттерами счетТеперь уж там ковыль цветет…
